–  Я его спровоцировал…

–  Нет. Убивать или не убивать маленького мальчика – это не дилемма. Можете не сомневаться: этот ваш Вахаев прекрасно отличает добро от зла. И сознательно выбирает зло. Вы не могли этого ни предвидеть, ни предотвратить. Вам будет легче, если он умрет? Он умрет, – уверенно предрекла Софья Михайловна. – Или вам надо непременно убить его своими руками?

–  Я же обещал, – виновато признался Герман. – Не им, самому себе.

–  Это не в вашей власти. Конечно, хорошо бы привлечь его к суду по закону… – Софья Михайловна улыбнулась каким-то своим мыслям. – У меня муж адвокат, он многое мог бы рассказать по этому поводу. Но причинно-следственные связи работают и вне юридического поля. И об этом мой муж тоже мог бы много чего сказать. Вам еще долго будет сниться этот мальчик, Герман Густавович, но постарайтесь взглянуть на дело в положительном свете. Мучиться угрызениями совести – это счастье. Да, да, не смотрите на меня так. Это значит, что вы живы. Многие ваши товарищи этим похвастать не могут. Я говорю не об убитых, о живых. Они спиваются до белой горячки, режут вены, наносят себе страшные увечья… Как вы думаете, зачем? Чтобы почувствовать себя живыми. Я не стану выписывать вам никаких лекарств. И гипнозом вас лечить не буду, вы не гипнобельны.

–  Откуда вы знаете? – заинтересовался Герман.

–  Попробовала – не получилось.

–  Да-а? – Герману, как Алисе в Стране чудес, все казалось чудесатее и чудесатее. – А я думал, для этого надо в глаза смотреть… или на что-то вращающееся или блестящее…

–  Можно и без вращающегося и блестящего. В глаза я вам смотрю и вижу: вам это не нужно. Вы сильный человек, вы справитесь. Будет тяжело – приходите, еще поговорим.

Герману полегчало после разговора с ней, но он еще несколько раз записывался на прием. Просто поговорить. Она была похожа на добрую бабушку. Не на чью-то конкретную бабушку, а на общее представление о том, как должна выглядеть добрая бабушка. Но беседуя с ней, Герман видел: ее ничем нельзя смутить. Никаким ужасом, кровью, грязью. Ей все можно рассказать.

И он рассказывал. О городе Грозном, где хоронили по полтора ведра кровавого месива вместо человека, о погибших товарищах, о лейтенанте с отстреленными пальцами, об американской переводчице, замученной чеченцами до полусмерти, но все-таки вступающейся за их права, о Нурии Асылмуратовой и о генерале, отказавшем ей в пенсии… Ни за что на свете он не смог бы рассказать об этом родителям. А с Софьей Михайловной говорил, и ему становилось легче.

Конечно, он не стал излагать все это Изольде и Лёнчику. И Голощапова ни о чем спрашивать не стал. Но он запомнил этот случай. В «Славянском базаре» есть отдельные кабинеты, тем он и славен. И в одном из этих кабинетов у Изольды и Лёнчика состоялась встреча с чеченцами. А среди чеченцев был Ширвани Вахаев.

* * *

Герман и теперь об этом вспомнил, глядя на Аркадия Ильича. Идти к Голощапову в зятья… Жениться на Изольде… Но Голощапов прямо намекнул, что в обмен на это поможет перевезти родителей Германа из Казахстана. Баш на баш.

–  Ну? Надумал? – спросил Голощапов с вроде бы добродушным лукавством, от которого хорошо знающих его людей мороз пробирал по коже.

«Издевается», – догадался Герман. Он хотел попросить на обдумывание хоть пару дней, но вдруг понял, что уже знает ответ. И Голощапов знает, что он знает.

Уже столько лет прошло… Мама угасает, отец высох весь. Давным-давно надо было увезти их из проклятого Джезказгана, но куда? Не вывезешь в чисто поле пару больных стариков, а тут такой случай…

Но Герман все-таки попытался оттянуть неизбежное.

–  А вы уверены, что Изольда Аркадьевна согласится?

–  Уверен. Ты, смотри, ее не обижай, – добавил Аркадий Ильич.

–  Мне это вообще не свойственно – женщин обижать, – невольно улыбнулся Герман. – Аркадий Ильич, я с вами хотел поговорить о своих родителях. Они мечтают жить на Волге и выращивать яблоневый сад.

–  А в чем проблема-то? Хотят – пусть живут. Присмотри им домик подходящий с садом, я оплачу. Будет тебе от меня подарок на свадьбу.

–  Спасибо, – кивнул Герман. – Проблема в том, что у них нет российского гражданства.

Получить российское гражданство было практически немыслимо. Для этого требовалось пять лет прожить в России, владеть русским языком и иметь работу. Из всех этих требований родители Германа удовлетворяли только одному: владели русским языком. Но у них не было жилья в России, да и возраст был уже пенсионный. Кому такие нужны? Только родному сыну. Но когда Герман попытался изложить все это Голощапову, Аркадий Ильич привычно отмахнулся.

–  Дерьмо вопрос, – изрек он. – У меня пол-Думы на зарплате сидит. Давай объективку, я к этому делу Лёнчика подключу, пусть займется. А ты пока домик подыскивай.

* * *

Герман не представлял, как ухаживать за Изольдой. Подошел к ней и, запинаясь, потея, пригласил в театр.

–  Да не парься, – ответила его нежная и трепетная невеста. – На кой он мне сдался, этот театр?! Мне папа уже все сказал. Ладно, можешь предлагать, я согласна. Ты мне лучше кольцо купи.

–  Давайте съездим вместе, – предложил Герман. – Выберите, что понравится. Я ж ваших вкусов не знаю.

На самом деле он имел довольно четкое представление о ее вкусах. У Изольды от колец пальцы вместе не сходились, торчали врастопырку. Но она обрадовалась предлогу получить еще одно кольцо. Тем более обручальное! Они поехали в тот же заветный магазинчик на Тверской, только теперь их обоих вез другой шофер.

Герман даже сравнил впечатление: каково это, когда не ты везешь, а тебя везут? И понял, что хочет за руль. Он мысленно выполнял за шофера все маневры и измучился так, будто всю дорогу волок машину на себе. Но главное ему еще предстояло.

В магазине Изольда перемерила с десяток колец и выбрала солитер в шесть карат – настоящий прожектор. Герману пришлось выложить за этот кусок углерода чуть ли не все свои сбережения.

Изольде, конечно, хотелось устроить пышную свадьбу в ресторане, но по зрелом размышлении от этой мысли пришлось отказаться. Всю жизнь она мечтала, как выйдет замуж, выведет мужа куда-нибудь в гости, чтоб все видели: есть у нее и муж, и кольцо на пальце, и вообще, слава богу, в хозяйстве полный порядок.

Только вот… кого звать? Изольда давно растеряла связи с одноклассниками, оставшимися на Урале, да и не дружила ни с кем из них, по большому счету. Может, кто-то и перебрался в Москву, но где их сейчас искать? С однокурсницами рассталась так, что их не пригласишь. Звать сослуживцев из отцовской фирмы? Тоже не годится. Они знают, что Герман был охранником, а потом шофером у отца. Еще посмеются над ней. Будут потом шептаться, что папа купил ей мужа.

Можно устроить громкое мероприятие, пригласить отцовских знакомых, таких же богачей, как он сам, созвать гламурных звезд эстрады… Но отцовские знакомые, напившись, напозволяют себе такого, что еще, не дай бог, кончится стрельбой, а к эстраде и гламуру отец совершенно равнодушен. Да и сама Изольда, выходя замуж, не ощущала в душе никакого особого торжества.

Поэтому свадьбу сыграли скромно. Кроме отца невесты и Лёнчика с женой, приглашенных свидетелями, никого не было. Ресторан заказывать не стали, посидели дома. И подвенечного наряда у невесты не было. Смешно идти к венцу в белом платье с фатой, когда тебе тридцать восемь лет, росту в тебе – сто пятьдесят восемь сантиметров, а весу… Изольда даже вспоминать не хотела, сколько в ней весу. Что на ноги поставить – что набок положить, один черт, поперек себя шире. Она нарядилась в один из своих фирменных костюмов. Нарочно выбрала черный: мои похороны.

Поэтому посидели тихо, как на поминках. Жених отмалчивался и пил только воду, отец новобрачной, привычно махнув водки, произнес тост:

–  Ну, щоб вы жили и я нэ вмэр.

Вот и вся свадьба.

Сама Изольда ни на секунду не забывала, что папа купил ей мужа, и Герману не давала забыть. Вышла замуж – а гордиться нечем. Да и не перед кем.

Глава 9

Первая брачная ночь обернулась катастрофой. Тот самый классический случай из анекдота, когда верхи не могут, а низы не хотят. У Германа не вставало, а Изольда, несмотря на бурлившие в душе страсти, была не только фригидна, но и брезглива до истерики. Секс в ее понимании сводился к примитивному половому акту, ни о какой стимуляции или предварительных ласках она слышать не хотела, считая, что это стыдно и неприлично.

Герман пытался вызвать в душе хоть жалость к ней, а Изольда не понимала, в чем трудности. Только под утро ему удалось наконец лишить ее девственности. Процедура показалась болезненной и неприятной обоим. Изольда категорически не соглашалась на позицию сзади, считая это извращением. В результате ни муж, ни жена не получили удовольствия.

–  Ничего, – утешал ее Герман, – в первый раз всегда так бывает. Поболит и пройдет. В следующий раз будет лучше.

–  В следующий раз?! – взвизгнула Изольда. – Не будет никакого раза. Чтоб я еще раз стала все это терпеть?! Я замуж вышла, все уже знаю, хватит с меня.

Сколько Герман ни пытался ее вразумить, растолковать, что все не так плохо, что ей понравится, Изольда слышать ничего не желала.

–  Это моя спальня, убирайся, я спать хочу!

И она принялась брыкаться, выталкивая его из постели ногами.

Герман встал, взял свою подушку и ушел в кабинет. Лег на диван, укрылся ворсистым кусачим пледом… Голощапов выделил молодым апартаменты с отдельным входом в своем дворце. Герману не хотелось жить в примаках у тестя, но Изольда не соглашалась ни на какой другой вариант. И вот, получается, комнат много, а ночевать негде. Второй спальни нет. На диване неудобно, Герман продавливал подушки своим весом, они разъезжались под ним.

На душе муторно и тяжко. В голову лезут нехорошие мысли, предчувствия… Что уж теперь поделаешь… Взялся за гуж… «Взялся за гуж, не говори, что не муж», – пришел каламбур на ум Герману. Надо будет поставить здесь нормальную кровать. Может, оно и к лучшему, что она не хочет жить супружеской жизнью. Может, и к лучшему, что настояла на жизни в этой фараоновой гробнице. Пусть будет у отца под боком. А он снимет себе квартиру где-нибудь в городе… «Зачем снимать, ты можешь купить квартиру, – напомнил себе Герман. – Завтра же, нет, уже сегодня надо будет что-нибудь присмотреть. У Голощапова есть квартира в городе и отдельный загородный дом имеется, дача в Одинцове, он ездит туда, как сам говорит, «на блядки». Вот и я буду ездить. А здесь кровать поставлю».