Наталья Миронова - Случай Растиньяка

–  Да, это Изольда, – подтвердил Герман.

–  И ты на ней женат.

–  Катя, послушай…

–  Нет, лучше ты меня послушай. Она все о нас знает. Даже какие подарки ты мне дарил. Она явилась сюда назавтра после театра и упомянула топазы. Кстати, вот они, возьми.

–  Катя…

–  Я уже тридцать два года Катя, скоро тридцать три будет. Герман, ты мне солгал. Я же спросила, и ты сказал, что не женат.

–  Мне пришлось на ней жениться…

–  Пришлось? – насмешливо переспросила Катя. – После ночи страстной любви? Как человек порядочный, ты спасал ее честное имя?

Она нарочно дразнила его, нарочно говорила обидные вещи, чтобы он вспылил и ушел, хлопнув дверью. Но Герман не вспылил. Он смотрел на нее с такой болью, что Катино сердце чуть не дрогнуло.

–  Ты не понимаешь, каково мне было…

–  О нет, я отлично понимаю: жить с ней несладко. Она себя здесь показала во всей красе. Но ты женился на ней. Уж точно не по любви.

–  Мне пришлось на ней жениться, – с ненавистью заговорил Герман, – потому что ты не представляешь, как трудно провинциалу пробиться в Москве. Она – дочь моего шефа. Изольда Голощапова. Я только поэтому женился. Мне пришлось…

И опять Катя его перебила:

–  Думаешь, твой случай уникален? Ошибаешься, он давно описан в литературе. Я бы сказала, это случай Растиньяка.

–  Кого? – машинально переспросил Герман.

–  Ты, конечно, Бальзака не читал, но попробуй прочесть. Роман называется «Отец Горио». Тебе будет скучновато, зато узнаешь, кто такой Растиньяк. Молодой человек из провинции приезжает в столицу и заводит амуры с богатыми женщинами. Чтобы пробиться, как ты говоришь. Это называется «взошел на цыпочках». Правда, твоя Изольда совсем не цыпочка… Ну, скажем, гусыня, несущая золотые яйца. Растиньяк хоть охотился на хорошеньких…

–  Катя, я тебе не соврал. Я собираюсь развестись…

–  А-а… Ну вот соберись, разведись, тогда и приходи. Но только с паспортом, на слово не поверю. А до тех пор чтоб глаза мои тебя не видели. Забирай подарки и уходи.

Он ушел.

Герман поехал на Рублевку. В этот утренний час дорога из Москвы в область была свободна, и он гнал машину в холодном бешенстве, зная, что застанет дома и отца, и дочь. Голощапов в последнее время совсем перестал ездить на работу, Изольда тоже себя не утруждала: если и появлялась, то гораздо позже.

«Лёнчик, – кипел Герман. – Какая сволочь! Что я ему сделал? Даже о топазах успел доложить! Слежку организовал, – сообразил Герман, – иначе откуда бы Изольда узнала адрес уже назавтра? А может, у меня на машине маячок? Может, за мной давно следят? Может быть. Нет, давно – вряд ли, иначе они уже знали бы все о Кате. Да и я засек бы слежку. Они узнали только три дня назад в театре, а в театре мы с Лёнчиком столкнулись случайно, это сто пудов. Но он стукнул оперативно, ни минуты не упустил, поганец. Наружку за мной пустил… а я ничего и не заметил… Ладно, я с тобой еще поквитаюсь, неприкосновенный ты наш».

Он ворвался в усадьбу, бросил машину на круговой дорожке у подъезда и стремительным шагом вошел в дом, так и не ставший для него родным. Теперь же он был твердо намерен покинуть этот дом навсегда.

Отца и дочь Герман застал в столовой за завтраком. Прекрасно. Не придется повторять.

–  Я с тобой развожусь, – не здороваясь, бросил он Изольде.

–  Нажаловалась уже, – догадалась Изольда. – Ишь, неженка! Что я ей сделала? Я ее пальцем не тронула, между прочим!

–  Ну, это твое счастье, что не тронула, – зловеще проговорил Герман.

И тут подал голос сам Голощапов:

–  Это ничего, что я тут сижу? Валяйте дальше, считайте, меня тут нет.

–  А я уже все сказал, – холодно отчеканил Герман. – Я развожусь с твоей дочерью, Аркадий Ильич, и увольняюсь из фирмы.

–  Эй, погоди, погоди, – заволновался Аркадий Ильич, – ты горячку-то не пори… поперед батьки в пекло…

–  Да пусть его увольняется, папа, – вмешалась Изольда. – Нам без него веселей будет. Только пусть деньги вернет. Компанию свою, – перечисляла она зловеще, – все, что он в папашу своего вбухал. Пусть вернет и катится на все четыре.

–  Я тебе что-нибудь задолжал, Аркадий Ильич? – холодно осведомился Герман.

–  Ничего ты мне не должен, – буркнул в ответ Голощапов.

–  Прекрасно. – Герман бросил взгляд на Изольду. – Но я попрошу сделать в фирме аудит, чтоб все было чисто, никаких недомолвок. Да, а сотовую компанию я выкуплю. Она на твои деньги создана.

–  Ничего ты мне не должен, – повторил Голощапов. – Прибыля со мной делил? Делил. Ну и все, она давно окупилась.

Герман такого не ожидал, даже растерялся немного. Изольда тоже.

–  Ты что, папа? Фирму подарить хочешь? – встряла она, опомнившись. – Пусть заплатит, и черт с ним. Будто мы без него не проживем…

–  Заткнись! – рявкнул на нее Голощапов. – Уйди от греха. Уйди, кому сказано?

Две пары бульдожьих глаз яростно уставились друг на друга, две бульдожьи челюсти угрожающе выпятились. «Прямо как в театре», – подумал подкованный с недавних пор Герман, невольно смакуя колоритное зрелище, хотя больше всего ему хотелось придушить Изольду.

Она сдалась первая. Поднялась из-за стола, тряхнула чудовищными красно-рыжими волосами. Как будто пожарное ведро на голову надела.

–  Между прочим, я ничего такого не делала! Он себе хахальницу завел, а я должна терпеть? Может, мне неприятно! И я ей просто сказала, чтоб губу не раскатывала, вот и все! А так пусть трахаются, мне дела нет.

И она величавой, как ей казалось, поступью прошествовала к выходу из столовой.

–  Сядь, – хмуро велел Герману Голощапов. – Никуда я тебя не отпущу. Что ты из-за бабы такой хипеж поднял?

–  Это не баба, – тихо сказал Герман. – Это женщина. Я хочу на ней жениться. Мне сорок один год, а у меня ни кола, ни двора. Я детей хочу, нормальной жизни.

–  Ладно, это я понять могу, – хмуро заговорил Голощапов. – Но увольняться-то зачем? Работай себе… Кто тебе мешает? Я тебе генералку выдал, Зольку права голоса лишил, мало тебе? Куда ты теперь пойдешь?

–  Ну, из кризиса выходим помаленьку, я найду работу.

Голощапов тяжело покачал головой.

–  Вот за что ты так, а? Что я тебе плохого сделал? Знаю, знаю… На Зольке женил. Ну, прости старого дурака.

–  Аркадий Ильич, мне нечего тебе прощать. Я от тебя столько добра видел! Но остаться не смогу. Она… она не поймет. Не простит. Я должен принести хотя бы эту жертву. Я торопиться не буду, найди себе другого генерального. Могу порекомендовать кого-нибудь…

–  Кому ж я смогу доверять, как тебе? – горько вздохнул Голощапов. – Сам уже не тяну, думаешь, я не понимаю? Не Лёнчику же капиталы передавать! Да и не пойдет он… К нему теперь на кривой козе не подъедешь…

–  Это он донес, – угрюмо проговорил Герман. – Мы с ним в театре встретились… случайно. В антракте. А на другой день к ней уже Изольда нагрянула.

–  Ладно, Лёнчика я беру на себя. Я с ним еще за «АрмСтил» не рассчитался да за Васильевский ГОК. Так уж до кучи… А ты останься. С родителями не познакомил… – неожиданно добавил Голощапов.

Герман с удивлением понял, что старик искренне обижен.

–  Я им не говорил, что женат, – предложил он в виде объяснения. – Да я и не был женат, по большому счету. Наш брак был фикцией с самого начала. От ребенка она избавилась… Меня к себе не подпускала… Мы и были-то с ней всего раз… в ту брачную ночь, – криво усмехнулся Герман.

Это стало для Голощапова новостью.

–  А что ж ты… не мужик, что ль? – спросил он.

–  Я пытался ее уговорить… много раз. Она не хотела. Не силком же ее брать, в самом деле!

Голощапов все не понимал.

–  А хоть бы и силком! Имеешь право по закону.

–  Извини, Аркадий Ильич, насиловать женщину – это не по закону. Даже законную супругу. Да и что уж теперь толковать… Я встретил ту, другую. Я пойду?… – Герман сделал движение подняться.

–  Только с работы не уходи, – остановил его Голощапов.

–  Нет, я уйду. Разведусь и уйду. Но я помогу тебе, обещаю.

Герман поднялся из-за стола и вышел. Поехал обратно в Москву. В Подсосенский переулок.

Он связался с адвокатом Понизовским, попросил подготовить бумаги о разводе, а сам принялся подыскивать человека на свое место. Это была архисложная задача – найти такого, кто внушил бы доверие Голощапову. Герман решил искать не честного, а, наоборот, запятнанного, такого, кого Голощапов мог бы держать на крючке и постоянно контролировать.

Ему страшно было даже подумать об отце. Допустим, он найдет себе работу. Нет, никаких «допустим», непременно найдет! Но прежнего размаха, прежней свободы с деньгами уже не будет. Как сказать отцу, что его мичуринские затеи не выстоят против зарубежных компаний, поставляющих на рынок картофельный «голден делишес»?

Если принять голощаповский подарок и забрать сотовую компанию, тогда должно хватить… Но так хотелось уйти чисто, красиво, не взяв ничего! Компанию выкупить. Тогда придется влезать в долги… И компанию выкупить, и отцовское хозяйство содержать – на это накопленных им средств не хватит. Что же делать? Герман ломал голову и не находил ответа.

Так прошла неделя. Наступил декабрь. Катя не давала о себе знать. Герман тосковал по ней до скрежета зубовного, но сам не осмеливался позвонить. Пока не оформлен развод, он не покажется ей на глаза.

Позвонил Понизовский и сказал, что Изольда не желает разводиться. Герман ничего другого и не ждал. Понизовский заверил его, что развод можно оформить и без ее согласия, но это займет больше времени. Что ж, придется ждать. Герман распорядился немедленно дать ход делу.

Все это время он работал. Пока нет нового человека, приходилось самому. Сотрудники – чисто дети: чуть пошел слушок, что генеральный увольняется, раскапризничались, начали испытывать границы дозволенного. Герман пресекал такие попытки железной рукой. Ему и с Урала звонили, и из Казахстана, опять просили приехать, но он сказал: принимайте решения сами.