В этот вечер чувствовалась легкая печаль: времена менялись, ничто не оставалось неизменным. Я взглянула через стол на своего отца и вдруг с горечью осознала, что он уже старик. Великий Дикон — старик! У меня с ним всю жизнь складывались весьма своеобразные отношения. С самого раннего детства мне нравилось, что только я и моя мать были способны несколько смягчить его. Я вспомнила, как Амарилис говорила: «Попроси своего отца. Он согласится… если ты попросишь его». А мисс Ренни вторила: «Мисс Джессика знает, как ей обращаться со свои отцом». Это было особенно удивительно, так как мне не пришлось ничего узнавать: мне нужно было просто существовать на свете! Я нежно любила отца. Несмотря на все его грехи — а я предполагала, что в молодости он был грешен, — я любила его больше всех на свете, за исключением, возможно, своей матери, которую любила не меньше. Но теперь они оба старели и могли умереть. У отца был свежий цвет лица, он производил впечатление здорового человека, но с болью в сердце я осознавала, что ему уже далеко за шестьдесят, и эта мысль пугала меня. А матери было за пятьдесят. Конечно, она все еще была красавицей: ее красота была такова, что не вянет с годами, а дается на всю жизнь. Но в ее волосах уже поблескивала седина, хотя они еще оставались пышными, а глаза, хотя и были уже в морщинках, сохраняли тот же ярко-синий цвет. Но мои родители становились стариками, и Эдвард Баррингтон своими намеками — если только это были намеки — напомнил мне об этом.

— Вы, кажется, опечалены? — спросил Эдвард. Я улыбнулась ему.

— Печальна? Нет, вовсе нет.

Я оживленно заговорила с ним, пытаясь отогнать неприятные мысли.

Вечером, когда мы вернулись домой, ко мне в комнату зашла мать: у нее была такая привычка. «Временами, — она, — нужен какой-нибудь, уютный уголок». Сегодня, видимо, настало такое время.

— Приятный вечер! — сказала она. — У Баррингтонов всегда так. Очень милые соседи! Нам повезло, что они решили поселиться в Грассленде.

— Конечно, они отличаются от последних его обитателей!

Мать нахмурилась.

— Да, старая миссис Трент всегда была неудобной соседкой, а уж после этой трагедии с Эви… А потом еще бедняжка Долли… Похоже, их всех преследовал злой рок!

— Эдвард обеспокоен волнениями рабочих из-за новых машин.

— Да, я слышала об этом, но уверена, что Эдвард справится с трудностями. Он из тех людей, кто умеет их преодолевать. Он мне нравится, а тебе?

Я взглянула на нее и рассмеялась.

— Ты хорошо меня знаешь! — улыбнулась она. — Временами мне кажется, что ты умеешь читать мысли!

— Как, например, сейчас?

— Он очень серьезный человек! Миссис Баррингтон намекнула мне, ну, что ты нос воротишь? Такими уж бывают родители! Когда-нибудь ты это поймешь… В общем, мне показалось…

— Слушай, почему ты не скажешь прямо? Ты хочешь узнать, хочу ли я выйти замуж за Эдварда Баррингтона? Отвечаю, мама: я не желаю выходить замуж ни за него, ни за кого-нибудь другого!

— Ну, не смотри на меня так сердито! Никто не собирается тащить тебя к алтарю против воли!

— Да вы бы и не затащили меня! — Она рассмеялась.

— Ладно, это просто болтовня! Но все-таки мне хочется видеть тебя в браке счастливой. И хорошо бы обзавестись детьми смолоду!

— Как ты обзавелась мной?

— Тут был особый случай!

— Я не хочу даже думать о замужестве! Мне хочется еще некоторое время побыть свободной.

— Конечно, но, если ты решишь выйти за Эдварда Баррингтона, мы все будем очень довольны этим. И жить ты будешь совсем рядом!

— Он живет в Ноттингеме, а это отнюдь не близко!

— Да, но Грассленд должен стать чем-то вроде родового гнезда. Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжала в дальние края!

— Я не собираюсь куда-то уезжать или выходить замуж, по крайней мере, — пока! Мне нравится здесь, и я не представляю, чтобы я могла кого-нибудь полюбить так сильно, как люблю тебя и отца!

Мать была глубоко тронута.

— Дорогая, дорогая моя Джессика! — воскликнула она. — Какую радость доставляешь ты нам обоим!

— Мне и не нужно доставлять вам радость, вам вполне достаточно друг друга!

— Я очень счастлива!

— Я думаю, все мы счастливы! Она рассмеялась.

— Мы становимся сентиментальными!

— Мне стало вдруг грустно за обедом. Я решила, что вы стареете, ты и отец, и это напугало меня! Просто не знаю, как я жила бы без вас, без обоих…

— Мы всегда будем с тобой до тех пор…

— Это я и имею в виду!

— Мое милое дитя, вся моя радость — это муж и дочери… ты и Клодина! Шарле..

— Ты редко говоришь о нем.

— Я часто вспоминаю о нем! Он покинул нас… в тот самый день, много лет назад, и с тех пор я не видела его. Возможно, в один прекрасный день мы встретимся? В конце концов, он мой сын, но, думая о нем, я всегда благодарю Бога за то, что он даровал мне дочерей!

— Ну, так кто становится сентиментальным? Ты собираешься жить вечно, а я хочу быть рядом с тобой, твоя незамужняя дочь, которая всегда сумеет позаботиться о тебе!

Открылась дверь, и вошел отец.

— Объясните, что здесь происходит? — потребовал он и посмотрел на мать. — Я уже начал думать, что с тобой что-то случилось!

— Мы просто решили поговорить, — объяснила она.

— Ты выглядишь немножко… необычно!

— Джессика только что пообещала, что будет заботиться о нас до конца наших дней!

— Заботиться о нас? Когда это мы нуждались в чьей-то заботе?

— Она беспокоится, что мы стареем. И категорически настроена против брака, поскольку любому соискателю руки предпочитает тебя!

— Ну, в этом я не. сомневался. Ей еще предстоит убедиться в том, что со мной не сравнится никто!.

— Это правда! — согласилась я. Мать взяла отца под руку.

— Этот разговор у нас зашел после того, как я упомянула.:, или намекнула… что у Эдварда Баррингтона, судя по всему, есть планы в отношении нашей дочери!

— Я бы не возражал против такого зятя!

— Но ведь это я должна возражать или не возражать, дорогой папа!

— Как правило, в хороших семьях обязательно требуется родительское одобрение!

— Но у нас совсем другая семья! Наша семья! Пожалуйста, выбросьте из своих глупых старых голов мысль о том, что необходимо подобрать мужа! Я выберу сама, когда понадобится, а сейчас я очень хочу, чтобы все оставалось, как есть!

— Сказано ясно! А что за разговоры насчет старения? Я никогда не буду старым!

Он взял мое лицо в ладони и взглянул в глаза.

— Не беспокойся. Разве когда-нибудь тебя к чему-нибудь принуждали? Ничто не изменится только оттого, что ты уже достигла почтенного возраста — восемнадцати лет! Все образуется само собой, и все будет хорошо. Ты, как и я, родилась счастливой! Жизнь создана для таких людей, как мы с тобой! Дурной человек, старый грешник, а рядом с ним живут две лучшие в мире женщины!

Он поцеловал меня.

— Спокойной ночи! — просто сказал он. Мать тоже поцеловала меня, и они ушли. Значит, ничто не изменилось? Никто не станет заставлять меня делать то, что я не хочу?

Моя судьба находилась в моих руках.

Наступил день праздника. С утра мы с Амарилис отправились верхом в Эндерби. Мы даже не помышляли о том, что тетушка Софи может принять приглашение, но следовало уверить ее в том, что, если она все-таки захочет явиться, мы будем счастливы видеть ее.

Я сказала Амарилис:

— Как хорошо убежать сейчас из дома! Такая суета, когда слуги бегают, как муравьи. Все кажутся страшно занятыми, но, на самом деле, просто не знают, к чему приложить руки!

— Нужно ведь так много всего приготовить. Наши матери хотят, чтобы все прошло без сучка, без задоринки. Они расстроятся, если что-то будет не так!

Мы добрались до Эндерби. Нас встретила Жанна, сообщившая, что тетушка Софи чувствует себя неважно, она считает, что у нее начинается простуда.

— Так, значит, она не приедет сегодня к нам в гости? — спросила я. — Мы ведь приехали справиться о ее самочувствии и сообщить, что будем рады видеть ее у себя!

— О, в гости она не сможет приехать, но будет очень рада видеть вас!

Мы прошли в комнату тетушки Софи. За небольшим столиком сидела Тамариск и рисовала что-то страшное.

— Как жаль, что вы плохо себя чувствуете, тетя Софи, — сказала я.

— Мы вас не беспокоим? — спросила Амарилис.

— Нет, нет, проходите. Видимо, мне придется провести денек-другой в постели. Жанна считает, что так будет лучше. Тамариск составит мне компанию.

Тамариск оторвала взгляд от рисования и приняла такой вид, будто и в самом деле совершала акт милосердия.

— А что ты рисуешь? — спросила ее Амарилис.

— Я рисую цыган!

— Она видела цыган вчера, правда, Тамариск? — спросила тетушка Софи. — А мы-то искали ее! Жанна отправилась на розыски и обнаружила, наконец, что она у цыган!

— Мне нравятся цыгане! — сказала Тамариск. — У них есть кибитки. Они в них спят, а иногда спят на траве. Там у них есть лошади, собаки и дети — без башмаков и без чулок! Я тоже не хочу носить башмаки и чулки!

— Тогда ты поранишь себе ноги.

— Цыгане не ранят себе ноги!

— Они просто привыкли к этому, — сказала я, — но им очень хотелось бы иметь башмаки!

Тамариск задумалась, а затем сказала:

— Они разжигают на земле костры, а потом на них варят себе обед.

Амарилис обратилась к тетушке Софи:

— Моя матушка была бы очень рада, если бы вы приехали к нам в гости сегодня вечером.

— Дорогое мое дитя, — сказала тетушка Софи, — боюсь, что не смогу.

— Я хочу приехать к вам в гости! — закричала Тамариск. — должен быть мой день рождения!

— Но мы ведь всегда празднуем твой день рождения, моя любимая! — заметила тетушка Софи.