Сказать, что Тимофей мне нравился — значит, ничего не сказать. Он такой взрослый, уверенный, сильный. Играя с ним на площадке, я иногда и не прикидывалась, пропуская мяч, — просто любовалась его мускулистыми руками, тонула в облаке его энергетики. А глаза? В них столько иронии и проницательности, что я порой пугаюсь — может, он уже все обо мне знает и только играется, как кот с мышью.

И сейчас он совершил немыслимый, с точки зрения общества, поступок, — пригласил на оперу с билетами по пятьдесят семь тысяч домработницу. Так еще и нарядил. А я фыркнула, как норовистая лошадь. Как научиться переводить в шутку разговор, если не уверена — есть ли в нем оскорбление или нет? Как найти ту грань? Теперь понятно, что мама такому не научит.

Обиженным комочком я забилась в угол, растеряв свой задор и боевой пыл. На личном фронте, похоже я проигрываю по определению. Сейчас в машине повисла тягучая липкая тишина. Я сидела, не шевелясь, забыв про то, что еще не завершила превращение в прекрасного лебедя. Испортила настроение Тиму, если на совсем не отбила у него желание общаться со мной.

Тимофей завел машину, щелкнул пультом, открывая ворота, и мне казалось, что все эти звуки, словно взрывы петард, ударяли по натянутым нервам. От досады на глаза навернулись слезы, но в каком-то ступоре я не могла двинуть и пальцем. Только наклонила голову, чтоб в зеркале он не увидел мое перекошенное в страдальческой гримасе лицо. В результате стайка слезинок стекла на нос и повисла большой каплей. Я отчаянно шмыгнула носом.

Отъехав от дома, Тим остановился. Перегнувшись через кресло, он протянул руку и, положив на мою, совершенно серьезно сказал.

— Аня, у меня складывается впечатление, что тебя только что выпустили из монастыря каких-нибудь кармелиток. То, что ты отстаиваешь свои границы, как последний воин на баррикаде, это вызывает уважение. Честно, я получил искреннее удовольствие, когда ты Распопова накрыла. А то я думал уже придется ему между глаз заехать. Но пойми, непристойное предложение нужно отличать от проявления искренней симпатии. Мне нравится с тобой общаться.

«Ну да! Капитан Очевидность, можно подумать, я сама об этом сейчас не думала!» — чуть не ляпнула я, но опять зависла. Искренней симпатии? Это он намекает, что мне не показалась заинтересованность в его глазах и поступках. Или переспросить? Черт, бабушка!!! Почему ты меня этому не научила? Сердце трепыхнулось пойманным воробышком, и ощущение себя «дуры дурой» только усилилось.

По факту он хозяин, и не удивительно, если испытывает желание порезвиться со здоровым молодым телом. Понятно, что и симпатию испытывает, но я хочу быть с ним не на раз, не на два. Хочу быть на равных. И тут мой хронический бесенок высовывает свои рожки и начинает подначивать… Если я выясню, что Тим ни при чем, то могу взять его в союзники и открыть карты. И тогда я буду просто бесприданницей, но ровней. И шансов у умной, образованной девушки намного больше, чем у простушки, у которой представление об искусстве связано только с «Красной шапочкой».

В голове от этих хаотичных мыслей начались настоящие песни и пляски народов Крайнего Севера, от прикосновения ладони Тима меня почти закоротило. А под его внимательным и требовательным взглядом я просто плавилась, как шоколадка на батарее из моего детства.

Фьюх! Воспоминание о детских шалостях разбудили впавшую в прелесть Агушу, и я стряхнула с себя морок. Да, Тимофей Матвеевич! Если хотите ухаживать за девушкой, значит, будьте добры, рассчитывайте на серьезные отношения. И причем с домработницей! Пусть представит меня своим родителям. Друзьям. Если сделает, значит, действительно, нужна я. Вот такая, какая есть, во всей своей внутренней и внешней красе. Я, а не визитная карточка успешного мужчины. А если разберусь с деньгами, то и выгодная невеста. Опять бесенок толкнул в бок. «Полюбите меня такой, какая есть….» — прицепился дурацкий мотивчик. Но слезы высохли, и желание завоевать господина Барковского адреналиновым всплеском обожгло вены.

Я медленно выдыхаю, усилием воли загоняю бесенка на место и становлюсь сама собой. С души словно камень свалился — я буду вести себя так, как подсказывает интуиция и моя живая натура. Мне нравится внимание этого мужчины, значит, нет повода это скрывать. А с границами разберемся потом.

Глава 18

Чувствую, попустило моего ёжика. Выражение лица потеряло буку, и она сначала несмело, а потом уже с привычной лукавинкой улыбнулась. Неужели я прав, и в наше время двадцатидвухлетняя девица может быть девственницей? Судя по ее реакции на заигрывания — да. Черт. Запретный плод становится запретней вдвойне. И вдвойне притягательней.

Понимаю, что из маминого гардероба то платье, которое выбрала Анюта, было единственным подходящим, потому что не сделало ее матроной. Но то, что оно с открытыми плечами, совершенно явно намекало на отсутствие лифчика. И если учесть этот факт, то высокая грудь без всякой опоры — еще один крючок, на который я боюсь подвиснуть. И даже не сильно распуская в мыслях руки, уже хочу погладить ее обнаженное плечико. Только погладить. И кого я обманываю? Конечно, и занырнуть под тонкую ткань, ощутить ладонью всю невероятно приятную тяжесть груди, поласкать, увидеть изумление в ее малахитовых глазах и закушенный уголок губы. Потому что она будет жутко стесняться показать, что ей приятно. А платье? Оно ж легче воздуха, на него подуй — и оно само взлетит, оголяя крепкие ножки и упругую попку.

— Блин, — неожиданно огорченно пискнула сзади Анюта.

— Что, Аня? — я аж дернулся.

— Я схватила чулки впопыхах вместо колготок. Увидела 15 ДЕН, подходящий цвет и ноги, — растерянно и, кажется, совсем невинно пожаловалась она, но, в свете моих разгулявшихся фантазий, чулки — это уже чуть ли не виагра. И что теперь прикажете делать? Сейчас я затылком буду сканировать, как она натягивает на свои ножки чулки? С колготками было бы проще, даже смешно представить, как она елозила бы попой по сиденью и пыхтела, втискиваясь в них. Чулки — это всегда эротика.

Я до того размечтался, что еле успел притормозить, чтоб избежать столкновения — какой-то дятел меня подрезал. Однако мне не хотелось даже гневно посигналить, не говоря уже о том, чтоб догнать и, сунув мордой в капот, объяснить правила дорожного движения.

На испуганное «Ой» Анюты я улыбнулся ей в зеркало заднего вида и добродушно хмыкнул.

— Может человек опаздывает сильней, чем мы.

И я ему был даже благодарен. Напряжение спало, и я постарался включить евнуха и сосредоточиться на дороге.

Однако этой передышки надолго не хватило.

Я очень сожалел, что у нас так мало времени. Мне хотелось бы чинно войти в фойе, дать возможность Анюте адаптироваться, чтоб ы роскошь не давила на нее. Чтобы опираясь на мою руку, она уверенней чувствовала бы себя среди разряженного бомонда.

Мы же, как опаздывающие на урок школьники, влетели в зал после третьего звонка. Но кураж был в разы мощнее. Почтенная публика, заплатившая приличные бабки, чтоб чувствовать себя центром Вселенной, буквально изрыгала импульсы недовольства.

Не выпуская руку Анюты, я тянул ее за собой. Мы продирались на свои места, натянув на лица смущенно — извиняющееся выражение.

— Извините. Простите, пожалуйста. Разрешите, — в унисон приговаривали мы, стараясь не оттоптать кому-нибудь ноги.

Удивительное дело — мне было так весело, будто и вправду превратился в мальчишку, а рядом со мной девочка, которая мне нравится.

Плюхнувшись, наконец, на свои кресла, мы переглянулись и невольно прыснули. К счастью, из оркестровой ямы уже раздались первые аккорды, и мы избежали гневных взглядов.

— Тимофей, — шепотом позвала Анюта.

— М?

— Руку выпустите?! — Я был настолько переполнен эмоциями, что не замечал, как она потихоньку тянула свою руку из моей хватки.

Блаженная улыбка снова озарила мое лицо, придав придурковато-радостный вид. И я опять поймал себя на мысли, что рядом с этой девушкой просто становлюсь бессовестно счастливым. Ни биржевой курс, ни дела в отелях, ни отцовское умопомрачение не могут пробить этот эфемерный и сладостный щит.

Я с сожалением выпустил захваченную ладошку, борясь с желанием поцеловать ее.

Чуть успокоившись, я стал надеяться, что опера меня увлечет и отвлечет от греховных мыслей. Но не тут — то было.

Моя девочка так прониклась музыкой, что я не мог от нее отвести голодного взгляда.

Она подалась вперед и, сжав кулачки, положила их на спинку кресла перед собой. Ее собственная спинка — как натянутая струна. Казалось, еще миг, и она сама порхнет на сцену. Честно сказать, ни разу не видел, чтобы кто-то из моих спутниц был так поглощен представлением.

Она выдохнула только тогда, когда опустился занавес. Безумно хотелось проверить, как бьется ее сердечко. Уверен, так же часто, как после стометровки. Опять моя рука мысленно потянулась к ее груди, а определенно лажающий сегодня самоконтроль ехидно хихикнул — узнать частоту сердцебиения можно и по руке, собственно.

— Пойдем в буфет, — скомандовал я, и снова по-хозяйски взял Аню за руку. — Ты иди, займи столик, а я пока принесу нам что-нибудь вкусненькое. Ты бутерброды с рыбой или колбасой будешь? — я намеренно умолчал о спиртном, намереваясь поставить ее перед фактом. Девушка слегка под градусом — это такое восхитительное зрелище! Милая, раскрепощенная, не фильтрующая каждое слово. Ну естественно, речь идет о тех девушках, которые мало пьют. Те же, которые могут и лошадь перепить, не в счет. От бокала шампанского они даже не порозовеют. Насчет Анюты я как раз был уверен, что получу райское наслаждение, когда она чуть отпустит свои тормоза.

И конечно, я не повел ее к стойке еще и потому, что не хотел смущать ценами. А то, увидев, что один бокал Moet & Chandon стоит почти две тысячи, она еще больше замкнется.