– Со мной все в порядке,  – попыталась я ответить доку, но получилось совсем тихо, будто я фон на радио. Класс. Концерт накрывается медным тазом, спасибо тебе мишка.

– Давай, я посмотрю, что со связками, – доктор надел перчатки, вооружился зеркалом и инструментами так быстро, что я и не заметила. Рассеянная стала, будто из меня все соки выпили. Так и есть: у меня толком не хватало сил даже волноваться. Как я признаюсь отцу о том, что он станет дедушкой? Ладно, об этом я позже подумаю, сначала пусть он домой вернется. Наверное, в жизни так всегда: ценить человека начинаем тогда, когда неожиданно теряем его. Хоть он холодный, закрытый, требовательный, я все равно папу очень люблю, и не знаю, что буду делать одна. Пусть лучше он меня выгонит, но буду знать, что жив и здоров.

Закончив осмотр моего воспаленного горла, Маркус взял мобильный и кому-то быстро продиктовал, что нужно купить, а потом повернулся ко мне:

– Ева, сегодня никаких разговоров. Вообще никаких, если хочешь завтра петь.

Я приоткрыла рот, чтобы возмутиться, но резко выдохнула и кивнула. Он прав. Мне нужно отработать запланированные концерты и уйти со сцены достойно. Не хочу остаться тенью отца, отголоском славы, которую мне купили. Я ведь достойна своего места. Достойна! Но кому я пытаюсь это доказать, не знаю. Наверное себе. Или папе? Или всему миру?

Захотелось плакать. Я активно проморгалась, прогоняя сентиментальность и тоску, и сжала ладонями щеки. Голова кружилась, снова мутило, пришлось прилечь на подушку и прикрыть глаза, чтобы не уйти в черный астрал. Ну, что за хрень… Как танцевать, если мне кажется, что мир включил супер-скорость и решил сбросить меня на ходу в открытый космос?

– Ева, твоя склонность к гипотонии усложняет течение беременности, – объяснил док. – Это опасно для плода, недостаток кислорода и питания...

Я слабо махнула рукой, требуя, чтобы он продолжал и объяснил, как  с этим бороться.

– Что добавить в рацион, я расскажу Варваре. Ешь часто, но по чуть-чуть. Много пей жидкости, особенно чистую воду. Кофе можно, некрепкий, желательно с молоком, – я прыснула и скривилась. Терпеть не могу капуччино, тем более, некрепкий – как помои. Но Маркус безаппеляционно продолжал: – Нельзя нервничать. После стрессов сильно падает давление, потому не допускай резких всплесков эмоций. Помнишь, я тебе показывал, что делать, когда хочется кого-нибудь поколотить?

Я коварно заулыбалась: когда мне хочется драться, я дерусь. Потому, как ответ, показала кулак.

– Нет, – сказал Маркус и подсел ближе. – Драться нельзя, падать нельзя, прыгать нежелательно. Ребенок сорвется. Ты ведь хочешь сохранить его? – он всмотрелся в мое лицо, будто решалась его судьба, а не малыша.

Еще один. Но этот хоть интересуется в нормальном ракурсе, обо мне беспокоится, а не о своей репутации и свободе.

Пришлось поджать губы и задержать дыхание. Смогу ли сама потянуть ребенка, если папа от меня откажется? А что остается? Осторожно кивнула, и док довольно заулыбался.

– Отец знает? Нет… Ясно. Пока ему не говорить? Конечно. Я могила. Ева, не переживай, ты сама все папе расскажешь. Ну, я же док, а не доносчик, могла бы и не уточнять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он понимал, что я хочу сказать, по взмахам ресниц, и я была ему благодарна за это, потому что голова совсем не отрывалась от подушки.

Через несколько минут один из охранников принес лекарства, док закапал мне связки и заставил выпить витаминный коктейль. Через час Варя накормила меня мясной запеканкой, и меня даже не стошнило, после чего смогла сладко проспать несколько часов.

Глава 29. Ева

Вечером, что весьма неожиданно, приехали ребята. Как же я рада была их видеть! Думала, что придется ехать в клуб, чтобы все моменты выступления обсудить, а они ко мне… Так приятно.

Мы занялись подготовкой. Лейла перешивала мой костюм, темно-синее платье, расшитое золотым кружевом и камнями, что открывало мой живот и оставляло эротичный разрез в зоне декольте. Девушка между тычками иглы в кружево, придерживая ухом мобильный, заказывала нужные украшения, обувь, белье и прочее.

Мне приходилось молчать из-за срыва голоса, потому я прислушивалась к разговорам, наблюдала за командой и рассматривала свое платье. Оно совсем не в моем стиле. Чтобы активно двигаться во время танцев, длинные наряды не годятся, но завтра я хотела исполнить нечто другое, непривычное для моего репертуара. Поразить своих фанатов да и остальным доказать, что попса – это не только хоп-хей-ла-лай-лей.

Обильное питье, витамины и кофе помогли меня не шататься. Ребята несколько раз спросили, почему я бледная, как моль, но ответить я не могла, а Маркус, который решил заменить мне личного охранника, объяснил, что пока разговаривать мне запрещено – нужно восстановиться после прошлого концерта. И добавил, что у меня гипотония на фоне хронической усталости. Спасибо, ты моя палочка-выручалочка, док.

Энжи тарахтел об интервью, которое будет после концерта, оговаривал примерные вопросы, но я слушала вполуха. Мысли все время утекали к Леонову, чертов мишка! Трахается, небось, с какой-то шлюшкой сейчас. Шампанское, пачка презиков… Р-р-р… Почему от одной мысли о том, что он вонзается в другую девку, у меня темнело в глазах? Ой, кажется я оторвала со злости край кружева. Лейла нежно улыбнулась и, подцепив иглолку с ниткой, увлеклась ремонтом пострадавшей ткани. Она такая чуткая девочка, даже обидно, что ее не тянет к мужчинам. А что в них хорошего? Влюбиться с первого взгляда, а потом оказаться за бортом его вкусов, ненужной щелкой, которая скоро станет арбузиком на ножках не по своей вине! По воле случайности. Но ребенок ведь не при чем!

Дастин пришел позже всех, когда в окно гостиной заливался вечерний солнечный свет. Неожиданно подтянутый и собранный, даже побрился, а потом заявил, что бывшая жена разрешила ему встречаться с дочуркой три раза в неделю. Вот что значит, настоящий отец, не то, что некоторые. Заделал ребенка одной, обрюхатил вторую, пошел к третьей. Может, бывшая Леонова не просто так на него взъелась? Не просто так ушла к другому? Наверное, Дэми никто не нужен всерьез, и я… А что я? Разве не знала, что наша связь – просто перепихон? Знала. Так что я от него требую? Мне помощь не нужна, потому что тот, кто спрашивает об аборте, не достоин стать отцом. Сколько там дней осталось до конца его контракта? Пять? Вот и отлично. Вот бы еще его до конца этих дней не видеть!

Музыканты сегодня не приехали, я попросила Энжи их завернуть, потому что все равно с меня сейчас пения никакого, пусть они сами репетируют. Обычно я выступаю под фонограмму, но завтра планировался концерт живой музыки, для этого мы писали совершенно новый по звучанию трек, и от одного предвкушения у меня коленки тряслись. Я никогда еще так не пела. Нет, вру, пела, но только в Оливией. На выпускном из колледжа у нас был дуэт, и это лучшее выступление в моей жизни. Наверное, я сочинила эту песню для нее, и оттого так было трепетно думать о концерте.

Ребята разошлись, когда совсем стемнело. Каждый хлопок двери заставлял меня вздрагивать и оборачиваться украдкой, но Дэми так и не вернулся.

Не вернулся он и ночью. У двери дежурили другие мужчины. Развлекаться и дразнить их у меня не было сегодня сил. Волнение за отца кушало мое спокойствие по ложечке, а к этому волнению добавилось и другое: а если я мишку никогда больше не увижу?

Я перевернулась на другой бок и заставила мыслям заткнуться! Не увижу – и на хуй его! Но уснуть удалось под утро. Казалось, что прикрыла глаза, и меня уже пришла будить Варя.

День был насыщенный, я не успевала реагировать на перемену обстановки. Меня вырвало пару раз, а потом я все равно впихнула в себя вареное мясо и салат, выпила коктейль и глотнула предложенные доком таблетки. Ради манюньки, ради него, потому что зеленый облик в отражении мне совсем не понравился. Перед отъездом из дома я попробовала сказать Варе:

– Когда папа вернется, пусть срочно меня наберет, – я говорила осторожно, стараясь не ранить связки. Явный хрип пугал и настораживал, но выступление назначено, я не могу сдаться.

– Ева, – няня подошла ближе и обняла меня, как родственница. Она никогда так не делала, и это повергло меня в шок: – Когда эмоции хлещут через край, мы часто не замечаем очевидное. И с Богом, детка. У тебя все получится.

В машину я шла со слезами на глазах. Почему Варя так сказала? Что имела в виду? Док подал мне руку и помог сесть в машину. Он сопровождал меня сегодня везде и постоянно проверял мое давление и смотрел горло. Он качал головой и поджимал губы, но ничего не говорил и не запрещал петь, потому что знал, что я никогда не откажусь от выступления. Всего одна песня. Всего один выход. Я смогу.

Еще два часа подготовки, и я едва переставляла ноги, но шла навстречу свету софитов. Тяжелое от камней платье оттягивало плечи и подгибало колени. Но я шла. Ступала осторожно по деревянному полу, прислушивалась, как цокают каблучки и надеялась на лучшее. В голове пульсировал страх за папу, обида на Дэми. Но я все равно шла. Это будто соломинка, которую я пыталась поймать, чтобы жить дальше.

И, выйдя в центр, я собрала все силы в кулак и запела. Так, как никогда не пела. Будто пою последний раз, будто хочу докричаться до тех, кто мне дорог.

– Ты не знаешь домой пути,

Жизнь не дает дойти до сути.

Жаль, что не встретились мы с тобой,

Я бы растревожила твой покой.

Музыка казалась инопланетной, жесткой, а хрипотца в голосе добавляла исполнению настоящий краш и драйв. На высоких нотах было тяжелее всего, особенно вытащить длинные, от напряжения покалывало в животе, но я пела. Вопреки всему.

– Да, я не знаю, как можно не слышать, как плачут моря,