‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда сорвал злость, деловито обошёл по периметру небольшой зал и замер в ВИП-зоне.

Сегодня выступление планировалось в небольшом клубе на двести-триста мест, и охранять будет проще. У самой сцены тонкая полоска для танцующих пока пустовала, а вот роскошные столы, расположенные в центре зала и заставленные дорогими закусками и напитками уже потихоньку занимали пришедшие гости.

Я пристально наблюдал за тем, как рассаживаются слушатели.

– Думал, это будет очередной шабаш малолеток, – я тихо обратился к Рону.

Да, я был приятно удивлен. Мужчины в строгих костюмах, а их дамы в длинных вечерних платьях. Так ходят в театр или на деловую встречу в роскошном ресторане, а не на концерт поп-певички.

– Гости, как на подбор, – глядя в смартфон, на который поступала информация, хмыкнул Рон, – богатенькие и знаменитые.

Он развернул экран ко мне, и я быстро проверил номера мест и имена.

– Дэми, смотри! – Зашептал Рон. – Вон та дама... Агнесса Шон. – Я приподнял брови, и Рон недовольно объяснил: – Владелица крупнейшего гламурного журнала в Нью-Йорке! Моя жена убила бы за возможность работать у неё.

Я хмыкнул: жена у Рона весьма активная. Но больше меня интересовали два паренька, что сопровождали светскую львицу. Оба на голову выше меня. Рон перехватил мой взгляд и отмахнулся:

– Ухажеры из эскорт услуг!

– Нет. – Я отметил цепкий взгляд одного из них и ухмыльнулся: – Телохранители.

Сверяясь со схемой и именами, я просматривал прибывающих гостей.

За соседний с госпожой Шон столик уселся один из магнатов – Бредли Смит. Толстый старикашка скользил сальным взглядом по мимо проходящим девушкам-официантками и похотливо облизывал жирные губы. Максимилиан говорит, этот дед держит полстраны за яйца и очень активный в постели до сих пор – сменил уже пятую жену, а сколько у него детей гадают все журналисты страны.

Остальных я уже не рассматривал, передал телефон Рону – он проверит. А мне нужно подобраться к столику звукорежа и отдать флешку.

Режиссёра я представил грузным лысым дядькой с лысой головой и трёхдневной щетиной, поэтому был приятно удивлён снова, заметив у столика с большим пультом, ноутом и кучей проводов, уходящих под ноги и, как щупальца, вытянувшиеся в сторону сцены, миловидную женщину. Темный строгий костюмчик сидел как влитой на ее подкачанной невысокой фигурке.

– Я Алекс, – приветливо протянула женщина руку и, когда увидела флешку, воскликнула: – Наконец-то! Джонси готова?

Я кивнул, и Алекс склонилась над столом.

В зале плавно потемнело, и народ взорвался аплодисментами. Через минуту они растаяли, звуки стали тише, голоса рассыпались в гул и растворились в фортепианной музыке.

Луч света скользнул по головам и замер в одной точке на сцене.

Кулисы отъехали в стороны, и я впился голодным взглядом в свою колючку. Она сидела на высоком стуле, немного выставив изящную ножку вперед. Ева поднесла микрофон к ярко накрашенным губам и запела что-то нежное и текучее, заставляющее кипеть мою кровь.

О чем была песня, я не понял, потому что не дышал и не слушал, я просто пожирал взглядом свою женщину, наслаждался её голосом. Ева же то смотрела в мою сторону, но, не задерживалась, будто нарочно скользила взглядом дальше, на миг застывая на чужих лицах.

На проигрыше она поднялась, и один из пузатых гостей вышел вперед и подарил Джонси пышный букет роз. Ева заулыбалась шире, позволила толстопузу поцеловать свою руку и, снова не глянув на меня, прошла мимо, скользя алым платьем по полу, будто размазывая мое терпение под ногами.

Зал взорвался аплодисментами, а Ева мягко проговорила:

– Спасибо, что пришли на этот благотворительный вечер. Сегодня особенный день, потому что в поддержку обездоленных детей мы с Максимом Леоновым приготовили новую песню и очень надеемся, что вам понравится. Поддержите, пожалуйста.

Еще аплодисменты, громче прежних. Я застыл около углового стола и задержал дыхание.

Глава 62. Ева

Я видела, что Макс очень переживал, но он даже не заикнулся об этом до концерта. Будто собрал в кулак волю, когда сделал шаг ко мне. Мальчишка вёл себя, как взрослый.

Я села к роялю, а Максим расположился на барном стуле. Луч прожектора разделился: один полоснул мне по глазам, второй подсветил фигурку меньшего Леонова. Хрупкую, но уже по-мужски сложенную. В его русых волосах, светлых глазах, форме подбородка, улыбке – прятались черты моего мишки. Мишки, который решил, что можно за меня не бороться. Ну и черт с ним!

Я смахнула накатившее волнение, незаметно стерла в уголках глаз слезы и положила руки на клавиши. Прежде чем начать играть, обвела взглядом затихший зал и зацепилась за полыхающие злостью глаза Дэми.

Мне было трудно. Никому не понять, как сложно отрывать от себя важное, когда толком и не распробовал счастье. Но лучше сейчас, чем потом страдать, понимая, что ошиблась на его счет. Наверное, мне не занять в мужском сердце достаточно места, чтобы за меня прыгать в огонь и воду или говорить о своих чувствах. Наверное, мама Макса все еще остается для Дэми единственной, потому что взгляд, который он бросал на сына – намного красноречивей и мягче, чем яростный зырк на меня.

Ну кто я по сути? Пигалица, что прыгнула к нему в постель, желая избавиться от самого ценного? Дочь лучшего друга, которую он не мог бросить с ребенком, потому что – это некрасиво? А чувства? Да откуда у этой машины для убийства чувства?

Я так не могу. Я не смогу жить с еще одним «папой» в золотой клетке, ждать Дэми с работы, ублажать его неистовый голод в сексе, заглядывать в рот в надежде, что скажет «люблю», и трястись каждый день от страха, что он не подохнет от пули, защищая какого-нибудь пузана из элиты.

Минута молчания затянулась, я перевела взгляд на Леонова-младшего и коротко кивнула. Он кивнул в ответ, поставил гитару на колено, как я его учила, и приготовился играть.

Пусть это выступление будет для него маленькой радостью. Хоть кому-то должно быть хорошо. Ведь эту музыку я решила посвятить детям. Отдать все заработанное нуждающимся малышам. Пусть это будет последнее, что я заработаю, а потом растолстею, стану ненужным и некрасивым глобусом на ножках. Пусть. Это будет потом.

И я начала играть.

В ритмику моих аккордов гармонично влились переборы струн. Я Макса так и учила – играть тогда, когда будет готов. Без принуждений, без обязаловки.

Вступление прошло без помарочки, я ласково заулыбалась и начала петь:

– Хочется плакать? Плачь.

Хочешь уйти? Иди.

Я не твой палач,

Ты не мой визави.

Нравится мучить? Что ж.

Ждешь подчинения? Брось.

Очень удобная ложь:

Не наша судьба, не срослось.


Легкий перебор, один квадрат, и Макс ловко перевел аккорды на припев, а я поджала драйвом:

Решить за меня опять

Так просто, в стиле твоем.

Как реки не потекут вспять,

Так нам не остаться вдвоем.

Второй куплет начинался сразу, без проигрышей и переборов. Боем, который вибрировал у меня в груди и заставлял дрожать. Слова сильно перекликались с эмоциями, потому я едва держала себя в руках, чтобы не вскочить и не сбежать от сальных и похотливых взглядов зрителей. Слезы бесконтрольно сползали по щекам, но я пела дальше:

Не слышишь меня? Пусть.

Стоит ли сердце рвать?

Не сочиняй грусть

И прекращай ждать.

Боль причинять в кайф?

И полоскать в сласть

Душу мою. Драйв

Верить в свою власть.

Последний припев мы с Максом немного разогнали темп, и я заметила, что мальчик поет со мной вместе. Голоса не было слышно, микрофон ему не ставили, но он все равно пел, покачивался на стуле, играл и всецело отдавался музыке.

Удивительно, но маленький мужчина, который только взял в руки инструмент, чувствовал нужные эмоции и драйв лучше многих выпускников консерватории. Лучше музыкантов, которые играли десятки лет. Потому что смысл музыки не в технических приемах, а в душевном фонтане, что ты даришь другим.

На последних виражах нашей композиции я допела:

Не осознать, не понять,

Что дикой птице смерть

В клетке златой умирать.

Открой, наконец, дверь!

Мы поклонились, приняли шквал аплодисментов и обменялись улыбками. Максим, воодушевлённый успехом, побежал в зал – наверное, к отцу, а я метнулась за кулисы, оставляя с носом фанатов, что уже готовились поймать меня на выходе. Спасибо Коулу – вовремя оттеснил людей от коридора и пропустил меня к гримерке.

Мне нужно было пару минут, чтобы вдохнуть одиночества.

Я ворвалась в комнатку, что пропахла пудрой и старой обувью, и заперлась изнутри. Вжалась в угол и долго вдыхала горячий воздух, но не могла надышаться. Мне надоело быть сильной, притворяться, что все прекрасно. И я честно не знала, что делать дальше.

Не понимала, как идти дальше. Одной.

Почему мне не плевать, что Дэми я не нужна? Это, бля, больно.

Я его злила, намеренно подстегивала, а он, как всегда – выполнял работу. Даже в машину со мной не сел. Даже не подошел до концерта. Да и после...

Всю уверенность, что я весь день накапливала, заставляя себя делать глупости, смело одной песней и осознанием, что я остаюсь у разбитого корыта, вернее, сердца. Хорошо, что дальше выступали другие звезды, потому что я бы не смогла больше петь.

Наверное, чтобы сохранить хоть какие-то остатки моего имени мне придется согласиться на брак с Прэскотом. Ну что мне еще сделать, если мы с папой остались без гроша? Я должна помочь семье, а от Леонова ничего не хочу брать. Даже корочку хлеба не возьму. Чёрного, из России...