4

У автомата на выходе из магазина девушка платила за телефон. Золотарь, едва поставив ведро с жиром на пол, уже терся возле нее, советуя, как ловчее заплатить. Когда автомат выдал чек, девушка задорно сказала: «Номер запомнил? Звони», прежде чем нырнуть в дверь.

– Видал? – Золотарь хитро подмигнул Лешке. – Если б не это ведро, я бы с ней ушел.

Лешка, покачав головой, с новым интересом посмотрел на напарника. Мужичонка хлипенький, с какой стороны ни глянь. Нос топориком вперед торчит, того и гляди перевесит, кепчонка на глаза надвинута, ноги в голенищах болтаются…

– А у тебя девушка есть? – Золотарь, подхватив ведро, бодро зашагал через дорогу к заводу.

– Нет, я же только недавно из армии.

– Рассказывай! – Золотарь с ведром нагло попер через дорогу на красный. – Телку найти – не проблема. Ты за мной наблюдай и учись. Кстати, как грев через проходную пронесешь?

– Какой еще грев?

– Ну, бутылку. Ты об этом подумал?

У Лешки в пакете лежали три упаковки молока для щенков, батон и бутылка вина – для людей.

– Я под курткой пронесу. Меня никогда не проверяют.

Лешка постеснялся спросить у Коляна, что за слово такое «грев». Диалектное, что ли.

– Не, под курткой видать, – помотал головой Золотарь.

– Так, может, мы тоже под забор подсунем? Бандит уж нас не выдаст.

Золотарь захохотал, даже вынужденно опустил ведро на землю.

– Еще бы нас Бандит арестовал! Нет, давай лучше в ларьке газету купим и бутылку в нее завернем. Среди молочных пакетов незаметно будет.

Он тут же подрулил к газетному киоску на остановке и, вместо того чтобы просто купить газету, спросил, как зовут продавщицу, давно ли она работает здесь и как идет торговля. К Лешкиному удивлению, продавщица с охотой ответила, что ее зовут Вера и что работает она здесь только вторую неделю.


Ближе к ночи, после расстановки собак на охраняемые объекты – под краны, на корабль, отдыхающий в порту, к мазутному хозяйству, – случалось несколько часов перерыва, когда Колян смотрел телешоу и вечерние новости. Телевизор в бытовке работал постоянно, с самого раннего утра и до поздней ночи, забивая собой все свободное от хозяйственных забот пространство.

Лешка, устроившись на кухне за баком с собачьей едой, листал книжки, найденные в гардеробе. Попалась парочка интересных, среди них – рассказы Рабиндраната Тагора в ярко-зеленой кричащей обложке. Раскрыв книжку наугад, Лешка зацепился за фразу: «Если ты занимаешься чем-то исключительно ради денег, то это занятие не стоит твоих трудов». Соотнеся эту фразу с собой, Лешка подспудно, параллельным умом, с трепетом подумал о вечерней трапезе, для которой Колян и припас бутылку вина, потому что совершенно не представлял себе, о чем же говорить с напарником, не Тагора же обсуждать. Однако переживал он напрасно. Управившись с основными хозяйственными делами, Колян еще постирал носки и распластал их на обогревателе, а также накормил многочисленных котов, которых различал в «лицо», несмотря на схожесть. Потом, отварив сосисок, прочно обосновался на кухне и разлил по стаканам вино.

– Если тебе чего надо – ты сразу мне говори, к старому не обращайся: бесполезно, – Колян посмотрел вино на свет, повертев стакан перед пыльной лампочкой, как будто это был напиток из дорогих. – Начальник охраны – кореш мой еще по милиции, он все для меня сделает.

– Мне цифры не понравились в нашем договоре, – кстати вспомнил Лешка. – Обещали десять штук, а по договору едва ли пять наберется.

– Так эти цифры для налоговой инспекции, соображай. Вон я одно лето картошку на этажи таскал. Так у меня по ведомости получалось, что я в месяц шестьсот рублей получаю…

– Ты же говоришь, в милиции работал.

– Так это когда было! Тебя еще на свете не было. А я уже по садам лазал, велосипеды крал, мопеды. А потом друг собаку завел, я щенка взял – и как отрезало. После армии в милицию работать пошел, в уголовку.

Лешка ощутил некоторую ущербность от того, что все здешние сотрудники когда-то работали в милиции, он один из кинологов, получается, пришел с улицы.

– Ты, студент, не переживай, – Колян как будто услышал его внутреннее беспокойство. – Прежде чем подойти к собаке, нужно самому стать человеком, сечешь? А для этого вовсе не обязательно быть ментом.

– Ну вот, а сам говоришь, что к Рыжику ни ногой.

– Я человек, но не камикадзе, – подчеркнуто, со значением, произнес Золотарь и одним махом осушил стакан. – В собачью башку не заглянешь, что там он про себя соображает. Вертит-вертит хвостом, а потом ка-ак жвакнет! А мне еще жить и жить, между прочим. Я, может, еще женюсь.

Лешка прикинул, что в таком возрасте жениться, пожалуй, уже не стоит. Но ничего говорить не стал. Пригубив вина, он немного помолчал – в это время в пространство жизни пророс голос диктора, вещавший о небывалом росте производства в течение прошлого, 2007 года. Тогда Лешка все-таки спросил:

– Я вот тут прошелся по территории… Смотрю: раньше при заводе были спорткомплекс, столовая, а теперь – руины одни. Кому все это мешало?

– Неправильно вопрос ставишь. Кому весь этот соцкультбыт нужен? Столовая – так мы вон сами сообразим, чего перекусить. Продуктов теперь в любом магазине навалом. А спорткомплекс – тут за день так ухайдакаешься, что только и думаешь, где б ноги скорей протянуть. На хрена этот спорткомплекс был трудящемуся, когда он вкалывал как проклятый, завод-то раньше был ого-го! Другое дело, если ты целый день в конторе задницу отсиживаешь… Да что за мысли у тебя коммунистические? Прям как у дяди Саши.

– По-моему, хороший человек – дядя Саша.

– Это ты, парень, наивный человек. Вот скажи мне: дядя Саша при тебе открывал дверь бывшего изолятора? Ну, там, сразу за воротами питомника.

– Такой кирпичный флигелек? Нет, не открывал. Только сказал, что раньше тут был изолятор для больных собак.

– Вот именно. И при мне он двери тоже не открывал. И ни при ком. И никакого изолятора тут сто лет как нет. Сечешь?

– Нет, – честно признался Лешка. – Тут много чего нет. Спорткомплекса, например.

– Еще скажи: библиотеки. Ты только прикинь. Почему старый в изолятор никого не пускает?

– Почему?

– Потому что он там что-то прячет. Наворовал в свое время – и скрывает.

– А что тут можно украсть? – искренне удивился Лешка.

Золотарь захохотал, откинувшись на стуле.

– А что, по-твоему, мы тут охраняем? Ой, я не могу… – Колян закашлялся и запил кашель вином, отхлебнув прямо из горла. – В спорткомплексе медного кабеля до хрена, им там все стены обмотаны. А сколько катушек на территории стоит! Ты свежим взглядом-то пройдись. Килограмм двести рублей стоит. Я вон на работу каждое утро мимо мазутной станции шкандыбаю. Там цветмет просто так валяется на земле. Я потихоньку насобирал, а потом сдал на две тыщи. Не слабо, а?

– Жесть, – выдохнул Лешка.

– Не жесть, а цветмет. Говорю, двести рублей килограмм…

Золотарь, поднявшись, снял с обогревателя сухие носки, тут же натянул их, – похоже, носки у него были вообще одни, – и очень серьезно, со знанием дела, произнес:

– Засиделись тут, пора в дозор… Я еще спросить хотел: ты чего все в перчатках ходишь, как дамочка? Перчатки – западло, понял? Возьми рукавицы на складе, нам по штату полагается.

– Да ладно, я в перчатках привык. Хоть они и западло, как ты говоришь… Золотарь хмыкнул.


Сумерки уже упали на землю. Оттого что день состоялся ясным и чистым и столь же ясным был вечер, сумеречное небо казалось темно-синим, с яркими крапинками звезд, похожее на отрез ситца в желтый горошек. Такого неба не случалось в городе, его забивал свет фонарей, и стены домов мешали читать звездный рисунок. Большая Медведица зависла над самым причалом, где в карауле стоял Грант – благородный пес, не привыкший брехать по ерунде. А чуть поодаль, под краном, нес службу Алмаз, который часто лаял в никуда, в воздух, просто обозначая свое присутствие…

– Колян, а где созвездие Гончих Псов? – заглядевшись на небо, спросил Лешка.

– Да хер его знает. Ты давай пломбы проверь, на месте ли, – Золотарь направил фонарь на двери спорткомплекса, который располагался на берегу, заросшем метровыми дудками. Среди этих дудок по проволоке, натянутой вдоль всего побережья, перемещались на цепях собаки. Почуяв приближение охраны, стражи разволновались, и потревоженная проволока породила странный, почти музыкальный звук.

– Что там, за этими пломбами? – Лешка поинтересовался тихо, не желая перебивать фантастический звук поющей проволоки.

– Цветмет, говорю же.

Фонарик метнулся на линию берега, выхватив из темноты силуэт Вьюги, которая трепетала от радости, заметив своих, и, стелясь по земле, даже не могла лаять. Вьюга желала показать, как хорошо она несет свою службу – только затем, чтобы угодить людям. Этим или другим, которые станут для нее своими. Хозяевами, от которых пахнет едой и прочим человеческим, чем никогда не пахнет от собак. За жизнь Вьюга повидала уже много хозяев, некоторые пахли очень противно, но все равно они называли ее по имени и давали есть за то, что она исправно несла свою службу на берегу. Там было вовсе не так уж плохо. По озеру ходили медленные сонные баржи, корабли и катера, которые иногда причаливали к заводской пристани. Помотавшись по волнам, люди рано или поздно понимали, что нет места на земле лучше родной гавани. И Вьюга радовалась вместе с ними и лаяла на них только для порядка, потому что так было нужно, чтобы ее любили хозяева…

Свет фонаря перетек дальше, на воду, быстро черкнул по ней желтую дорожку и тут же скакнул снова на берег. Вслед за ним Лешка вынырнул в действительность, в темно-синий вечер, где Колян проверял пломбы на дверях складских и хозяйственных помещений, четко следуя вперед знакомым маршрутом.

– Птицефабрику москвичи купили, – Колян бубнил себе под нос просто для того, чтобы не молчать. – Сразу стали с зарплатами мудрить, народ и побежал. Зато теперь объявления в любой газете: «Требуются птичницы», «Требуются разнорабочие». А ведь раньше туда было не устроиться! Москвичи, кажись, еще гостиницу купили. И наш завод купят, вот увидишь…