Начальник охраны глубоко вздохнул:

– Вот вы, Диана Рафаэлевна, на редкость интеллигентная женщина. Наши дворники вас очень уважают, между прочим. А говорите иногда такое… – начальник старательно подбирал слова, – что сами не знаете, что говорите. Давайте дождемся результатов вскрытия. А там уже сделаем оргвыводы, накажем виновных…

– Абдуллаева надо изолировать от общества, – настаивал дядя Саша.

– В вольер предлагаете закрыть? – начальник охраны спросил, казалось, вполне серьезно. – Хорошо, подготовьте помещение.

Кизил опять хохотнул на высокой ноте.

А Лешка подумал, что, может, этот начальник и ничего мужик. Вроде даже с юмором… Но если начальник охраны тоже неплохой человек, тем более непонятно, откуда проистекает вся эта окружающая мерзость? И почему целая охранная служба, состоящая из неплохих людей, не в состоянии защитить одну-единственную собаку? Этот вопрос он, естественно, тоже не стал задавать вслух.

– А долго нам еще без опилок сидеть? – вдруг спросил Кизил. – Две недели назад заказали, нах.

– Больше ничего не хочешь спросить, – осадила Диана Рафаэлевна. – Тут собака умерла…

– Ну а другие-то пока живы. И срут, как… – он хотел выругаться, но зажевал конец фразы. Очевидно, Кизил все же немного стеснялся Дианы Рафаэлевны.

Опилками обычно посыпали собачьи вольеры, чтобы потом легче было убирать. Особенно теперь, когда ожидались ночные заморозки и мыть полы из шланга было уже нельзя.

Противно, дребезжащим старушечьим тембром зазвонил телефон. Начальник поднял трубку, коротко ответил: «Слушаю», потом что-то буркнул в телефон, обозначив отбой, обвел долгим взглядом присутствующих и, не скрывая своего удивления, произнес:

– Собака умерла от инсульта.

6

– К собакам надо относиться как к рабочему материалу, иначе здесь нельзя, – дядя Саша опрокинул рюмку и потянулся вилкой к соленому огурцу, наспех накромсанному на блюдце. – Хотя Чернышка хорошая собака была. Послушная. Она с Вьюгой из одного помета. У нас в питомнике родилась, другой жизни не знала, только как заводу служить. Родине то есть.

– А уж какая красавица, – подхватила Диана Рафаэлевна, тоже пригубив за упокой. – Кость узкая, даже чем-то на гончую похожа, как и Вьюга, кстати.

Лешка, Колян и Кизил выпили молча. Лешка сморщился: водка показалась чересчур уж горькой. На столе, помимо огурцов, были квашеная капуста, несколько кусков ветчины, черный хлеб… Отставив рюмку, Лешка вспомнил, как собаки всякий раз провожали его, когда он разносил на посты еду. Окунув морду в ведро, они некоторое время не отрывались от жидкой похлебки и все-таки, когда звякала щеколда на калитке, устремлялись вдоль забора за ним, поскуливая, пытаясь опередить, просунуть нос в ячейки железной сетки, чтобы лизнуть его руку из благодарности, что вот, надо же, не забыл… И Лешке всякий раз было перед ними немного стыдно. Ведь это же люди заперли их на контрольной полосе между забором и забором, а собаки ничуть не обижались на людей за свою незавидную долю, будто так само собой получилось.

В коридоре противно заорал кот, требуя внимания. Колян кинул отрезок ветчины на голос со словами: «На, заткнись».

– Чернышка внеплановой вязки была, – сказал дядя Саша. – Отец ее сам к заводу прибился, с виду настоящая овчарка, только без документов. А кто у нас теперь с документами?

– Кстати, а кто у нас с документами? – спросил Кизил, дожевывая ветчину.

– Я внеплановый, последний зуб даю, – встрял Колян. – Меня родители случайно заделали на целине, еще при Хрущеве.

Отмахнувшись от Коляна, дядя Саша помолчал, будто прикидывая, а стоит ли говорить, потом все-таки сказал:

– Дора с родословной, еще из Балтийского питомника. Одной из последних взяли. Потом, у Ричи документы есть, у Арбата, который в третьем цехе сидит…

– Ни хера себе. Так чего ж вы такого пса, нах, заперли? Потомство от него надо было получить. Впарили бы щенков – нормально бы так нагрелись…

– Слушай, Кизил, – Диана Рафаэлевна, поморщившись, встала и направилась к дверям. – Ты можешь разговаривать без всяких вводных слов? Я не хочу этого слушать.

– Я по-русски, нах, говорил и говорить буду! – Кизил налил себе вторую рюмку и тут же отправил в рот. – Это древние русские слова, сами же сказали.

Диана Рафаэлевна молча вышла.

– Ты, Кизил, язык-то попридержи, – строго произнес Колян.

– А то чего? – усмехнулся Кизил.

– А то в морду дам.

– Ты? Да тебе уже прогулы на кладбище ставят.

– Рискуешь прежде меня там оказаться. Запомни: еще одно слово при Диане Рафаэлевне… Я за нее все что угодно отдам. Кроме аванса и получки, разумеется.

– Ну, этого ты нескоро теперь дождешься, – встрял дядя Саша. – Рабочие третий месяц без денег сидят. И, главное, профсоюз лапки сложил перед начальством.

– Дядя Саша, у тебя партбилет есть? – спросил Колян.

– Дома под сукном лежит.

– Не показывай его мне. Не люблю коммунистов.

– Напрасно. При коммунистах зарплату выдавали день в день. Пятого и двадцатого. А теперь…

– Теперь никто мозги не долбает. Кроме тебя. Ты, Леха, что молчишь? О чем думаешь? – Колян неожиданно обернулся к Лешке, будто ища поддержки.

– Я думаю… – Лешка вздохнул, прежде чем кое-чем поделиться. – Как же это собака от инсульта скончалась? Я такого даже представить не мог… Почему? Кто-то напугал ее, что ли? Кровоизлияние в мозг! Или камнем по голове? Но ведь тогда было бы заметно…

– Что теперь гадать? – ответил дядя Саша, как показалось Лешке, с досадой. – Кто расскажет, что там случилось? Ульс разве что знает. Но будет молчать.

– Вот именно, будет молчать, – со значением сказал Лешка. – На это и был расчет.

– У кого? – удивился Колян.

– У того, кто убил Чернышку. Ну, что рядом никого из людей не будет.

Кизил, кажется, порывался что-то еще сказать, но Лешке стало отчего-то чрезвычайно противно, и он вышел вслед за Дианой Рафаэлевной.

Солнечный свет разжижился, поблек. Воздух отдавал настоящим осенним холодом, который всегда подбирается исподволь, легким инеем на траве. Потом поутру на лужах остается нежная корочка льда, потом, очень скоро, осень обрушивается жестко и грубо, ветром и проливными дождями. Дыхание уже парило, да и с голыми руками было холодновато. Натянув перчатки, Лешка пошел мостками вдоль вольеров, ненадолго задерживаясь возле каждой собаки, которые приветствовали его разноголосым лаем. У клетки малыша Чезара, которая была в самом углу, как бы на отшибе, стояла Диана Рафаэлевна. Похоже, она разговаривала с этим желтоглазым мордатым зверем, и он ее слушал, даже не кидаясь на решетку вольера и не обнажая клыки.

– Смотри, что он умеет, – Диана Рафаэлевна помахала перед самым носом у Чезара половинкой сосиски и велела ему сесть. Чезар послушно сел, потом так же по команде лег, не отрывая от сосиски желтых глаз, в которых теперь играл огонек любопытства. Наконец Диана Рафаэлевна ловко просунула сосиску через сетку, и вожделенный кусок мгновенно исчез у пса в глотке – Лешка едва успел заметить, как все случилось. Чезар пару раз вильнул обрубком хвоста, приглашая продолжить игру.

– Видишь, уже не рычит, – Диана Рафаэлевна достала вторую половинку сосиски. – Я с ним давно общаюсь. Реакция у него мгновенная, да и вообще много чего умеет. Правда, я все равно его боюсь. Кто знает, что там у него на уме…

– А можно я тоже попробую? – спросил Лешка. – Я не боюсь, правда.

– Ну, держи! Только смотри, чтоб за пальцы не ухватил. Оттяпает, и пикнуть не успеешь.

Осторожно приподняв сосиску за хвост, Лешка сказал: «Сидеть!», все же сомневаясь в успехе. Однако Чезар послушно сел, булькнув в нос, и вперился в сосиску немигающими желтыми глазами. Не желая испытывать терпение зверя, Лешка, неуклюже ухватив сосиску рукой в перчатке, протолкнул ее внутрь, и вдруг в мгновение ока железные челюсти щелкнули, казалось, возле самого носа. Чезар почти вдавил морду в железную сеть и вместе с сосиской ухватил кончик перчатки. Лешка, не успев даже испугаться, отдернул руку, а перчатка застряла, и пес перехватил ее, атаковав стремительно, как тигр, и, радостно подпрыгнув, затянул перчатку в вольер. Теперь у него появилась игрушка!

– Вот сволочь, – спокойно сказала Диана Рафаэлевна. – Пальцы хоть целы?

– Целы, – Лешка подул на руку. Средний палец Чезар, кажется, слегка прикусил. Самый кончик, но не до крови. Так, только слегка саднило.

– Я же предупреждала: осторожней. Такого ценного работника чуть не съел.

Чезар, прихватив перчатку, убрался в самый дальний конец вольера за перегородку и, высунув оттуда морду, глухо клокотал, давая понять, что сегодня больше не собирается общаться.

– Впрочем, первыми всегда съедают тех, кто поинтеллигентней. Не стыдно тебе? – Диана Рафаэлевна продолжала выговаривать псу. – Почему бы тебе Кизила не съесть? Я бы даже не возражала. Потому что как представитель своего биологического вида Кизил гораздо менее развит, чем ты. Он ведь даже не научился говорить по-человечески. А грамоте он вообще не обучен, почитай постовой журнал…

Последняя фраза, похоже, относилась к Лешке, поэтому ему нужно было что-то ответить, но он не мог сообразить что.

– Диана Рафаэлевна, – наконец нашелся он. – А как же вы ведра таскаете на дальние посты? К старой проходной, например? Вам же тяжело, наверное.

– А я их и не таскаю, – Диана Рафаэлевна тряхнула красивой головой с тяжелым пучком. – Их за меня Коля носит. Сам предложил. Вот, говорит, Диана Рафаэлевна, я не позволю, чтобы ты тяжести таскала. Пока я жив, говорит, не позволю. Потому что ты женщина. Так прямо и сказал, представляешь?

– Колян?

– Ну да, – Диана Рафаэлевна слегка сникла. – До сих пор бывало наоборот: ты – баба, так вот давай работай.

– Какая же вы баба? – искренне удивился Лешка. – Это кто же так говорит?

Диана Рафаэлевна махнула рукой.

– Так все это странно… Столько лет работала с людьми. В газете, потом в журнале. И так бы и работала дальше, если бы не уволили. А вот сюда пришла – и всякий раз собаки радуются, стоит мне только появиться в воротах, улыбаются, хвостами виляют. Такого прежде никогда не было, чтобы коллектив так радовался моему появлению.