Но я всё исправлю!

Сын молча ест, ничего мне не говорит на мою пламенную речь. Решив взять быка за рога, я начинаю изливать мальчику душу.

— Я искала тебя восемь лет! Я горячо молилась, чтобы однажды обрести тебя, обнять, объяснить тебе всё! Я знаю, что мне нет прощения, но, если ты захочешь, я тебе всё расскажу.

— Мне не интересно.

Понуро киваю. Ну да, мой сын — как недоверчивый волчонок. И он даже не хочет ничего знать! Как же мне с ним подружиться?

По телу начинают бегать мурашки, а нос снова закладывает. Да, похоже, действие волшебного порошка заканчивается.


— Так что? Вы мне скажете, где мой отец?

Марат с вызовом смотрит на меня, упрямо вздёрнув подбородок, совсем как папа. Левая бровь слегка подрагивает — значит, сын очень нервничает сейчас.

— Я не знаю. Он уехал из Столицы.

Не знаю, почему я придумала это, но язык уже сболтнул — дальше отступать некуда. Что ж, придётся держаться этой версии событий.

Мальчик опускает глаза в стол и принимается крутить пальцем по ободку чашки. При виде этого жеста, у меня темнеет в глазах — точь-в-точь так же делала моя покойная бабушка, когда о чём-то задумывалась. Неужели, передаются по наследству не только черты лица, характера, но и жесты?

— Где ты это всё время жил? У Саши Боголюбова?

— Да, у него мама очень хорошая, добрая. Она даже думала, чтобы меня усыновить.

От этих слов у меня внутри всё похолодело. Ну, уж нет! Я никому не отдам своего сына!

— Но ей не разрешат — Сашкин папа умер в том году, а одиноким не разрешают усыновлять ребёнка.

Хм. А я-то ведь тоже одинока. Или, если Марат — мой сын, на меня это правило не распространяется? Нужно будет обязательно поговорить об этом с Илларионовым по его возвращению.

— Оставайся у меня. Это и твой дом тоже.

Эту фразу я произношу с дрожью в голосе. Чёрт побери, как я боюсь услышать ответ мальчика! А что, если он сейчас откажется? Отвергнет меня? Скажет что-то грубое и обидное?

Да я и сама понимаю, что заслужила к себе такое отношение…

— Хорошо. Спасибо.

Сердце отчаянно забилось, и я не поверила своим ушам — это правда, или мне показалось из-за болезни?

— Во сколько ты ложишься спать? Я хочу всё-всё о тебе узнать.

Мальчик пожимает плечами:

— Часов в одиннадцать. Да мне всё равно, я люблю рано вставать.

Улыбаюсь. Отлично, вроде, разговор вошёл в нужное русло.

— А что ты любишь кушать? Ты мне скажи, я завтра приготовлю.

— Вы же болеете.

Морщусь, и хватаю сына за прохладную ладонь:

— Ради Бога, не называй меня на «вы». Я твоя мама. Если не можешь сказать мне мама, говори Настя. Только на «ты», пожалуйста.

— Замётано.

Выдыхаю. Опять этот молодёжный сленг. Ну, ладно. Потом поднатаскаю сына по русскому языку и литературе. Главное сейчас — без нравоучений, подружиться с Маратом.

Мы перемещаемся в гостиную, к телевизору. На экране — новогодняя комедия Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром»! Мальчик морщится при виде Жени Лукашина, и заявляет:

— Не люблю этот фильм! Какая-то муть.

— Почему? Это культовая комедия. Твоя прабабушка её обожала.

Марат поджимает губы, и тычет пальцем в экран:

— Лукашин — алкоголик и мямля. Надя эта — вообще шалава. С женатым всю жизнь встречалась, а потом бросила нормального мужика ради какого-то незнакомого алкаша.

Улыбаюсь. Ну, что сказать? У нас — абсолютно разное мировоззрение. Я всю жизнь смотрю эту комедию, как сказку, с добрым и счастливым концом. И никогда не думала её разобрать по косточкам, как мой сын.

— Давай переключим. Иду на примирение, и отправляюсь на кухню, заварить себе очередной пакетик с волшебным лечебным порошком. Сейчас выпью кружку этого лимонного напитка, и приду в себя. А то, сейчас отчётливо ощущаю, как температура тела ползёт вверх.

Завариваю порошок, и возвращаюсь в гостиную, аккуратно ступая, чтобы не разлить живительный напиток. Марат, свернувшись клубочком, сопит на продавленном диване, положив под голову небольшую подушечку.

Смотрю на мальчика с умилением. Господи, как хорошо, что в Рождественскую ночь сын всё-таки решил остаться со мной. Даст Бог, мы сможем наладить наши отношения, и мальчик однажды назовёт меня «мама».

Ставлю чашку на журнальный столик, и сажусь рядом с сыном на диван. Вот он, совсем рядом. Такой родной и, в то же время, такой чужой.

Нагибаюсь и целую мальчика в прохладную щёку. Она у него, видно, отморожена — шершавая на ощупь и слегка красноватая. А родимое пятно у правого уха — очень милое, вытянутой формы, совсем его не портит. Ощутив прилив материнской любви, я утыкаюсь носом в свитер ребёнка и вдыхаю его запах.

Как прекрасно!

Слёзы катятся у меня из глаз, но я не замечаю этого. Я в Рождественскую ночь, рядом со своим сыном — что может быть чудеснее? Разве, не об этом я мечтала?

Устраиваюсь возле дивана. Сейчас принесу сюда подушку и одеяло. Буду спать на полу, рядом с сыном. А то вдруг, он проснётся, и решит уйти, пока я сплю? Нет, я не могу этого допустить.

Несмотря на простуду, я устраиваюсь на холодном, жёстком полу, и сворачиваюсь калачиком, чтобы побыстрее согреться. Вот так. Никто в мире не отберёт теперь у меня Марата. Я буду драться за его любовь и приложу все силы, чтобы больше никто и никогда, не назвал меня кукушкой!

Глава пятнадцатая

Открываю глаза и понимаю, что жутко замёрзла — зубы стучат от холода, а всё тело — в мурашках. Я поднимаю голову, и оглядываюсь — почему я сплю на полу? Может, я вчера из-за высокой температуры потеряла остатки ума, и решила, что я — собака?

М-да, могло бы быть смешно, если бы не было так грустно…

Горло болит просто нестерпимо. Нужно найти спрей для горла, в аптечке должно быть это чудодейственное средство. Кажется, простуда и не думает отступать. Мой мозг — словно в тумане, пытается восстановить события вчерашнего дня.

Закашлявшись, я осматриваю полутёмную комнату.

Увидев рядом с собой диван, на котором спит мой сыночек, я тотчас всё вспоминаю — Марат у меня дома! Ну, конечно, как я могла забыть? Мальчик спит, раскинув руки в разные стороны. Плед, которым я заботливо его вчера накрыла, упал на пол, но сыну, кажется, это совершенно не мешает.

Вскакиваю, и смотрю на часы — семь утра. Пусть мальчик спит, я не буду его будить. Лучше побегу на кухню, приготовлю для сына что-нибудь вкусное к его пробуждению.

Подхожу к сынишке — какой же он трогательный! Как жаль, что он уже вырос, и я пропустила так много из его детства — и первое слово, и первый шаг, и первую ложку прикорма. Всё это счастье, увы, досталось не мне. Но, я очень надеюсь успеть всё остальное. Ведь впереди — целая жизнь!

Я плетусь на кухню, ёжась от холода. К сильному шуму в ушах и больному горлу присоединился кашель — сухой и навязчивый. Это очень плохо. Конечно, врачом работать я так и не пошла, но медицинский всё же, окончила. И понимаю, что у меня есть все возможности получить воспаление лёгких.

Так-так, надо бы сходить после праздников к терапевту, сделать рентген, обследоваться.

Достаю из шкафчика муку, картошку, яйца. Сделаю драники. Сытно и очень вкусно. Надеюсь, Марат оценит — вряд ли его много раз баловали приготовленным завтраком.

Почистив картофель, я ставлю подмышку градусник — что-то мне совсем нехорошо, какая-то вселенская слабость и усталость навалились. Если сейчас достану блендер, чтобы измельчить картофель — мальчик проснётся от грохота техники, а мне совсем не хочется его будить. Придётся тереть клубни на тёрке — это, конечно, отнимет много сил, но оно того стоит. Уж очень хочу увидеть его восторженные глазёнки при виде готового завтрака!

38.8.

Что ж, неприятно. Температура никак не уходит. Да ещё и ночь провела на холодном жёстком полу.

Натерев картошку на тёрке, складываю в миску все ингредиенты. Раздирающий горло кашель душит меня. Но он уже не сухой, как при пробуждении, а вязкий — с мокротой и прожилками крови.

Очень плохо. Послезавтра же попробую пойти на приём. Или, лучше вызвать врача на дом?

Когда по кухне поплыл аромат завтрака, я улыбаюсь — отлично. Приготовлю Марату какао с молоком, и тогда можно будет будить — почти девять утра. Долго же я возилась с завтраком из-за своей простуды!

Руки трясутся и плохо слушаются, но я упрямо переворачиваю ароматные драники на сковороде. Вот так.

— Доброе утро.

За моей спиной раздаётся тихий голос сына, и я оборачиваюсь. Мальчик стоит в дверном проёме и щурится от яркого света лампы.

— Доброе утро, дорогой. Иди, умывайся. Я на стиральную машину положила для тебя новую зубную щётку. А потом приходи завтракать, я ещё какао сейчас налью.

Марат закусывает верхнюю губу. Видно, что он в некотором замешательстве — скорее всего, не до конца верит мне.

— Вы это для меня готовите?

— Ну, конечно. Я же твоя мама и буду теперь о тебе заботиться.

Судорожный кашель прерывает мою речь, и я склоняюсь над раковиной. Кажется, мальчик снова обратился ко мне на «вы»? Ну ладно, он постепенно привыкнет.

— Вам нехорошо?

Ага, точно, на «вы».

— Нет-нет, не волнуйся. Просто кашель. Иди, умывайся.

Сын кивает и уходит с кухни, а я бросаюсь делать какао. Бедный мальчик, за ним никто и никогда не ухаживал! Он обижен на всех, и не знает, что такое — родительская любовь. Ну, ничего.

Новый приступ кашля заставляет меня согнуться пополам. К голове приливает жар, а по телу проносится волна дрожи. Кажется, мне всё же нехорошо. Наверное, следует начать пить антибиотики — так будет надёжнее. Но, сейчас их можно купить только по рецепту. Очень жаль.