Катрин Корр - Снежные холмы

Да к черту его!

– Что же вы, Анна, словно воды в рот набрали? Расскажете мне еще какую-нибудь сказку? Только не про козла. Лучше про одну сумасшедшую, сбежавшую из психушки.

Он останавливается в двух шагах от меня, засовывает руки в карманы утепленных штанов и склоняет голову на бок, как будто решает, что со мной делать дальше.

Я вымотана, меня морозит и, кажется, что стук моих зубов эхом раздается по всему холлу. Даже глаза трудно поднять и внимательно рассмотреть мужское лицо. Все, что вижу – мокрые следы на полу от его обуви, к которой прилип снег.

Думаю, я смогу поговорить с ним, как только выпью стакан воды. Может, даже отвечу ему какой-нибудь грубостью и потом побегу собирать чемодан, потому что он меня тут же уволит. А может, уже уволил.

Сколько там осталось до конца смены?

– Посмотри на меня.

До чего же мягкий голос. Словно теплое кашемировое покрывало нежно-персикового цвета. Да-да. Именно нежного. Именно персикового.

Это снова мои галлюцинации. Наверняка, он сейчас орет, да так сильно, что вены на шее вздулись, а моя защитная реакция намеренно изменяет его голос и слова, превращая в приятные и успокаивающие звуки.

– Посмотри на меня.

Какой ласкающий шепот.

Мои глаза останавливаются на мужском подбородке и слабо цепляются за привлекательную складку. И когда по телу снова проносится озноб, я накрываю лицо ладонями и опускаю голову. Она словно сорокакилограммовая гиря.

– Ты заболела?

Это что, упрек? Вот же…

Грубиян.

– Нет, – отвечаю я глухим голосом. Понятия не имела, что говорить будет так больно.

– Где твоя обувь?

Лениво киваю в сторону стойки.

– Ты ходила в туалет без обуви?

Почему ко мне всегда так много вопросов? Какой пароль от Wi-Fi, что делать с грязной одеждой и как найти нужный канал на телевизоре! Неужели не видно, мне сложно отвечать сейчас, а он все спрашивает и спрашивает.

Вдруг что-то прохладное прижимается к моему лбу.

– У тебя ведь температура! Какого черта ты здесь делаешь?

Выдавливаю слабую улыбку и не спеша направляюсь к стойке.

– Я сплю. Ой, простите – работаю, – хмыкаю, почесав глаза. Внезапно его рука хватает мою, заставляя остановиться. – Пришли сюда, чтобы поговорить об электрике? Или уборщице? Я же сказала уже…

– Иди одевайся, – нетерпеливо перебивает он и отпускает мою руку. Я инстинктивно глажу запястье, где только что были его пальцы. Кожа как будто горит.

– Что, простите?

Он молча разворачивается и идет к диванчикам. Садится, достает сотовый из кармана пуховика и только потом обращает на меня внимание:

– Почему ты еще здесь? Я же сказал, иди одевайся!

– Потому, что моя смена еще не закончилась. – Слова даются мне с трудом. Боль в горле пахнет кровью. – Скажите уже, что вам нужно.

– Чтобы ты пошла в ту комнату, – объясняет он так, словно я идиотка, – переоделась в теплую одежду и вернулась сюда. Есть еще вопросы?

Меня снова передергивает и я замечаю, как его желваки на скулах заиграли.

– Черт возьми, иди уже переоденься! – приказывает он громко. Нетерпеливо смотрит на мои ноги и уже тише добавляет: – И…обуйся. Пол холодный.

Послушно бреду в комнату персонала, машинально поднимая глаза на часы. Тридцать минут до конца смены. Когда дохожу до двери, нерешительно оборачиваюсь и ловлю на себе его внимательный взгляд. Быстро захожу и резко закрываю дверь на щеколду, как будто он может погнаться за мной и ворваться сюда. Набираю стакан воды из кулера и выпиваю залпом. Горло как будто объято пламенем, а в голове играет оркестр, что никак не хочет заткнуться.

– Ты там не уснула? – кричит он, дернув запертую ручку двери.

Ну до чего же приставучий!

– Нет! – рявкаю я.

Через несколько минут выхожу в холл и застаю его возле елки. Заметив меня, на его лице появляется раздражительная гримаса.

– Что это?

–…Пуховик. Ах, нет, простите, – язвлю я, почесав глаза, – это одежда, которой можно только подтереться. Правильно ответила?

Мужчина сдержанно вздыхает. Подходит ко мне и протягивает какую-то черную тряпку.

– Надень это вместо шапки.

Разворачиваю и понимаю, что это подшлемник.

– Зачем он мне?

– Чтобы мозги не отморозила. Надевай.

– Зачем он мне? – повторяю вопрос.

Застегнув свой пуховик, мужчина поднимает голову и нагло оглядывает меня:

– Ты видела себя в зеркало?

Нервно вздыхаю:

– Я задала вам вопрос. Зачем эта штука мне нуж…

– Не думал, что все настолько плохо! Видишь ли, судя по твоему внешнему виду состояние у тебя хреновое. Лицо бледное, губы синие. Небось в туалете наизнанку выворачивало, да? – не без сарказма спрашивает он. – Даже обуться не успела. Тебе нужно лекарство принять и в постель лечь. Уяснила теперь?

С подозрением оглядываю его.

– Отвезу тебя, чтобы ты не шаталась от дерева к дереву! – добавляет он, натянув на себя подшлемник.

Ладно. Наверное в этом действительно есть смысл.

– У меня еще один вопрос.

– Все ведь разжевал, как ребенку! – бухтит он, уставившись на меня. – Что еще?

– А с чего вдруг такая забота? Надеюсь, вы ничего такого не задумали?

В его глазах сверкает молния, даже сквозь тонкий материал заметно, как желваки на скулах шевелятся.

– Надень эту чертову тряпку и иди за мной! – рычит он, подобно хищнику. Разворачивается на пятках и скрывается за стеклянными дверями.

Ветер больно бьет в лицо россыпью колючего снега, когда я, стараясь игнорировать все сомнения, спускаюсь к черному монстру. Снегоход, что стоит у ступенек и громко рычит – точная копия своего хозяина: дерзкий, грубый и несомненной мрачный. Нервно озираюсь по сторонам – кажется, никого кроме нас двоих в столь поздний час на улице нет.

Когда мужчина уверенно надевает на голову шлем с зеркальным экраном, я уже стою у него за спиной в дурацком подшлемнике и меня сотрясает от холода. Зубы громко стучат, а вьюга, словно почуяв во мне легкую добычу, обрушивает мощный удар ледяного ветра, и я едва не валюсь в сугроб, случайно задев рукой мужское бедро.

Он оборачивается; глаза спрятаны за зеркальным экраном и понять его настроение я никак не могу. Наверняка, что-то недовольно бубнит себе под нос.

Да и плевать. Мне бы как можно скорее оказаться в тепле и принять лекарство, которое я надеюсь найти в тумбочке Вероники. Она несколько раз предлагала мне взять блистер каких-то рассасывающих таблеток, на тот случай если начнет болеть горло. Думаю, от простуды у нее тоже что-нибудь есть.

Мужчина протягивает черный шлем с красной полоской по бокам, но когда я намереваюсь взять его, отрицательно качает головой. Не скрывая своей нетерпимости, нервно сбрасывает капюшон и надевает эту штуковину на мою голову. Его пальцы задевают мои ресницы, и я невольно отшатываюсь.

Он замирает и едва заметно кивает мне. Возможно, это что-то вроде извинения?

Ну, да, конечно. Вот если бы в глаз пальцем попал, то возможно и извинился бы. Да и то, посчитал бы, что сама виновата.

Защелкнув крепление, протягивает мне большие теплые перчатки с узкими ремешками на кистях. Неохотно стягиваю свои варежки и засовываю их в карманы пуховика.

Знаю, что он следит за каждым моим движением, словно притаившийся зверь в засаде, и меня это страшно выводит из себя. Ей-богу, никак не могу понять его намерений, но в чем точно не сомневаюсь – что-то этому типу нужно от меня. Иначе, зачем приезжать сюда посреди ночи? Чтобы отвезти «домой»? Ну да, очень мило с его стороны, особенно после того, как назвала его козлом. Хотя, вообще-то я не говорила этого в лоб, верно? Это же метафора да и только.

Крепко затягивает ремешки на моих перчатках и надевает такие же на свои руки. Указывает на сиденье, предварительно отряхнув с него снег, и я, наконец-то, сажусь.

Бог мой, пока соберешься куда-то ехать на этой штуковине – полжизни на сборы уйдет!

Пытаюсь ухватиться за боковые ручки, что были на снегоходе у Стаса, но не могу их нащупать. С трудом опускаю голову – в шлеме она очень тяжелая – и вижу, что ничего подобного здесь нет.

Судорожно ищу какую-нибудь опору, за которую могла бы держаться, и нащупываю за спиной что-то вроде решетки. Когда мужчина садится впереди меня, я крепко цепляюсь за нее, в надежде, что смогу удержаться на месте. Однако сидеть с заведенными за спину руками крайне неудобно.

Снегоход издает громкий рык, и мы резко трогаемся с места. Мчимся по расчищенной дороге меньше минуты и через несколько метров съезжаем на небольшом склоне в сторону леса. Здесь очень темно, а снег настолько глубокий, что всякий раз, когда приходится объезжать какое-нибудь дерево, снегоход кренится то вправо, то влево; закрываю глаза, потому что безумно боюсь свалиться и сломать себе шею. В очередной из таких резких маневров мне становится настолько страшно, что я машинально хватаюсь за мужской пуховик, а с очередным скачком и вовсе прижимаюсь к широкой спине, думая лишь о том, как бы не остаться калекой.

Он ведь нарочно так носится, чтобы я вылетела из сиденья! Газует так резко, что нос снегохода вздымается в небо, а моя пятая точка съезжает назад. Если хочет продемонстрировать свое мастерство, что ж – браво, так держать! Но, можно я слезу и пойду пешком?

Громко кричу и еще крепче прижимаюсь к бесшабашному водителю. С ужасом смотрю по сторонам и, когда нос снегохода в очередной раз подскакивает, мы летим вперед. Это уже не лес, а огромная белоснежная долина, откуда видны сверкающие холмы. Вьюга портит картинку, но я уверена, это именно то место, откуда и было сделано мое самое любимое фото.

Какого черта?

Почему мы едем здесь? Неужели в обход? Или он намеревается вывезти меня за пределы «Холмов» и помахать рукой на прощанье? Мол, дальше иди сама, куда хочешь и как хочешь, но здесь ты больше не работаешь!