Двор размером с наш школьный бассейн. В дальнем углу – небольшая лестница, ведущая к пляжу. Я знаю точное количество ступенек (шесть), ведь Мэтт столько раз рассказывал о том, как выходил из двери, пробегал по веранде, через лужайку и, перепрыгнув через лестницу, приземлялся прямо на песок под крики тети Джейн, что он непременно свернет себе шею.

Я сбрасываю сандалии, прохожу босиком по влажной траве, сажусь на нижнюю ступеньку и зарываюсь ногой в песок, горячий на поверхности и прохладно-влажный в глубине. Все, как говорил Мэтт.

Вслушиваюсь в шум волн, разбивающихся о берег, и смотрю на океан. На пляже отдыхают несколько семей. Прямо передо мной заботливая мама заходит в воду по колено и зовет двух купающихся сыновей на обед.

Когда умирает любимый человек, все вокруг спрашивают, как у тебя дела. Вот только в действительности их это совсем не интересует. Они хотят услышать, что с тобой все в порядке, что ты ценишь их заботу, что жизнь продолжается и не стоит больше грустить. Они отсчитывают дни до того момента, когда можно перестать задавать один и тот же вопрос. Стандартный срок – три месяца. За это время окружающие успевают выбросить из головы события, которые останутся с тобой навсегда.

И им плевать, что ты до сих пор не можешь есть праздничный торт, боясь забыть вкус глазури на губах любимого человека. Они не подозревают, что каждое утро ты просыпаешься и думаешь, как же так получилось: я жива, а он – нет. И им уж точно не понять, почему в первый день каникул ты сидишь перед океаном, подставив лицо жарким солнечным лучам, и умоляешь подать тебе знак. Намекнуть, что у любимого человека все хорошо.

– Вот ты где!

Я вздрагиваю от неожиданности, но это всего лишь Фрэнки спускается по ступенькам.

– Ты в порядке?

– Ага. – Я пододвигаюсь, а когда она садится, кладу голову ей на плечо. – Просто сидела тут и вспоминала его.

– Я тоже. – Глаза у Фрэнки на мокром месте, но на губах – улыбка. – Самое трудное позади. Мы вышли из машины.

Я смеюсь и вытаскиваю ноги из песка.

Где-то вдалеке крошечные треугольники парусов – белые, красные, разноцветные – путешествуют по бесконечным волнам.

– Здесь здорово, правда, Анна? – Фрэнки смотрит на воду. – Чувствуешь себя такой крошечной.

– Да.

Мне не хочется разговаривать. Кажется, стоит открыть рот, и этот волшебный миг разлетится на осколки, как стеклянный шар. Моя голова лежит на плече у лучшей подруги, такой серьезной и задумчивой, но еще не утратившей способность удивляться.

– Знаешь, что самое классное в Калифорнии? – Фрэнки обнимает меня за плечи. Браслет с красным стеклом, подаренный Мэттом, холодит кожу. – Меня тут никто не знает. И никто не будет давить из себя слова сочувствия.

Я вспоминаю школьные коридоры, скорбные лица, перешептывания за спиной и стыдливо отведенные глаза. «Смотри, смотри, это же сестра Мэтта. А это ее лучшая подруга?»

– Только ты знаешь обо мне все. Все секреты. Но ты умеешь их хранить. Как могила. – Фрэнки смеется и зарывается пальцами в песок.

Мы встаем и, оставив запыленные ступеньки позади, идем к берегу. Океан волнуется, переливаясь дымчато-голубым и серым. Волны то касаются наших босых ступней, то вновь отступают, обнажая песчаное дно, усыпанное разноцветными камешками.

Океан оказывается неожиданно прохладным. Я поджимаю пальцы на ногах и жду, пока тело привыкнет к температуре настолько, что разница между воздухом и водой станет почти неразличимой. Наклоняюсь, набираю пригоршни камней и ила, смотрю на то, как темный влажный песок постепенно светлеет на солнце.

– Как думаешь, откуда это все появилось? – спрашиваю я, опуская руки в воду и наслаждаясь прохладой.

Шшшшшш. Шшшшшш.

– Отовсюду понемногу, – отвечает Фрэнки и поднимает гладкий камешек размером со сливу. – В океане много крутого. По утрам можно найти ракушки и стекляшки. Смотри, – она протягивает мне свою находку. – Видишь эти полоски? Много миллионов лет назад камни и песок перемешались и застыли… Эй, ты чего?

Я улыбаюсь.

– Знаете, мисс Перино, для человека, который почти провалил экзамен по тонкой науке геономии, вы подозрительно много знаете об экосистеме океана.

– Анна, так это же не наука. Это природа. Разные вещи, вообще-то.

Я собираюсь поспорить, но вдруг понимаю: Фрэнки права. Наука – всего лишь изобретение, призванное объяснить загадки окружающего мира. А природа – удивительное творение и тайна. Она существовала задолго до того, как человек сделал первый вдох, и продолжит существовать после того, как умрет последний из нас.

Шшшшшш. Шшшшшш.

– Фрэнки, спасибо, что позвала меня.

Она только мягко улыбается в ответ. Фрэнки стоит совсем рядом, ее ноги оставляют мокрые следы на песке, но этот взгляд… Кажется, будто она перенеслась в прошлое на миллион лет назад и теперь плавает в океанских глубинах с доисторическими рыбами, наблюдает за тем, как камни, песок и крошечные обломки костей образуют единое целое и разделяются вновь, как мир за гранью скоротечных человеческих жизней неудержимо эволюционирует. Я вдруг чувствую себя такой крошечной и незначительной, меньше песчинок под ногами. Но почему-то это успокаивает и даже примиряет с действительностью.

– Вот, возьми. – Фрэнки снова улыбается и кладет испещренный полосками камень мне на ладонь. – Первый сувенир с ЛЛКНС.

Еще полчаса мы гуляем по берегу, то и дело останавливаясь и разглядывая пустые ракушки или осколки зеленого стекла. И несмотря на то, что кожа на пальцах сморщилась, а волосы лезут в лицо, я мечтаю провести все лето здесь, спать у океана и находить в его водах удивительные сокровища, чувствуя себя так, словно изучаю пыльные полки старой антикварной лавки.

Фрэнки кажется непривычно тихой и только иногда раскапывает песок, чтобы отыскать неизведанные тайны. Еще недавно, в последнюю поездку на океан, они с Мэттом охотились за стекляшками для украшений. Плескались в воде. Обсуждали, что хотят на ужин. Придумывали, как прокатиться на волне до самого берега.

Иногда я думаю, что, знай она о нас с Мэттом, все было бы проще. Если бы я только могла рассказать, как много он для меня значил, может, заслужила бы место среди тех, кто имеет право грустить всегда и без особого повода. Но нет, я просто незваная гостья. Я могу лишь бродить во тьме, никем не замеченная, и смотреть на то, как плачут другие.

– Фрэнки, можно тебя спросить?

– О чем?

– Помнишь мой день рождения в прошлом году? Мне тогда исполнилось пятнадцать.

В шуме волн я слышу шепот Мэтта: «Тише… Анна, это наш секрет. Ты ведь обещала», – но не обращаю на него внимания.

– Конечно, помню. – Фрэнки смывает песок с ладоней и вытирает их об ноги. – Может, вернемся в дом? Разложим вещи в комнате. Родители, наверное, уже разгрузили машину.

– Ладно. – Я бросаю камни в воду, и они, как капли дождя, растворяются в глубинах океана.

– Так что там с твоим днем рождения? – Фрэнки улыбается, и я вдруг понимаю, что не хочу портить ей настроение.

– Да не важно. – Я беру ее за руку. – Забыла, что хотела сказать.

Я никогда о нем не говорю.

Просто сглатываю ком в горле, киваю и улыбаюсь.

Иду вперед шаг за шагом.

У меня все хорошо, спасибо за не-внимание.


Я иду через веранду и слышу скрип под моими босыми ногами. Пытаюсь их почистить, чтобы не нанести грязи в дом, но Фрэнки тут же заявляет, что песок на всех поверхностях – одна из прелестей отдыха в Занзибар-Бэй.

– Это украшение интерьера, – добавляет тетя Джейн. – Так что не стесняйся.

– Милая, мы же в отпуске, забудь об интерьерах хоть на минуту, – отвечает ей дядя Ред. – Мы даже не взяли твои ткани и палитры.

– Не переживай, – смеется Джейн. – Если захочу, обязательно что-нибудь придумаю.

От грусти не осталось и следа: никаких разводов от туши на щеках, нервных хлопков дверями, тяжелых вздохов или отрешенных лиц. Дядя Ред и тетя Джейн перенесли весь багаж в комнаты, успели разобрать свои сумки, открыть окна и проверить, на месте ли полотенца, посуда и другие важные принадлежности домашнего обихода. И все призраки прошлого, поджидавшие у порога, рассеялись, растворились в шуме океана, исчезли с глаз. Родители Фрэнки теперь выглядят почти нормально.

Я даже начинаю думать, что этот отпуск – правильное решение. И вдруг во мне зарождается призрачная надежда. Если волшебное солнце Калифорнии исцелит Реда и Джейн, может, и нам с Фрэнки станет легче?

Задержав дыхание, я слежу за тем, как тетя Джейн накрывает на стол. Мне известно одно: даже крошечное перышко может разбить вдребезги эту идиллическую картину мира и покоя. Иногда кажется, что все мы боимся быть счастливыми из-за чувства вины. Стоит только немного успокоиться, как кто-нибудь непременно напомнит: вообще-то все плохо.

Но за ужином иллюзия рассеивается и обнажает неприглядную реальность. Фрэнки случайно опрокидывает стакан диетической колы, и тетя Джейн начинает плакать.

Глава 9

– МАМ, ВСЕ НОРМАЛЬНО, – говорит Фрэнки и бежит за губкой. – Я уберу.

– Мы и дня тут не пробыли, а ты уже все испортила!

Тетя Джейн вырывает губку и, встав на колени, одной рукой вытирает пролившуюся под стол колу, а другой – слезы.

– Джейн, я помогу. – Дядя Ред вскакивает со стула, изо всех сил стараясь спасти ситуацию, но от него только отмахиваются.

– Разве так трудно хоть раз пообедать как нормальная семья?

Ее реакции невозможно предугадать. Порой тетя Джейн цепляется за слово «нормальный», как за огромный оранжевый спасательный круг, который может предотвратить семейную катастрофу. «Нормальные» люди ездят летом в отпуск. «Нормальные» люди вместе обедают. «Нормальные» люди не проливают на пол газировку. А их дети живы.

Иногда, как в этой ситуации, тетя Джейн ведет себя так, словно Мэтт погиб только вчера. Его смерть повлияла на нее сильнее всех. Сразу после похорон она заперлась в комнате и не выходила оттуда неделями, почти всегда отказывалась от еды и ни с кем не говорила. Все прошлое лето мы с мамой были рядом и ждали, когда же тетя Джейн откроет дверь. Однажды это случилось. Тогда она дошла до комнаты Мэтта, села на его кровать и замерла, уткнувшись в оставленную им одежду и вдыхая родной запах. Она не позволяла ничего стирать, старалась, чтобы все оставалось неизменным. Несколько месяцев спустя, когда мы собрались за обедом, дядя Ред заговорил о том, что было бы неплохо раздать книги и вещи Мэтта. Я тут же представила, что кто-то будет носить его одежду, а потом мы столкнемся с этим человеком, например, в магазине. «Эй, смотри, это Мэтт? Нет, это соседский мальчишка, который купил его футболку. Видишь, он берет яблочное пюре и английские булочки для мамы». Мне было невыносимо даже думать об этом. Да и тете Джейн тоже. Ничего не ответив, она вскочила из-за стола и ушла к себе в комнату. Следующие несколько дней она не говорила ни с кем, даже с лучшей подругой (моей мамой). Смерть Мэтта, словно огромный печальный кит, который выбросился на берег, поглотила всю семью и оставила опустевший дом, наполненный призраками прошлого. Он утопал в цветах и был заставлен блюдами с куриной запеканкой.