За гаспахо я поставила себе только полбалла и немножко злилась на себя из-за красных жилетов. Однако усилий я не пожалела, так что перешла к креветкам в чесноке с большой уверенностью. Тут дела приняли явный оборот к лучшему. Ни единой ошибки. Их же готовить проще простого, верно? Тереса показала мне, как обдирать креветки, обламывать их головки и ножки. После чего я поджарила их в смеси оливкового масла и сливочного с нарубленными дольками чеснока и подавала на отдельных тарелочках, присыпав сверху нарубленным пастернаком.

Они имели succes fou.[21] Разговор возобновился. У Пирса был такой вид, словно он начал мной гордиться. Том щедро разливал белую «риоху». Пожалуй, в себя я влила ее чуточку лишнего, что развязало мне язык. Был только один скверный момент, о котором я тут же пожалела. Жена министра сказала, что редко ела креветок с таким удовольствием – не собираюсь ли я написать поваренную книгу о дарах моря? На что я ответила, не подумав: «А как же! С упором именно на креветок и прочих членистоногих. Думаю назвать ее просто «Членистографией». Она поглядела на меня с недоумением. В отличие от всех остальных. Том постарался не перегнуться пополам. Правый глаз министра заблестел. Пирс поник головой. Свою я отвернула, хотя, должна признаться, в ту минуту это показалось мне довольно остроумным.

Я решила, что настал момент для гвоздя обеда – молочного поросенка. С ним у меня до этого возникло несколько затруднений. Пустяковые, но в подобный день эти мелкие промахи все-таки были совершенно лишними. Например, Тереса предупредила меня, что поросенка надо вымочить, чтобы вымылась кровь. Ну а я забыла. Быть может, мне претило лишить бедняжку эликсира жизни. Но в худшем случае это означало лишь, что мясо будет не белым на вид, как полагается, но менее аппетитным ржаво-розовым, а также, что по духовке, пока он будет вращаться на вертеле, будут в изобилии летать капли мясной подливки. И я решила, что так и произошло, когда ощутила запах горелого. Вовсе нет. Когда я открыла духовку, из нее вырвался язык пламени – одно ухо поросенка пылало. И этим дело не ограничилось. Я ведь упомянула, что он был довольно-таки крупным поросенком, и уложить его в духовку мне удалось не сразу. Но я думала, что справилась с задачей. К несчастью, когда я выплеснула на огонь столько воды, что он погас, обнаружилось следующее: одна поросячья ножка заклинила вертел, так что он не мог вращаться, как полагается. Собственно говоря, не думаю, что он вообще вращался, судя по общей картине. Правда, что-то непрерывно побрякивало, но ничего не происходило.

Я сделала все, что смогла. Во всяком случае я знала, что с овощами накладок не будет. Я приготовила их заранее, и они чуть грелись на плите. И рис был отличный, без единого комочка – перед приходом гостей я добавила чуть-чуть воды, чтобы он не высох: рис должен быть разваренным и влажным, чтобы он не застревал между зубами. И в дополнение – салат: испанцы любят все острое, а потому я добавила красного перца, чтобы он кусался, побольше уксуса и перечного соуса (последнее по собственной инициативе – помнишь наши дни в Мексике?)

Но вот поросенок представлял нелегкую задачу. Сгоревшее ухо практически исчезло, и с одним ухом животное выглядело несколько оригинально, но я знала, что никто не обратит на это внимания. Остальное не внушало такого оптимизма. Не говоря уж о проблеме с извлечением его из духовки, я видела, что зажарился он не слишком равномерно, вероятно, потому, что вертел не вращался. Однако тут я ничего изменить не могла и попросила Тома разрезать поросенка, пока я принесу рис и овощи, гревшиеся в теплой воде.

Джейнис, в это мгновение я начала осознавать, что, быть может, совет ребе Исаака мне не подходил. Как бы мне хотелось опустить занавес над поросенком. (Ах, Тереса, где была ты?) Один бок, боюсь, был чернее угля, а другой абсолютно сырым. На пограничной полосе был достигнут определенный компромисс, но полоса эта была очень узкой. Том сделал все возможное, но кусок мяса, обугленного с одной стороны и совсем сырого – с другой, на каждой тарелке, не был гвоздем пиршества, как было задумано, и даже я подумала, что овощи были излишне влажными. Более того, к воде совсем напрасно подмешивалась поросячья кровь, хотя частично она впиталась в рис. После первого глотка Пирс попытался освежить рот салатом, и только-только успел добежать до ванной, когда его вывернуло. Вскоре гости устремились к двери, прежде чем я вспомнила про десерт, а вернее, вспомнила, что совсем забыла его приготовить. Том задержался, чтобы утешить меня. Затем квартиру окутала жуткая тишина, смешанная с равно жутким запахом. После ухода Тома Пирс вышел из ванной. Вид у него был бледный. «Спокойной ночи, – сказал он… – и мне очень жаль». Я сказала: «С днем рождения, мой любимый», и разразилась слезами.

Решение 1: держаться подальше от синагог.

Решение 2: найти обслуживающую фирму для Дня рождения королевы.

Решение 3: пойти вечером с Томом куда-нибудь и нализаться.

Но сначала я отправлю это письмо.

Со всей любовью.

Рут.

Английское посольство Мадрид 23 апреля

Дорогой Гарри!

Помню, что в детстве дни рождений всегда завершались слезами. И теперь тоже.

Мой на прошлой неделе оказался чреват катастрофой. Я предвкушал вечер наедине с Рут – вечер, который, я надеялся, все возродит. И вместо этого – фарс эпохи Возрождения. Вместо тихого обеда a deux,[22] который дал бы мне возможность убедить Рут, что мои отношения с Ангель чисто платонические, в мою честь был сюрпризом устроен званый обед. И, как оказалось, сюрпризы этим не ограничились. Явился мой самый нелюбимый из ухажеров Рут – Том Бренд, писака, подвизающийся в желтых газетенках. И еще мой второй секретарь, которого я вижу каждый день и без которого в этот вечер вполне мог бы обойтись; плюс его дебильная жена – как всем известно (видимо, за исключением Рут), слезливая любовница (в числе многих) испанского министра финансов, который тоже оказался среди наших приглашенных. Его собственная жена – откровенная лесбиянка, живущая частично с усатой дамой из Висконсина, которая (как ты, видимо, уже догадался) также присутствовала на обеде.

Вечер не был исполнен дружеского веселья. Положение не исправила и решимость Рут самой приготовить обед – идея, какую ни при каких обстоятельствах удачной не назовешь. К счастью, дело происходило в субботу, так что у меня было воскресенье, чтобы прийти в себя. За остальных ручаться не могу.

Ну, хотя бы День рождения королевы не пострадал от кухонных огнеметов Рут. Я распорядился поставить шатер в саду посольства и приложил все усилия, чтобы занимать заезжего заместителя министра иностранных дел. Полагаю – а ты как журналист, конечно, знаешь это твердо, – что двенадцать лет в оппозиции не могут не привести к тому, что восприятие мировых событий несколько утрачивает свежесть; однако я полагал, что он все-таки должен был знать о смерти генерала Франко. Конечно, не исключено, что я к нему несправедлив, и просто зубодробильный тон его спича создавал впечатление, будто он ставит на место фашистский режим. Без сомнения, он готовил этот спич двенадцать лет. К счастью, по-английски он говорил с таким нортумберлендским акцентом, что его скорее всего никто не понял.

Рут, должен я сказать, этого мнения не придерживалась. После того как мы верноподданнически выпили за здоровье Ее Величества, она благородно – и при всеобщем внимании – кинулась защищать либеральные идеалы здесь, в Испании, буквально вцепившись в злополучного заместителя министра, который был совсем сбит с толку. Я очень ею гордился до того момента, когда эти либеральные идеалы не ударили ей в голову. Возможно, этому содействовал превосходный вкус моего предшественника в том, что касалось посольского винного погреба. В любом случае утренние газеты извлекли максимум из ее утверждения, что Гибралтар всего лишь паршивая скала, и пусть ее заберут испанцы при условии, что обязуются приглядывать за обезьянами. Боюсь, пресса решила, что она подразумевала английское население Гибралтара, что и запечатлелось в нескольких изобретательных карикатурах.

Как ты легко себе представишь, все это доставило мне немало хлопот. Звонок из резиденции премьер-министра не состоял исключительно из комплиментов, хотя мне удалось напустить тумана, заверив П-М, что моя жена имела в виду лишь экологическую ситуацию, а неприглашенные испанские журналисты без малейшего на то основания придали ее словам политическую окраску.

Короче говоря, Рут не меняется. А что до закона Конвея, он давно утратил силу.

Слава Богу, третий день рождения обошелся без слез. День рождения Ангель. Она призналась, что всего лишь ее двадцатый: она постеснялась сказать, что практически еще не вышла из подросткового возраста, когда познакомилась со мной. Так трогательно! Она – прелестнейшее существо: я чувствую себя в раю, просто глядя на нее. Я обещал в ближайшее время свозить ее в Толедо на уик-энд; она влюблена в Эль Греко и, сказать правду, часто напоминает мне одну из его Мадонн.

Не уверен, как мне отнестись к тому, что ты уподобил меня «пуританскому Гумберту-Гумберту». А что до того, будто Ангель почти наверняка «настоящая маленькая шлюшка» и у меня просто не хватает ума увидеть это, так позволь тебе сказать, что в мире есть женщины, которые ищут чего-то другого, кроме membrum virile, хоть ты и прилагаешь все усилия, чтобы избежать их.

Я испугался за тебя, узнав, кто этот сенатор. Надеюсь, его супруга – сама сдержанность, или твои дни в Вашингтоне уже сочтены. Еще одно-два заявления Рут о будущем Гибралтара, и мои здесь тоже завершатся.

Возможно, мы оба кончим в Бейруте заложниками собственной судьбы, если не «хизболла».

Как всегда

Твой.

Пирс.

Иффли-стрит 16-с Хаммерсмит Лондон W6 25 апреля

Дорогая мадам Ваше Превосходительство!

Я понятия не имел, что тебе приходится переносить, и испытал настоящий шок, когда увидел, до чего тебя довели. Не знаю, помог ли наш нежно-грустный вечер в Мадриде. Ну, хотя бы вино как будто помогло. Ты сказала, что быть с кем-то, кого ты знаешь почти так же долго, как Пирса, уже утешение. Я был тронут. Возможно, я тебе не подхожу как мужчина (а пятнадцать лет, пожалуй, достаточный срок, чтобы я это признал), но зато у нас есть дружба – нечто более редкое, чем романтичная любовь или секс, и, вероятно, более прочное.