Я слышал, твоя прелестная «экс» намеревается разбогатеть на поваренной книге. Быть может, она пришлет экземпляр для Рут. «Феерические фантазии из фарша» Дослин Димблбай остаются не выбитыми из нашей кухни слишком уж долгое время.

Наше посольство – единственное в Мадриде без кондиционеров. В результате процент горячечного бреда заметно выше обычного для иностранных миссий.

С наилучшими пожеланиями.

Твой,

Пирс.

МАДРИД 10 ч 00 мин 16 ИЮНЯ

ТЕЛЕГРАММА ДЖЕЙНИС БЛЕЙКМОР

РЕЧНОЕ ПОДВОРЬЕ ЛОНДОН W4 СК ПРОЧЛА

ГАЗЕТЕ ИНДЕПЕНДЕНТ СПЕЦИАЛИЗИРОВАННОМ МАГАЗИНЕ ПРЕЗЕРВАТИВОВ СОХО ТОЧКА

ИНТРИГУЮЩИЕ СОРТА ВКЛЮЧАЮТ ГОЛЛАНДСКИЕ ТУТТИ КЛУБНИЧНЫМ АРОМАТОМ ПЛЮС СВЕТ ВО МРАКЕ КАВЫЧКИ БЕЗ ВСЯКИХ ХЛОПОТ ВПЕРЕД КАВЫЧКИ ПРОШУ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ПОБЫВАТЬ ДЛЯ МЕНЯ ПОШЛЕШЬ ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ ПОЧТОЙ ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК

МИД ПРИВЫК ПОДОБНОМУ ТОЧКА

УРА РУТ

Речное Подворье 1 18 июня

Рут, миленькая!

От души надеюсь, что все, отобранное мною с такой фантазией, ты получишь в целости. Владелец магазина добавил парочку с горячей рекомендацией, между прочим, бодро заметив, что раз я, несомненно, леди, то, видимо, они требуются для нормального употребления. Я застенчиво кивнула и объяснила, что они для подруги. «Так все говорят, – заявил он. – Милочка, не нужно стесняться, мы ведь имеем дело с презервативами, а потому откровенны». Затем я спросила, не мог бы он упаковать поскромнее, так как их пошлют дипломатической почтой. Он захохотал. «Дипломатической почтой, а? Мы про нее все знаем, милочка. Видели бы вы арабских дипломатов, которые заглядывают сюда: я их спрашиваю, не требуется ли им сорт, указывающий на Мекку. К нам на днях даже папский нунций наведался – само собой инкогнито, но я сразу усек. Этих, из Ватикана, за милю видно. Оп! Извиняюсь! А вкус у него, надо ему отдать должное, превосходный». Тут он вытащил мешочек, как для губки, с отпечатанной на нем золотой короной.

«Как видите, милочка, у нас своя дипломатическая почта. С королевского соизволения. – Он снова хохотнул. – Никаких хлопот и полное удовлетворение иностранных потребностей, извините за выражение. Заглядывайте еще. Оп! Извиняюсь, милочка. Желаю удачного дня… или ночи».

Обычно субботние утра я провожу по-другому. При нормальных обстоятельствах я была бы в «Кулинарии», но Цин дал мне выходной «для кое-каких покупок в Вест-Энде».

В целом неделя выдалась бурная. В понедельник Клайва снова исключили, практически в годовщину прошлого исключения. Я все еще не могу до конца поверить. Его выступление в Уигмор-Холле имело большой успех, как мне казалось. Я не утверждаю, будто хорошо знаю скрипичную сонату Бартока, но Клайв, казалось, играл ее блестяще. Я заметила какой-то шумок в зале среди слушателей ближе к концу, но приписала его их невоспитанности. И только когда Клайв раскланялся, ко мне подлетел директор музыкальной школы, весь красный, брызжа слюной. Видимо, Клайв заменил последнюю часть сонаты «собственным сочинением», как в бешенстве заявил мне директор.

Вот так. Вон! Прощай, стипендия. Прощай, школа. Клайв, должна я сказать, сохраняет полнейшее спокойствие. «Мне эта хреновая скрипка вот где сидит», – сказал он. (В выражениях он не стесняется, как и я. Где только он их набрался?). – Буду футболистом». Теперь, когда Аттила слег, даже крикет забыт. А школа? «Да любая, где играют в настоящий футбол, а не в засранное регби». Так что со следующей недели он начнет заниматься в здешней дневной. Спросил только, учатся ли в ней и девочки. Теперь этот поросенок живет дома. Вчера он добрался до моих иллюстраций к «Членистографии» и сказал: «Ух ты, мам! А откуда ты знаешь про такие штуки?» Господи, поселился бы он, что ли, у отца!

Вторым знаменательным событием недели был званый вечер в № 6 у Ползучих Ползеров. Миссис Ползучер ввалилась в «Кулинарию» и купила головку бри целиком, французский хлеб и огромный пакет этих китайских хрустячек из полистирина. Перед уходом она призналась: «В пятницу у нас соберется небольшое общество. Очень надеюсь, что придете и вы». В ее устах это прозвучало как приглашение на церковную службу, и меня не слишком вдохновила бутылка кипрского хереса, выглядывавшая из ее сумки. «Отмечаем новоселье в теплом дружеском кругу», – конфиденциально добавила она. Я знала, что теплым там будет только херес, но ответить «нет» я ведь не могла. Вечером я пыталась дозвониться Тому, а отчаявшись, позвонила Кевину, который вернулся со съемок – только-только. «Ради всего святого, Кев, составь мне компанию», – взмолилась я, не упоминая про кипрский херес. «Попойка, значит?» – осведомился он. Я сказала, что вряд ли. «Ну так надо будет наклюкаться предварительно», – сказал он.

Я явилась с опозданием, хотя и в пределах вежливости, твердо немереваясь уйти как можно раньше – в пределах вежливости. Большая часть улицы уже явилась. Нина выглядела чернее тучи от скуки и припарковала свой наперсточек с хересом на объявлении о церковной благотворительной распродаже, где он уже образовал бурое липкое кольцо. Лотти прилагала неимоверные усилия, чтобы скрыть у себя на шее след любовного укуса диаметром с апельсин, а Ах-махн-дах – сплошные сиськи и подбородки – взирала снизу вверх на Аттилу, словно напрашиваясь на второй такой, а потом косилась вниз между грудями на свой пустой наперсточек. Словом, жуть. Тут, к моему облегчению, я увидела, что несколько неверным шагом входит Кевин – седые волосы всклокочены, одна рука приветственно поднята, другая обвивает стан его возлюбленной вьетнамочки.

– «Это Инь-и-Ян! – оповестил он всех, а затем добавил потише только для моих ушей. – То есть так мне кажется». Он до сих пор еще не уверен, что это та близняшка или даже, что это та же близняшка, с которой он был в прошлый раз, а потому он не называет их по имени, а обозначил собирательно, как Инь-и-Ян. «Я решил любить их обеих – которая подвернется, ту и», – объяснил он. «А если обе сразу, Кев?» – спросила я. Он загоготал. «Тогда мы повеселимся на всю катушку, а? – Наклонившись вперед, он похлопал меня по плечу. – А ведь она прелесть, э?» Лицо у него вдруг стало нежным и мечтательным. Я его поцеловала.

Я как раз собралась тихонько улизнуть, когда мистер Ползучер многозначительно кашлянул и попросил нашего внимания. Он начал с ясноглазых излияний: как рады он и его супруга, что они поселились на такой счастливой улице, и дальше принялся перечислять чудесные качества и свершения своих новых соседей, какими они ему представлялись. Просто речь директора перед каникулами. Никто не избежал вручения приза. Вклад Кевина в «искусство кинематографии». Затем – «наши друзья-целители» (доктор Ангус и его жена). «Наш знаменитый знаток средневековья» (Роберт Птицелюб). «Возродившийся дух Рафаэля» (Амброз Браун, академик, творец моего портрета в натуре). «Король спортсменов» (Аттила Бимбожий). И так далее. Благодарение Богу, что на улице всего десять домов.

Я со страхом ждала моей очереди, и когда она подошла, ничего хуже и придумать было невозможно. Ползучер оставил меня напоследок – сознательно, объяснил он, ибо надеется, что «очаровательная миссис Блейкмор теперь расскажет нам о восхитительных иллюстрациях, которые она готовит для поваренной книги, которую, не сомневаюсь, мы все жаждем приобрести. Как она будет называться, миссис Блейкмор?»

Они все смотрели на меня. Такие добрые глаза, полные ожидания, – по крайней мере часть. Молчание казалось вечностью, комната – тюремной камерой. Мне хотелось предаться рвоте – тут свою роль сыграл и херес. Внезапно свершилось чудо. Я не заметила, как вошел Том. До того, как я позвонила Кевину, на автоответчике Тома я оставила отчаянный призыв о помощи. Но он не отозвался, и я решила, что он куда-то уехал за материалом.

В первый миг я даже не узнала его голоса.

«Как автор книги я, вероятно, имею право говорить за Джейнис, которая чересчур скромна, когда речь идет о ее творчестве».

Господи, я еле удержалась, чтобы не кинуться ему на шею.

«Что до названия, то его пока еще нет, – невозмутимо продолжал Том. – Посвящена она дарам моря и будет состоять из рецептов их приготовления, собранных мной во многих уголках мира. Иллюстрации, могу вас заверить, выше всех похвал. Можно сказать, лучше любого аперитива. – По комнате раздались вежливые смешки. – А теперь, если вы меня извините, я должен увезти моего соавтора и партнершу, потому что, хотя она этого еще не знает, у нас обед, так как мы только что получили очень выгодный контракт из Америки».

Как я ушла, не помню. А вот обед помню очень хорошо. Французский ресторанчик в Фулхеме. «Я давно хотел пригласить тебя сюда», – сказал Том. Я прикинула, сколько жен, сколько других женщин он приводил сюда прежде. А почему бы и нет? После первой половины обеда я сказала себе: «Ни один мужчина не имеет права быть таким обаятельным – как же я тебе не доверяю!» А после второй половины я сказала себе: «Уже много лет я не чувствовала себя такой счастливой – я тебя хочу, пусть ты был женат пять раз. Я хочу, чтобы ты затрахал меня до опупения».

Что он и сделал.

Ну, пока я ограничусь одним признанием: в постели он безусловно доказывает, что у него была большая практика. Он мог бы доводить меня до оргазмов всю ночь, сучий сын. Мне пришлось уйти гораздо раньше, чем хотелось – из-за Клайва. И когда я, пошатываясь, поднялась на ноги, он прижал ладони к моей груди и сказал: «Я тебя люблю».

Рут, я не знаю толком, что я, кто я, и что происходит, но мне это нравится, чем бы оно ни было. Такой долгий срок. Ты рада за меня? Твоя маленькая Венера нашла пристань.

Со всей любовью.

Джейнис.

P.S. Завтра, чтобы отпраздновать наше празднование, он ведет меня на «Опасные связи». За этим что-нибудь кроется? Его выбор, не мой. Кто в опасности, хотела бы я знать? Кстати, Том говорит, что КШТ вот-вот отправится на гастроли. Первая остановка – Мадрид. Так что после фиесты на асиенде этот спектакль, возможно, придется тебе в самый раз. Ты обязана сообщить мне все. А я расскажу тебе про Тома, когда буду в менее стыдливом настроении. Чувствую я себя очень странно и все время улыбаюсь.