— Не буду мешать посиделкам. А то как наши косточки перемывать?

А через полчаса приехал Андрей, который задержался в офисе. Сделал то же самое — наклонился и привычно, мимоходом коснулся губами моих, но сказал другое:

— На вино бы не налегали без закусок. Давайте я вам из ресторана что-нибудь закажу. Кать, оставайся сегодня у нас, поздно уже.

Эти два поцелуя говорили вообще обо всем. Именно к ним больше нечего было добавить. Весь мир мог орать, как это неправильно, но эти два поцелуя перечеркивали все аргументы. И именно тогда я поняла суть всеобщего неприятия — людям непозволительно быть настолько счастливыми. Мне непозволительно, когда все остальные вынуждены довольствоваться полумерами. Мир не прощает другим такого абсолюта, потому обязательно пресекает его.

Я не удивилась, когда Катя все же засобиралась домой, многозначительно на меня поглядывая — дескать, не буду мешать этим двоим разрывать мое полупьяное тельце. И притом не отказалась бы побыть на моем месте. Наши отношения с ней не испортятся, я вообще этого не опасалась, — она открытая душа. Потому со временем смирится с этим новым для нее самой чувством и все станет, как раньше.

И все же что-то остается неизменным: счастье не умеет быть бесконечным. Я вышла в гостиную, Андрей сидел за компьютером, а Костя должен был прилететь через час из короткой командировки. Но я не могла молчать, раз уже решилась:

— У меня задержка, Андрей.

Он поднял на меня серьезный взгляд:

— Сколько?

— Пара дней.

— Допустим. И что с твоим лицом? Сейчас я схожу в аптеку, куплю тест, но он пока может не показать результата. В чем причина паники?

Я раскрыла рот и тут же захлопнула, отвернулась. Мне было страшно, до дрожи в пальцах, до желания заорать во всю глотку. Андрей подошел и обнял, но я оттолкнула, попросила поскорее сбегать в аптеку. И, как только осталась одна, бессильно опустилась на пол. Конечно, я принимала противозачаточные, но ведь стопроцентной гарантии не бывает! А мир просто обязан подкинуть свинью, если кто-то в нем до безобразия счастлив и портит этим вселенскую гармонию.

Тест показал отрицательный результат, но два дня — слишком маленький срок для точности. Костя зашел ко мне вечером, а я даже не обняла его после поездки — хотелось просто лежать, точно все силы закончились. И Андрей стоял позади него, хмурясь.

— Анют, — позвал Костя тихо. — Давай это обсудим.

— Не хочу. Я уже сплю.

И, как всегда бывает в принципиальных для меня вопросах, они сдались.

А наутро закровило, живот затянуло менструальными болями. Спускаясь к завтраку, я не бежала — летела:

— Ложная тревога! Самой смешно, что всех перепугала!

Костя ободряюще улыбнулся. Андрей поставил передо мной тарелку с омлетом и будто невзначай коснулся пальцами волос.

— Ань, но нам троим все же надо поговорить на эту тему. Мало ли, как жизнь повернется.

Я мотнула головой, не собираясь портить себе настроение:

— Нечего обсуждать. Катастрофа отменяется! Вот была бы катастрофа — тогда бы и обсудили.

Они только переглянулись.

И что-то за это короткое время паники во мне изменилось. Я далеко не сразу это осознала, только через несколько дней, постепенно. Ничего неприятного ни один из них не сказал, но что было бы в случае беременности? Создалось ощущение, что вряд ли меня бы отправили на аборт — денег у обоих достаточно, чтобы поднять ребенка, но… но что дальше?

Тогда, лежа на кровати вечером, я все думала — что же будет дальше? И вспоминались какие-то мелочи. Например, то, что страсть между нами вошла в уже довольно щадящий график. Она до сих пор впечатляла, но того голодного желания, которое было между нами в первые дни, не осталось. Они еще не потеряли ко мне интереса, но наша жизнь стала очень напоминать семейную. Любая жажда со временем насыщается, и не сейчас, так потом, она будет полностью удовлетворена. И вдруг — ребенок. Ребенок — это уже серьезно. Ребенок не позволит нам разбежаться в разные стороны, когда наступит пресыщение. И хоть я раньше понимала, что оно когда-нибудь наступит, относилась к этому философски — мол, тогда и буду думать. Костя — вечный шебутной мальчишка — и не скрывает, что никогда не хотел остепеняться. Андрей, наверное, сказал бы, что ребенок так ребенок, лишь бы работе не мешал. И чтобы я точный список дала, что мне требуется. И, возможно, даже график бы назначил, кто из них ездил бы со мной по врачам. А я бы даже не знала, от кого зачала! И даже это не самое страшное: воспаленное воображение не останавливалось, рисовало дальше — что будет через пять, через десять лет? О каком папе малыш будет рассказывать в детском саду? Или так честно всему свету и заявит, что у него их целых два? Или тест ДНК сделаем, если не будет очевидно похож на одного? Или будем притворяться перед ним, что папа с мамой вполне нормальные, а этот дядя живет с нами просто так?

Совсем немного беспричинной паники, а все вдруг стало серьезным. И да, черт возьми, я хочу когда-нибудь родить ребенка! А может, и нескольких! Но, увязнув в этих отношениях, я сама не даю судьбе пойти по правильной дороге. Я люблю обоих, но будто очнулась от долгой эйфории — разве любовь позволяет творить со своей жизнью все, что угодно? Разве в сорок лет, вспоминая эти два месяца, я не пожалею о собственном одиночестве?

Пыталась скрыть свое изменившееся настроение, и все будто бы вошло в привычную колею. Но теперь я не чувствовала того же абсолютного счастья, меня изнутри давило, не позволяло радоваться и расслабляться в их руках. Потому в понедельник я вошла в кабинет Андрея и положила заявление перед ним:

— Подпиши, пожалуйста. Без отработки.

Он сильно прищурился, на листок даже не посмотрел.

— С чего вдруг?

— Андрей, не хочу на тебя работать. Вот ты недавно злился на Костю, что он меня в свой кабинет затащил. А как иначе? Так всегда будет, пока я здесь. И ты… неужели не мешаю работе? И я тоже не могу сосредоточиться.

— Только эта причина?

— Да. Подпиши, — настаивала я. — С завтрашнего же дня начну искать другое место, теперь у меня и опыт есть, и самоуверенность появилась. Мне пора уже самой вставать на ноги!

— Ты ведь понимаешь, что тебе необязательно вообще работать, Ань?

Кивнула.

— Понимаю. Но мне хочется так.

— Только эта причина? — он повторил вопрос, не сводя с меня взгляда.

А я изменилась сильнее, чем предполагала. Потому что совершенно спокойно ответила:

— Да.

И Андрей не усомнился. Пододвинул к себе листок, размашисто подписался. Буркнул недовольно:

— Костя будет злиться на меня.

— Не будет. Я ему все объясню прямо сейчас.

— Вот за это спасибо. Потом в отдел кадров и бухгалтерию.

Костя, действительно, разозлился. Особенно тем, что я сначала отдала заявление в отдел кадров, а уже после зашла к нему. Но выслушал, хоть и морщился. И снова я ввернула козырь — я и без того нечасто о чем-то прошу. Но когда прошу, то жду, что буду услышана. Он вынужден был смириться, предложил подвезти меня до дома. Но я мотнула головой:

— Нет, не отвлекайся от работы.

Дома быстро собрала вещи, оставила записку. Написала, что мне просто надо подумать и навестить родителей. Это не побег, не прощание, просто несколько дней такой нужной изоляции. Попросила не беспокоить звонками — я сама позвоню. Очень скоро. И извинилась за то, что научилась врать.

И в аэропорту шла бодро. Впервые я возвращалась домой с желанием там оказаться. Просто разорвать отношения я не могла, потому и оставила им именно такое послание. Сердце кричало, что я остыну, пообщаюсь с мамой, поскучаю, а потом галопом побегу обратно. Мозг говорил, что я больше никогда не вернусь в столицу. Что я стала именно в той степени сильной, чтобы хватило сил оторвать от себя приятное и вредное. Или это во мне Костя с Андреем спорили, каждый по-своему правый? Я шла легко и чувствовала в себе влияние каждого. Вот от этого уже не избавлюсь, но моей походке такое осознание не мешает.

29

Мама застыла в дверном проеме.

— Аня? А почему не позвонила? Мобильную связь придумали как раз для таких случаев!

— Ты как будто мне не рада, — я выдавила улыбку.

— Рада, очень рада! — опомнилась она. — Заходи. Ты одна? Андрей не приехал?

— Мы поссорились, — соврала я.

— Ну, чего и стоило ожидать, — выдохнула она мне в спину.

Я с радостью обняла улыбающегося отца, потом и маму — она умеет говорить гадости, но от того не перестает быть моей матерью.

За чаем пришлось тоже много врать и держать себя в руках. А это было сложно, потому как мама только входила в раж:

— Смотрю, пальтишко у тебя новое, то есть зарплатой не обижали. Ну, и на кой черт было увольняться?

— Мам, ты же сама требовала, чтобы я домой вернулась!

— Не требовала, а ждала! И молодец, что вернулась! Пете утром позвоним?

Я чуть не поперхнулась.

— Нет. А если мы Пете утром позвоним, то уже к обеду я обратно вернусь. У меня аренда еще на месяц вперед оплачена.

Здесь я сказала правду. Андрей платил за аренду моего жилья, как и обещал. Но несколько дней роли не играют. Потом определюсь и обязательно позвоню ему, чтобы и этот вопрос закрыть. Пока я не готова слышать его голос, потому как Андрей вряд ли настроен говорить именно об аренде квартиры.

Мама же уловила в моем ответе другое:

— Гляди-ка, Володя, дочь нам зубы показывает! А в другом случае ты к нам насколько? Или навсегда?

— Пока не решила, — честно ответила я.