Наружная дверь тихо скрипнула, и Марину сразу охватило ночным морозцем, свежим, льдистым, пахнувшим почему-то хвоей и воском… Поежившись, Марина прикурила. Слабенький свет зажигалки выхватил из темноты ее руки, поцарапанные за день, и Марина снова вспомнила, как в детстве хвалила ее бабушка: «Золотые у тебя руки, внученька…» И как потом, в Питере, она быстро отвыкла делать что-либо этими самыми руками… все прислуга да прислуга…

Дверь снова пискнула по-мышиному, на плечи Марины легла толстая пуховая шаль.

– Простынешь, дурочка, – шепотом сказала Наталья Ивановна.

– Тебе тоже не спится? – так же шепотом спросила Марина. – Может, жаль уезжать отсюда?

– Чего жалеть-то? – возразила бабушка, обнимая Марину. – Не все ли равно, где доживать последние годочки? А там, сама же говоришь, Нина в соседнем доме, чего уж лучше? Да и не в чужое место перебираюсь, я в том поселке сколько лет прожила-то! И замуж там вышла, и детей подняла…

Но Марина чувствовала, что бабушку все же терзают какие-то сомнения. Какие? Почему? Не имело смысла спрашивать. Отменить переезд было уже невозможно.

– А ты-то чего не спишь?

– Да так, вспоминается разное, – сказала Марина и тут же пожаловалась: – Да еще поганки вчера по дороге приснились, когда в тракторе задремала. Такие противные!

– Поганки – это к добру, – сообщила Наталья Ивановна.

– Но они какие-то неправильные были, – уточнила Марина. – Синие и по стене вились, как хмель.

Наталья Ивановна рассмеялась:

– Эко ты… Сколько лет в Питере прожила, ученая стала, а все из-за снов тревожишься.

– Ну, бабуль, ты и сама знаешь: сны иной раз вещими бывают. А я в том сне через стену прыгала, через красную кирпичную.

– А поганки-то тут каким боком? – удивилась Наталья Ивановна.

– Они всю ту стену заплели.

– И что? – заинтересовалась наконец бабушка.

– Я через стену перепрыгнула, а поганки не задела, – похвасталась Марина.

– Вон оно как… Что ж, значит, какую-то преграду в самой себе ты одолела, внученька, и забудь об этом. Сон – он ведь просто сон, и ничего больше.

– Да знаю я, – ворчливо сказала Марина.

Они еще немного постояли на крыльце, обнявшись. Марина докурила сигарету, но так и не решилась пока что задать бабушке тот главный вопрос, ради которого, собственно, и затеяла всю эту поездку.

Кто ее настоящий отец?


Коза упиралась, не желая подходить к тракторному прицепу, и Николай не долго думая схватил лохматую красотку поперек туловища, поднял и понес. Коза брыкалась и мекала, изо всех сил стараясь вырваться из мощных рук тракториста.

– Чует, что больше родного дома не увидит, – сказала Наталья Ивановна. – Коза и та понимает… Ну да ладно. Бери-ка вон ту корзину, Мариночка, и еще тот мешок прихвати, они не тяжелые. Вроде все, ничего не забыли. А куда я там козу-то поставлю? Есть там сарай какой?

– Дровяной только, – огорчилась Марина, с сочувствием наблюдавшая за козой. – Но можно будет к нему пристроечку сделать, это ведь совсем нетрудно.

– Может, и нетрудно, да тоже денег стоит, – сердито сказала Наталья Ивановна.

– Да плевать на деньги! – рассердилась Марина. – Для чего же они и нужны-то, если не для хорошего дела?

Наталья Ивановна как-то странно посмотрела на нее, но промолчала. А Марина вдруг сама удивилась собственным словам. На деньги – плевать? Нет уж, деньги она любит. Но бабушку любит все-таки сильнее. И для нее действительно не жаль потратиться, лишь бы она хорошо устроилась в новом доме, удобно, чтобы ей спокойно было… хотя она и не родная Марине.

И вот они наконец отправились прочь от старой жизни, прочь от забытой всеми деревушки, где теперь и вовсе не осталось ни единой живой души… Марина то и дело оглядывалась, пока почерневшие от времени и непогоды домики не скрылись окончательно за голыми деревьями, но Наталья Ивановна не обернулась ни разу. Она сидела в кабине шумного трактора, сурово сжав губы и глядя только вперед. Марина в очередной раз подивилась твердости бабулиного характера. Кремень, а не женщина!

А Марине снова и снова вспоминались детские годы, и бесконечный труд, и маленькие радости, и забота бабушки… Лишь теперь, прожив много лет в прекрасных, даже роскошных условиях в Петербурге, Марина научилась понимать, как трудно было Наталье Ивановне растить брошенную отцом девочку вот здесь, в лесу, и каких это требовало усилий…

Так они и промолчали почти всю дорогу, думая каждая о своем. Лишь немножко поговорили о разных пустяках, когда остановились, чтобы перекусить.


В Завойское они вкатили в десятом часу вечера и торжественно подъехали к дому, в котором предстояло теперь жить Наталье Ивановне. Дом сиял чистыми окнами, внутри горел свет, на крыльцо навстречу переселенцам выбежала взволнованная, радостная Нина Павловна.

– Наташа! Вот счастье-то, приехала наконец!

Наталья Ивановна с достоинством спустилась из кабины на землю, обняла подругу – но тут же вся ее напускная важность куда-то подевалась, и, смахнув с глаз выступившие слезы, Наталья Ивановна сказала:

– А уж я-то как рада, что к вам сюда выбралась! И представить не сможешь.

– Пожалуй, что и не смогу, – согласилась Нина Павловна. – Мне в лесу жить не приходилось. Да идем в дом-то, идем скорей! Коля, оставь все это до завтра! Утром разгрузимся, ладно?

– Разгрузиться утром мы можем, конечно, – ответил тракторист. – Да только козу с курами не след оставлять на ночь в прицепе. Куда бы их пристроить? И покормить не мешает.

– Коза? – всплеснула руками Нина Павловна. – А я и не подумала… Сейчас, сейчас все устроим!

Устройство живности заняло не слишком много времени, и скоро уже все умылись и сели за роскошный стол, накрытый Ниной Павловной ради приезда старой подруги.

Выпили по стопочке коньячку, потом еще по чуть-чуть, потом еще… И как же вкусны были и жареная крольчатина, и соленые рыжики, и печеная картошка, и свежий деревенский хлеб…

Да, в Петербурге таких вещей не найдешь, думала Марина, там и хлеб-то безвкусный по сравнению с этим, а уж рыжики… Рыжики есть, конечно, в очень дорогих ресторанах, только что же это за грибы, если их подают в хрустальной салатнице, да еще и заправляют маслом и луком? Нет, лук – это только к груздям. А настоящий рыжик должен лежать в деревянной расписной миске сам по себе, без приправ, потому что только так можно расчувствовать его вкус, подлинный вкус хвойного леса, летнего дня, теплого дождика…


Уж как Нина Павловна договорилась с мужиками и какое количество людей она нанимала, Марина и гадать не стала, только оказалось, что к приезду Натальи Ивановны туалет и ванна в новом доме уже начали функционировать. Правда, канава в огороде еще не была засыпана, а яма у дальнего забора не прикрыта щитом, да и дыры, наспех пробитые в стенах для проводки труб, временно заткнуты пучками пакли… но все работало!

Хлопотливая бабушкина подруга сообщила, что все оставшиеся работы будут полностью закончены в течение двух дней. И так оно и вышло. У Марины просто голова шла кругом от стука молотков, топота чужих ног… и она не переставала изумляться тому, как споро и аккуратно работают нанятые Ниной Павловной люди. В Питере такие мастера были бы нарасхват. А заплатить Марине пришлось раз в десять меньше того, что с нее взяли бы там.

Только на второй день к вечеру, когда Наталья Ивановна наконец более или менее устроилась в новом доме и освоила технику управления электрическим водогреем, Марина решилась наконец завести разговор на тревожившую ее тему. И после ужина, когда они вместе мыли посуду в чистой новой кухне, Марина сказала:

– Бабуля… меня ведь Дикулов выгнал из дома.

Тарелка выскользнула из рук Натальи Ивановны и с грохотом упала в мойку. Разбилась она ровно на два полукруга.

Наталья Ивановна внимательно посмотрела на осколки, потом взяла их, аккуратно положила в мусорное ведро и лишь после этого тихо спросила:

– Почему?

– Я ему не дочь.

– С чего это он взял?

– Генетическую экспертизу делали.

– Чего-чего делали?

– Ну, исследование такое специальное, анализ. По крови определяют, кто родной, а кто нет.

– Вон оно что… И кто ж его надоумил?

– Жена последняя. Она ему изменила… Ну, понимаешь, когда он ее застукал, она заявила, что у него детей нет, а ей ребенка хочется, вот она и спуталась с молодым. А отец сказал, что у него есть дочь, то есть я. Ну…

– Поняла, все я поняла, Мариночка. Хватит, не надо дальше. Давай-ка сядем, поговорим. Наверное, раньше надо было, да я все надеялась, что никто не узнает.

– О чем не узнает, бабушка?

– Да вот как раз об этом. Что ты ему на самом деле не родная.

– Бабуля, но как же это могло случиться? – осторожно спросила Марина, садясь к столу напротив бабушки.

Конечно, она не знала своей матери, но… но что-то ей не верилось, чтобы та могла изменить мужу. Точнее, ей просто не хотелось в это верить. Мама всегда казалась ей идеалом женщины – нежной, преданной, любящей… Во всяком случае, такой ее считал Дикулов. И почему бы Марине сомневаться в его словах?

Наталья Ивановна тяжело вздохнула:

– Ох, деточка… Как случилось? Да так и случилось, что снасильничал один человек над твоей мамой, вот как. Обидел ее, надругался над ней. Понимаешь?

Марина побледнела и долго не могла произнести ни слова.

– Как же так?.. – выдавила она наконец из себя.

– Вот так, – горестно вздохнула Наталья Ивановна. – А я виноватой вышла.

– Почему ты?

– Она же ко мне приехала в гости. А я не доглядела, не уберегла ее. Ничего, – странным тоном продолжила она, – я с ним по-свойски поговорила. Больше уж он никогда в жизни никого обидеть не смог…

– Что ты с ним сделала? – шепотом спросила Марина.