– Но ты ведь прекрасно видел, что мне интересна твоя работа!

– Вот сейчас и познакомишься с ней, – улыбнулся Михаил.

Ехали они недолго, минут пятнадцать, и все по каким-то закоулкам, совершенно незнакомым Марине, и внезапно очутились перед бесконечно огромным старинным зданием, сложенным из крупного темно-красного кирпича.

– Прибыли, – сообщил бутафор. – Выпрыгивай, красавица.

Марина с удовольствием выпрыгнула из машины. Она в эту минуту ощущала себя едва ли не школьницей. Ей хотелось скакать, визжать, залезть на дерево… Михаил наблюдал за ней, едва заметно посмеиваясь.

– Ну, где твое колдовское царство, творец вещей?

– Да тут неподалеку. Идем.


…Это был вечер воистину волшебных, сказочных впечатлений. Марина собственными глазами увидела, как изготавливаются огромные декорации, как делаются занавесы к разным спектаклям, как возникают копии мраморных скульптур, задники, как «вырастают» деревья…

Михаил, видя горящие глаза Марины, рассказывал и рассказывал без конца, объясняя одно, другое, третье… Марина узнала также, что далеко не все нужные для сцены вещи делаются вот здесь, в мастерских. Многое сооружали прямо в театрах, если позволяло место. А уж всякие мелочи тем более не имело смысла заказывать на стороне.

– У каждого театра есть свои бутафоры, – пояснял Миша. – Но я, например, часто работаю по договору то тут, то там. Просто в силу необходимости, понимаешь? То ли театральные мастера не успевают, то ли не справляются, если что-то очень сложное. Так что я знаком со всеми в городе.

– Завидую, – искренне сказала Марина. – Такой интересный мир!

– Так почему бы тебе не попробовать в нем прижиться? – осторожно предложил Михаил. – Давай приходи прямо завтра, испытаешь себя. А? Как тебе идея?

– Идея нравится, – кивнула Марина. – Только я немножко боюсь. Вдруг у меня ничего не получится?

– Не получится – не горюй, мы тут не с парашютом прыгаем.

– Не поняла, при чем тут парашют? – Марина вопросительно посмотрела на бутафора.

Тот усмехнулся:

– Ну, говорят же, что если с первого раза не получилось, то парашютный спорт не для вас.

Марина расхохоталась от всей души. Да уж, действительно, там второй попытки не будет. Расшибешься в лепешку – и все дела. А здесь… Даже если она испортит некоторое количество бумаги и клея, особого убытка это никому не причинит. К тому же она может без труда возместить потери из собственного кармана. Но вот об этом Марина предпочла промолчать. Ей в первый раз за все годы жизни в Питере не хотелось выглядеть богатой бездельницей.

Она прекрасно видела и чувствовала, что в этом мире бездельников не любят. Здесь ценили только талант и трудолюбие. Все остальное для обитателей театральных мастерских никакого значения не имело. Будь ты хоть Ротшильд, хоть Березовский, но если не умеешь изготовить из папье-маше античный кувшин или китайскую напольную вазу, грош тебе цена.

И Марине отчаянно захотелось стать своей для этих людей.

Стать своей, добиться признания.

Ей не понадобилось много времени, чтобы решиться. Когда Михаил остановил свою машину перед Марининым домом, Марина просто спросила:

– Во сколько мне приходить завтра?


Сначала к ней просто присматривались, это Марина поняла сразу. Никакие рекомендации, пусть даже такого уважаемого человека, как Михаил, не заставили бы этих людей принять новенькую как свою. Сначала местные труженики должны были разобраться, чего она стоит сама по себе.

И Марина изо всех сил старалась доказать, что она не пустышка, что Миша не ошибся, приведя ее в круг доверявших ему людей. И в общем, справлялась с заданиями. Оказалось, что она немножко умеет лепить из пластилина и глины и не забыла, как держать в руках иголку, и кисть тоже вполне неплохо ложилась в ее пальцы… Марина от души радовалась, когда у нее что-то получалось достаточно хорошо, с удовольствием училась всему на свете и, как ни странно, ничуть не обижалась на подтрунивания новых знакомых.

Это удивляло ее саму. Прежде, когда кто-нибудь в тусовке пытался пошутить в ее адрес, Марина мгновенно вскипала бешенством, и гневу ее не было предела. Она могла ругаться с шутником целый вечер, а потом еще до утра перебирала в памяти все, что было сказано, и прикидывала, что еще можно было бы сказать, чтобы ударить весельчака побольнее. И внутри у нее все горело, пылало, она ненавидела всех… А теперь… теперь она просто отвечала шуткой и ничуть не гневалась.

Почему?

Марине очень хотелось это понять, но никак не получалось. И однажды она, не выдержав, заговорила на эту тему с Михаилом. Она уже доверяла ему бесконечно, и когда он отвозил ее домой по вечерам, они болтали на самые разные темы, и Марине всегда было интересно слушать Мишу. Он был такой умный, так хорошо знал людей!

Марина спросила прямо:

– Миша, почему меня теперь не обижают шутки? Раньше я знаешь как заводилась, когда надо мной шутили? Жуть! Самой вспомнить неудобно. А теперь – хоть бы что.

– А на что обижаться-то? – удивился Михаил. – Люди же просто болтают разную ерунду, чтобы веселее было работать, и все! Никто же не хочет как-то тебя задеть, оскорбить. Шутка – она и есть шутка, что в ней может быть обидного?

– Может, – тихо сказала Марина. – Еще и как может быть…

Ей сразу стало все ясно.

В тусовке не было шуток ради шуток, ради веселья. Нет, там каждое слово говорилось с подтекстом, с подковыркой. И именно с целью обидеть. Ничего больше за тусовочными шутками не скрывалось.

А за шутками в мастерских не скрывалось вообще ничего. Никакого подтекста, ничего тайного. Все лежало на поверхности. И суть подтруниваний действительно заключалась в том, чтобы развеселить других. И все.

Михаил искоса глянул на задумавшуюся Марину и чуть заметно покачал головой. Девушке успело достаться в жизни, несмотря на молодость. Ничего, отогреется и забудет все плохое.

* * *

Буквально на следующий день Марина окончательно убедилась в том, что ее новые друзья готовы не просто болтать любую ерунду ради смеха, но и без малейшего смущения вызывают, так сказать, огонь на себя, чтобы развеселить компанию. Она еще только входила в бутафорский цех, когда до нее донесся голос представителя старшего поколения, мастера Андрея Тимофеевича. Его и слушателей не было видно за конструкцией, изображавшей китайскую пагоду, но Марина отлично слышала разговор.

– И вот представьте, за пять километров до дачи знак стоит – «Проезд запрещен». А мне уже сосед говорил, что там какой-то ремонт на дороге затеяли, но проехать можно. Я и двинул напрямки, чего бояться-то? Там сроду никакой милиции не бывало. Ну а раз я был уверен, что никто меня не заметит, то ясное дело, тут же откуда-то следом за мной – патрульная машина!

– Чего ей делать в дачном поселке? – удивился кто-то.

– Понятия не имею! Прямо как с неба свалилась, – жалобно произнес Андрей Тимофеевич.

– А ты что? – заинтересованно спросил другой голос.

– А я… Уж извините, ребята, за подробности… Я прибавил скорости, проехал еще метров двести, остановился, выскочил из машины как сумасшедший – и в кювет!

– Зачем? – дружно ахнули слушатели.

– А затем. Спустил штаны и присел. Милиция подъезжает – а я сижу, как петух на насесте, и делаю глупое лицо. Они: «Ты зачем под знак поехал?» А я: «Извините, мужики, приспичило! Чего-то, видно, съел!» Ну они и отстали.

Взрыв хохота заставил китайскую пагоду мелко задрожать. Марина, подавившись смехом, обошла конструкцию и весело оглядела бутафоров.

– А-а, Маришка, привет! Слышала, что Тимофеич тут заливал?

– Слышала, – хихикнула Марина. – Хороший метод. Жаль, мне не подходит, а то бы тоже при случае воспользовалась.

Тут уж народ вообще заржал, как сборище сумасшедших.

А дальше начался обычный рабочий день.


…Да, здесь Марину принимали такой, какой она была сама по себе. Никто не задавал вопросов о доходах ее родных, хотя, конечно, поинтересовались, кто ее родители. Но Марина коротко сказала, что отец работает в универсаме управляющим, а мама давно умерла, и больше вопросов на эту тему не возникало. Никого не интересовало, сколько стоят ее наряды, никто не обращал особого внимания на дорогие серьги и кольца, могли разве что сказать: «Красиво, тебе к лицу». Марина как-то ради интереса купила и надела дешевую, но очень нарядную бижутерию и тоже услышала: «Как тебе идет, просто чудо!»

Что сказали бы в ее прежней тусовке, нацепи она серьги за двести рублей? Представить страшно.

Чаще всего Марина работала в паре с забавным пареньком, ее ровесником, очень начитанным и остроумным и при том необыкновенно добродушным. Марина знала только, что Ярослав – из старой театральной семьи, но были его родители актерами или монтировщиками, она не спрашивала, а сам Славик не стремился докладывать ей детали.

Славик постоянно подтрунивал над Мариной, но он и над самим собой смеялся с удовольствием. Они отлично сработались, хотя Марина предпочла бы в течение рабочего дня находиться поближе к Мише. Но – не получалось. «Ничего, – думала Марина, – все равно же он почти каждый вечер провожает меня домой… вполне можно наговориться досыта».

Как-то раз Славик, наблюдая за тем, как Марина пытается соединить детали рыцарской кольчуги, сообщил:

– Ты как будто с ней воюешь!

– Может, и воюю, – фыркнула Марина. – А может, выясняю, кто из нас двоих упрямее и кто скорее сдастся. А ты бы лучше своим делом занялся, нечего тут насмешничать.

– Насмешничать? Странные у тебя иной раз выражения проскакивают, – серьезно сказал Славик. – Вполне народные.

Марина смутилась. Ну да, народные… это же бабушкины слова. Надо повнимательнее за собой следить, а то примут за деревенскую дуру.