Джиллиан не дала отцу договорить, она приблизилась к нему и сказала:

– Все в порядке, папа. Мы что-нибудь придумаем. Если леди Оливия не согласится, может быть, мы с Коннором сможем поехать. Или Мора с Хоксли. Уверена, мужчинам придется по душе идея посетить Стоунклифф.

Нервно сгибая и разгибая пальцы, Эйми заметила, как лорд Олбрайт втайне от всех обменялся взглядом сначала с первым, а затем и со вторым зятем, прежде чем отклонить предложение старшей дочери.

– Скорее всего, их помощь понадобится нам с Толливером. А у вас с Морой дети, вам никак нельзя их оставлять. – Он покачал головой. – Нам следует придумать что-то еще, и, мне кажется, я знаю, кто нам поможет.

«Кажется, моя судьба решена окончательно, – со злостью подумала Эйми. – Вышлют независимо от моих желаний». Такое обращение задевало ее, вызывая предсказуемый гнев. Будучи послушной дочерью, она понимала, что отец действует исключительно ради ее блага. И теперь она размышляла, поступил бы он так же с Морой или Джилли, окажись они в подобной ситуации.

«Это всего лишь мышка, как ты сам заметил. Никто не придаст значения ее словам».

Пренебрежительные слова матери из вчерашнего сна эхом доносились до Эйми, но она отмахнулась от них, наблюдая за тем, как собравшиеся вновь принялись за обсуждение. Эйми мельком взглянула на лорда Стоунхерста, все еще смотревшего в окно. Ощутив на себе ее взгляд, он обернулся. Смятение, которое она заметила в глубине его глаз, однозначно говорило о том, что и у него голова шла кругом от царившей неразберихи.

Неизвестно, как долго они будут вынуждены жить бок о бок в поместье, удаленного от всего остального мира на сотни миль. Там не будет посредника, готового прийти на помощь в случае, если что-то пойдет не так.

Эйми оставалось лишь молиться, чтобы предстоящее испытание оказалось им под силу.

Глава 11

– Мое дорогое дитя, никак не могу понять, почему ты выглядишь так, словно тебя ведут на казнь. Безусловно, твой отъезд не видится мне таким скверным, каким кажется все случившееся.

Поправляя выбившийся локон. Эйми подняла глаза на вдовствующую герцогиню Мейтленд. Старушка смотрела на нее задумчивым взглядом, расположившись на противоположном сиденье кареты. Перья ее атласной шляпы забавно покачивались от постоянной тряски – дорога была ужасной.

В другой раз вид подпрыгивающих перьев вызвал бы у Эйми улыбку, но не теперь. Все силы она бросила на борьбу с чувством вины, жалящим ее при каждом взгляде на озабоченное лицо милой герцогини.

Эйми прекрасно знала, что попутчик из нее никудышный. Она не могла развлечь герцогиню ни занимательной беседой, ни веселыми анекдотами. Она по большей части всю дорогу молчала, погруженная в свои невеселые мысли… Ей не нравилась эта поездка. И тем более ей не нравилось, что из-за нее старая женщина вынуждена была покинуть Лондон.

Решив обратиться за помощью к леди Мейтленд, лорд Олбрайт счел, что пожилой даме лучше не знать истинной причины отъезда Эйми. Дело не в недоверии Теодосии, а в убежденности маркиза, что чем меньше людей осведомлено о произошедшем, тем лучше. Ведь всегда была вероятность, что герцогиня может случайно рассказать об этом какой-нибудь знакомой. Не говоря уже о том, что раскрытие истинных причин вызвало бы у нее лишь ненужные переживания.

Эйми внутренне съежилась. Отец заверил ее, что Теодосия узнает обо всем, как только у них будут ответы на все вопросы. Но осознание этого не способствовало облегчению ее участи, ведь нужно было молчать о случившемся. А молчание лишь превращало бремя данного обещания в дополнительный источник внутреннего напряжения. С каждым днем, проведенным ими в дороге, пока их экипаж прокладывал свой путь к Корнуоллу, обостренные чувства Эйми были так близки к тому, чтобы вырваться наружу из-за фасада обманчивой сдержанности! Неблагоприятным было и то, что лорд Стоунхерст сидел напротив, не сводя с нее настойчивого взгляда суровых глаз. И если уж Эйми была необщительной, то о нем и говорить нечего. В сущности, он не сказал ей ни слова со дня их отъезда в Стоунклифф. Эйми склонна была принимать задумчивую молчаливость лорда как свидетельство недовольства навязанной ему ситуацией. В конце концов, она вот-вот вторгнется в его убежище, и вряд ли его радует такая перспектива.

Украдкой она посмотрела на виконта и обнаружила на себе его взгляд. По взмывшему вверх уголку рта стало понятно, что лорд язвительно ухмыльнулся, ожидая ответа Эйми на заданный Теодосией вопрос. Казалось, он предвкушал возможность насладиться тем, как она будет сбивчиво объяснять свое поведение.

Видимо, заключенное между ними перемирие в стенах дома Моры прекратило свое действие.

«Едкий невежа», – со злостью подумала Эйми. Каждый раз, когда она начинала верить, что за его показной холодностью прячется человек с добрым сердцем, он доказывал обратное. Ну и пожалуйста, пусть ухмыляется, сколько ему влезет. Она не позволит ему и дальше приводить ее в замешательство.

Оторвав взгляд от лорда, Эйми повернулась к герцогине, приложив все усилия, чтобы предстать перед ее внимательным взором как можно более спокойной.

– Мне очень жаль, ваша светлость. Боюсь, я слегка скучаю по дому. Не привыкла отлучаться от родных на длительное время.

Теодосия задумчиво наклонила голову, рассматривая Эйми, и с сочувствием кивнула в ответ.

– Это понятно, – согласилась она. – Но твой отец был прав, пожелав ненадолго увезти тебя из города после пережитого той ночью. Все это так ужасно! Теперь человек не может быть в безопасности, находясь в собственном доме… Надеюсь, полиция поймает грабителя и самым строгим образом накажет его за вторжение в дом твоей сестры.

И снова укол вины, словно острый осколок, вонзился в сердце Эйми. Маркиз рассказал герцогине о ночном вторжении незнакомца в дом Моры и последующей схватке Эйми с ним. Но из его рассказа пожилая дама, в точности повторяя версию полиции, заключила, что это было не чем иным, как неудачной попыткой ограбления. Однако использование отцом подобной уловки не устраивало Эйми, особенно когда она вспоминала теплое отношение герцогини к ней в прошлом.

Прежде чем Эйми смогла подобрать подходящие слова, чтобы нарушить неловкое молчание, герцогиня опередила ее, обратившись к Стоунхерету.

– Милорд, с вашей стороны было так благородно пригласить леди Эйми к себе и дать ей возможность оправиться от случившегося в спокойной обстановке, – произнесла она одобрительно.

Виконт вяло пожал плечами.

– Лорд Олбрайт всегда был добр ко мне. Это самое малое, чем я мог ответить ему.

Смысл его фразы был более чем понятен. Способа придать ей большей ясности не существовало, хоть прокричи он во все горло. Лорд делал это ради ее отца. Не ради Эйми. И если многозначительный взгляд в ее сторону и являлся каким-то знаком, он хотел, чтобы ей стало об этом известно.

Намеренно избранный Стоунхеретом бессердечный способ заявить о своей отстраненности почему-то причинил Эйми острую боль.

Сжав губы, вдовствующая герцогиня молча смотрела то на виконта, то на Эйми, словно оценивая их реакции.

– Понятно, – пробормотала она таким тоном, что становилось ясно – на самом деле ей понятно куда больше, чем обоим молодым людям хотелось бы.

Пытаясь отрешиться от воцарившегося напряжения, Эйми уставилась в окно, разглядывая свинцовое небо, тяжело повисшее над головой. С каждой милей, приближавшей их к поместью Стоунхерста, проплывающий за окнами пейзаж становился все более непривычным глазу, изобилуя скалами и утесами. Запах дождя и близлежащего моря доносился до нее с легким ветерком. Один из охранников Толливера, отправленный охранять экипаж, скакал рядом на лошади. Он снял шляпу в знак уважения, а затем, слегка пришпорив коня, понесся вперед по пыльной дороге.

Вид всадника и остальных сопровождающих заставил Эйми с болезненной отчетливостью вспомнить об окружающей действительности. Она едва заметно вздохнула. Ей захотелось вновь очутиться дома, в кругу семьи, но, к сожалению, это было невозможно.

Несмотря на беспрестанные уговоры позволить ей остаться в Лондоне, лорд Олбрайт был непреклонен. Его занимало исключительно то, как побыстрее услать Эйми из места, таящего опасность. Больше он не мог думать ни о чем другом.

– Дорогая, это для твоего же блага, – сказал он дочери, целуя ее на прощание и усаживая в карету. – Я был беспомощен, когда на Мору и Джиллиан посыпались угрозы, вызванные интригами вокруг смерти твоей матери. Но теперь я не останусь в стороне, позволяя втянуть тебя во все это. Ты поезжай и постарайся отнестись к поездке как к отдыху. Обещаю, ты сможешь вернуться сразу, как только нам с Толливером удастся взять этого негодяя под арест.

«Но кто знает, как долго они будут разыскивать его», – уныло подумала Эйми. Хотя основным подозреваемым был Бедфорд, предстояло проработать и исключить десятки остальных версий, чтобы докопаться до истины. Со всей тщательностью будут следить за прислугой в доме Моры. Не стоило исключать причастность любого из них. Возможно, подслушав разговор Эйми и Стоунхерста, человек проболтался кому-то еще. Даже пасынок Теодосии, герцог Мейтленд, не избежит тщательного допроса. Маркиз однозначно дал понять, что не исключает никого из списка подозреваемых, пока не будет пойман истинный преступник. Отсюда следовало, что Эйми вплоть до этого момента будет находиться под охраной.

На этом мысли ее прервались. Услышав крик, Эйми выглянула в окно и увидела перед самой каретой тяжелые металлические ворота, окруженные высокими каменными стенами. Мужчина, скакавший рядом, осадил кони, спустился и открыл ворота. Вот они и добрались до места. Стоунклифф.

Карета въехала через ворота.

Дальше дорога запетляла между густыми зарослями деревьев и, выйдя на отлогий берег моря, постепенно привела их к замку.

Это было грозного вида огромное строение, словно нависшее над мысом. Суровый вид его отлично гармонировал с угрюмым пейзажем.