— Дьявольское дерьмо! Только не надо строить из себя монашеского отшельника, отдалившегося от мирской суеты! — с сарказмом ответил Наран. — Я говорю про Алису, и ты прекрасно понял меня сразу.

Хан с осуждением посмотрел на друга. Вот уж кто умел вспыхивать моментально, как бочка бензина от одной искры, так это Наран. Еще ни один разговор о важных вещах не обошелся без его ярости и злости. Если мнения друзей расходились, то в ход шла сила слова, и почти сразу за ней — сила кулака, приправленная ножом. Так Наран и решал все проблемы, но та, что нарисовалась на их горизонте пару ночей назад, имела все шансы не решиться и после драки.

— Наш план не изменен. Алиса в любом случае поможет нам собрать жезл и открыть ханское наследство, — по-прежнему безэмоционально ответил Хан.

— Ты разве не помнишь преданий? То, о чем рассказывал дядька? — недоверчиво прищурил глаза Наран. — Она должна быть там не просто… не просто собой. А частью нас.

Хан на мгновение отвел глаза. Частью нас. Нет, этого Хан не хотел. Не мог даже представить, чтобы поделить Алису с кем-то. Тем более с Нараном. Особенно с Нараном, которого он знал слишком хорошо — все его опасные наклонности и нездоровые фетиши.

— Ведь мы это попробовали там, ночью, в лесу, — продолжал уже вкрадчиво Наран. — И тебе понравилось. Нам всем понравилось. Именно о таком тройном союзе всегда и говорил дядька. Не о ничего незначащей связи на одну ночь, такой артефакты не поддадутся.

— Это всего лишь сказки, — бесцветным голосом соврал Хан. — Нам просто нужна женская рука, чтобы собрать жезл и открыть наследство.

Хан замечательно помнил все эти истории старого дядьки Нарана. Помнил дословно. Его и самого они всегда пленяли обещанием чего-то бОльшего, не такого, как у всех, чего-то запредельно другого. И в то самое первое мгновение, когда он заглянул Алисе в глаза, удерживая ее одной рукой над раскопом, он понял, что их с Нараном задумка будет воплощена в жизнь. С ней они смогут. Они с Нараном умело растравляли ее интерес, раставляли словесные ловушки, вели себя загадочно, чтобы она увязла в них обоих, чтобы, когда понадобится, она без колебаний шагнула к ним. Но чем дальше, тем сложнее было Хану сдерживать непривычный зуд в груди, требовавший отвадить Нарана от нее. Пресечь их общение, избавиться от него. У него даже мелькнула как-то мысль выкрасть ее из лагеря и сбежать с ней вдвоем. Не важно, куда, лишь бы там не было никого, кто претендовал бы на ее внимание. В следующую секунду он ужаснулся этой идее — этому, фактически, предательству друга и их общего дела. Но до конца вытравить образ их двоих, только двоих, из своей головы так и не смог.

Наран с силой толкнул его в грудь, и Хан пошатнулся назад, уперевшись спиной в стену дома.

— Это не сказки! — зло выкрикнул его вспыльчивый друг. — И ты не хуже моего знаешь, что… Дерьмо, да что с тобой не так?! Почему я должен объяснять тебе эти простые вещи?! — Наран выбросил кулак вперед и впечатал его в стену дома в паре сантиметров от лица друга.

Хан молчал. Он ощущал себя виноватым перед ним за одни только мысли, снующие в голове, и был отчасти даже рад получить по лицу. Или по солнечному сплетению. Или по печени. Все равно куда, лишь бы боль от своего предательства материализовалась и перетекла из моральной в физическую оболочку. Но Наран не был так милосерден и лишь прожигал его яростным взглядом, сжимая и разжимая кулаки.

В какой-то момент глаза их встретились. Темно-серые открыто-злые и карие, почти черные, с затаённой мыслью в своей глубине.

— Сто-оп, — протянул Наран, делая шаг назад.

Хан, не двигаясь, смотрел своему другу прямо в лицо и понимал, что тот всё понял. Что в это самое мгновение он прочитал всю правду о нем, и сейчас их дружба, их совместное шествие по жизни плечом к плечу либо сломается навеки, либо превратится во что-то новое, что изменит и их самих до неузнаваемости.

Они стояли на том самом пороге, который делит жизнь на "до" и "после", и Наран стал тем, кто шагнул через него первым.

Луна

— Ты хочешь ее себе, — констатировал истину Наран.

Хан тяжело выдохнул и опустился на ступеньку крыльца, признавая даже на подсознательном уровне преимущество своего друга над собой. Он не хотел оправдываться — это было бы совсем низко, и он не хотел придумывать решения — потому что никакого адекватного и всех устраивающего решения здесь быть не могло.

Наран хотел ее, и Хан хотел ее.

Выбор должна сделать она.

Делить ее с Нараном он не будет.

— Хан, — ворвался в его голову голос друга, и, подняв глаза, он увидел, что тот сел рядом с ним. — Ты должен кое-что знать. Я… — Наран замялся на мгновение, а потом всё-таки договорил. — Я отдал ей Луну.

Еще никогда до этого Хан не зверел от произнесенных кем-то слов. Еще никогда до этого красная пелена не застилала его глаза. Еще никогда до этого ему не хотелось голыми руками разорвать тело человека.

Его сознание не успело среагировать, не успело напомнить о кредо, о бесстрастности, хладнокровности и ясности взгляда. Тело Хана само набросилось на Нарана, скидывая того с крыльца на истоптанную землю, само вбивало кулак за кулаком, само сжимало руки на горле друга, само рычало разьяренным тигром:

— Ты… Отдал… Луну?!

Наран не слишком защищался, позволяя другу выпустить пар и в то же время внимательно наблюдая за ним. Увидеть Хана без привычной безэмоциональной маски было сродни нахождению Святого Грааля, с той лишь разницей, что Грааль точно был чём-то реальным, а вот в наличии у Хана бурных эмоций Наран сильно сомневался до этого момента. Что ж, если ради этого нужно было пожертвовать Луной, то оно стоило того.

— Это… Единственное… Моей матери… — продолжалось рычание. — Моей матери! Моей, даже не твоей! Как ты мог?!

На последних словах Хан в очередной раз занёс кулак над лицом друга, но остановился, выдохшись и почувствовав разочарование в друге, и с какой-то нечеловеческой усталостью в теле повалился на землю рядом. Они уставились в небо, один — тяжело дыша, второй — морщась от боли во всем теле.

— И она?.. — тихо спросил Хан, не договорив вопрос.

— Она приняла его, — соврал Наран хриплым от разрастающейся боли голосом.

Наран был уверен в том, что говорил. Как Алиса могла иначе воспринять тот диск-кулон? Конечно, она приняла его, впустила в свою душу и в свои сны. Не помешало бы проверить, но к чему эти нюансы? Наран и без того был твердо убеждён в правдивости своих слов.

— Приняла… — бездумно повторил за ним Хан и замолчал.

Луна. Женский кулон — круглый и щербатый, как сама Луна. Знак верной Спутницы. Мать Хана носила его всегда, до самой своей смерти. Серебряный диск успокаивающе поблескивал сквозь ворох ее одеяний, покачиваясь на шее от ходьбы. Мать рассказывала, что кулон служил мужчине, выбирая для него ту самую, единственную. История появления каждой женщины в семье Хана была подернута дымкой выдумки и совпадений. Кулон — простой металлический диск — умудрялся пропадать в самых неожиданных местах, теряться, выпадать из карманов и непременно оказываться тем или иным способом в руках у той, что идеально подойдёт. Он передавался от матери — сыну, а от мужчины к будущей жене он переходил сам, и этот круговорот длился не одно столетие. Хан верил, что однажды диск найдёт и его избранницу.

А теперь Наран отдал Луну Алисе. Можно ли считать руки Нарана — руками провидения? Можно ли считать случившееся знаком вселенной? Можно ли допустить мысль, что диск сам пожелал этого?

— Почему ты это сделал? — по-прежнему тихо спросил Хан.

Наран поморщился — на этот раз не от боли, а от неприятного вопроса, необходимости отвечать на который ему хотелось избежать.

Почему он отдал Луну Алисе?

Он и сам не знал. Кулон попался ему на глаза, когда они с Ханом собирались на очередную ночную вылазку в лагерь археологов. Диск лежал на полу, видимо, выпал из кармана Хана, и Наран сунул его к себе. Он хотел отдать его другу, но сначала его что-то отвлекло, потом он забыл, а затем… затем он встретил Алису. Ее глаза светились такой неподдельной радостью, что Нарану на секунду захотелось, чтобы она всегда так смотрела на него. Чтобы не мелькали в ее взгляде насторожённость и страх, чтобы не было там обиды и разочарования, чтобы не коснулось ее отчаяние и горе. И он сунул Луну ей в карман, как маленький подарок, как что-то, что будет поддерживать ее в трудные минуты. Как талисман.

Минут тридцать спустя до него, конечно, дошёл смысл сделанного. Луна! Единственное, что было у Хана от его матери! Единственное, чем он дорожил больше всего на свете! И это единственное Наран отдал совершенно незнакомой девушке. Это было кое-что похуже, чем дьявольское дерьмо.

Целый день Наран метал ножики в дерево, пытаясь найти себе оправдание, а после и вовсе малодушно решил, что диск же не простой, значит, возможно, так и задумывалось? В любом случае Алиса на обоих друзей производила странное впечатление чего-то своего, но как будто давно утерянного. Ее хотелось вернуть. Снова быть рядом. Снова заботиться.

Наран не говорил этого вслух, но он видел, что Хан чувствовал то же самое. Вот только если Наран хотел ее для них, то Хан хотел ее для себя. Так может быть диск мог бы им помочь? Им троим. Может быть, воспользовавшись руками Нарана, Луна намекнула и на его участие во всей этой истории?

— Я не знаю, — ответил наконец Наран. — Всё вышло как-то само. Ты обронил диск, я хотел тебе его отдать, но… Но отдал Алисе, потому что в тот момент я чувствовал, что это правильно.

Хан ничего не ответил на это признание, и Наран неожиданно для них обоих продолжил:

— Я и сейчас чувствую, что это правильно. И тогда, ночью в лесу… между нами тремя всё было правильно. Трое — гораздо сильнее, чем двое. Почему ты это отрицаешь?