— Я не отрицаю этого, Наран. Я помню истории твоего дядьки. Твой род всегда был… выдающимся. И особенно, когда у руля стояло трое. Но… она такая хрупкая, а ты… — Хан замолчал, подбирая верные слова. — В тебе всегда была щепотка садизма, признай. Тебе нравится видеть страх, видеть боль, угрожать и чувствовать таким образом силу и власть. Ты агрессивен по своей натуре.

— Щепотка садизма? — хмыкнул Наран. — Мелковато берёшь, друг, мелковато. Во мне гораздо больше этого мерзкого пламени, но я научился гасить его. Разве ты не заметил? Я совсем не тот, что был десять лет назад.

— Не тот, — согласился Хан, потому что это действительно было правдой. — Но ты всё ещё перегибаешь палку. Ты приставил нож к ее шее!

Лицо Хана искривилось от воспоминания. Если бы тогда он чувствовал к Алисе то же, что сейчас, он, пожалуй, мог бы и убить своего друга.

— Не совладал с собой, — откровенно признался Наран. — Алиса… как морок. Всё вокруг размывается, четким остаётся только желание.

Хан тяжело вздохнул.

— Но я никогда не причиню ей боль, — Наран резко сел, поморщившись, и повернулся к другу. — Ни физически, ни морально. Я могу вырезать эти слова на своей груди, чтобы они стали правдой.

— Не нужно ничего вырезать, — хмуро ответил Хан, отворачиваясь.

— «И та, что объединит двух, откроет скрытую дверь в ночи, и три сердца обретут долгожданные богатства и восстановят былую честь родОв», — процитировал конец предания Наран и положил руку на плечо друга. — Мы — те самые три сердца, Хан. Это мы.

Хан посмотрел в глаза Нарану. Темно-серые, сейчас спокойные, уверенные в своей правоте, в своих обещаниях, в своих желаниях. Да, Наран уже не тот, каким был десять лет назад. Сегодняшний Наран силён духом и крепок волей, и в нем Хан мог быть уверен. В нем одном, пожалуй. И если такова судьба, если нити их жизней переплетены с ещё одной — самой хрупкой и самой ценной — то вдвоём они смогут защитить сокровенное, а втроём — смогут обрести то, о чем пока лишь мечтают.

На берегу

И не сказать, чтобы Хану было так уж легко смотреть на Алису в руках друга. Что-то по-прежнему скребло его сердце, шепча «ну как же, она ведь моя, не его». Но Хан принял правила игры своего друга и отступать был не намерен. Если трое — это их судьба, если это то, что нужно ей, то он согласен.

Он гладил ее спину, легко целовал в изгиб шеи, вдыхал тонкий запах ее волос. Нежные лучи рассветного солнца ласкали ее кожу, подсвечивая ее волшебным сиянием. Алиса отстранилась от Нарана, и Хан наконец взглянул в ее медовые глаза, наполненные бескрайним довольствием. Она подняла руку, стянула маску с лица Хана и мягко положила ладошку на его колючую щеку. Она вглядывалась в его лицо так внимательно, будто хотела навеки отпечатать в себе его образ, и Хан не решался ее прервать. Он хотел притянуть ее к себе, прижать к своей груди, поцеловать… Хотел, но отчего-то не смел. Лишь накрыл ее узкую ладошку своей ладонью и скользнул губами по ее пальцу, неспешно поглаживающему его скулу.

Наран оставлял невесомые поцелуи на ее макушке, и Алиса остановила его, на секунду повернувшись к нему с легкой полуулыбкой. Затем она вернула взгляд Хану и вытянула из кармана Луну. Древний серебряный диск блестнул на солнце как-то особенно мягко, заставив Хана затаить дыхание.

— Я думаю, это твоё, — тихо произнесла Алиса, протягивая ему кулон.

Сердце Хана дрогнуло и зашлось в неверном громком стуке. Много лет назад его мать вот так же протягивала Луну его отцу. А до неё — его бабушка говорила эти слова его деду. А до неё… Каждая женщина в его роду на протяжении не одной сотни лет. И вот теперь он, Хан, слышит эти волшебные четыре слова из уст той самой. Единственной.

— Теперь это твоё, — охрипшим от волнения голосом ответил Хан то, что должен был ответить в соответствии с традицией предков, и своей рукой закрыл Луну в ее ладони.

Он знал, прекрасно понимал, что свершившееся ясно ему одному, что это по законам его семьи они с Алисой теперь связаны навеки, что лишь он один осознаёт всё величие момента. Что для неё — это были лишь слова, случайно сорвавшиеся с языка. Это была всего лишь серебристая безделушка. Это был пока что ничего не значащий эпизод. И пройдут месяцы или даже годы, прежде чем всё встанет на свои места, прежде чем их сердца окончательно сольются в одно, прежде чем они скажут друг другу другие, не менее важные слова. Хан знал всё это, его мать не раз напоминала ему, что торопиться нельзя, что он должен дать время своей избраннице, чтобы она и сама приняла это внутри себя.

Но вот сейчас Хан ждать уже просто не мог. Он сделал резкий шаг к ней, впечатав ее тело в своё, и, поймав слетевший с ее губ удивленный выдох, накрыл ее губы своими. Он не был нежным, не был аккуратным — он был тем, кто только что обрёл свою Спутницу. Тем, чьё будущее наконец стало определено. Тем, кто почувствовал неведомую ранее силу, достаточную для покорения всего мира. Тем, кто нашёл без сомнения свою идеальную половинку…

Мысль его запнулась.

Хан по-прежнему целовал Алису, но горечь осознания, что для него она — не половинка, а лишь треть, что рядом стоит Наран и пальцами ласкает нежную кожу девушки в основании шеи — эта-то горечь прокралась в их поцелуй, и Алиса ее вмиг почувствовала. Она аккуратно отстранилась от Хана и сделала шаг в сторону от обоих мужчин.

— Я устала, — тихо сказала она, снова взглянув на Иртыш с высоты обрыва. — Простите. Но сил вообще ни капли.

Хан и Наран переглянулись, одновременно высвобождая голову из сладкого дурмана, и, не произнеся ни слова, пришли к одному и тому же решению. Наран пошагал к обрыву, а Хан подхватил на руки слабо пискнувшую от удивления Алису и пошёл за ним следом.

— Эй, куда ты?.. Я могу и сама…

— Тш-ш, не дергайся, — попросил он девушку, и она послушно замерла в его руках.

Они спускались с обрыва по еле заметной тропинке, протоптанной ими самими за предыдущие дни. Кочки и острова небольших кустиков попадались так удачно, что можно было не боятся съехать вниз на пятках, а шагать почти как по ступеням. Однако в самом низу нужно было спрыгнуть на узкий берег реки, и Наран, оказавшись там первым, развернулся и принял из рук Хана их ценную ношу. Алиса не сопротивлялась, наслаждаясь красотами видов и тем, что двое мужчин так трепетно заботились о ней. Она не знала, куда они идут, но отчего-то доверяла им, позволяя отнести ее туда, куда они считали нужным.

Хан подошёл к выцветевшей деревянной лодке и вытолкнул ее с берега на воду. Придерживая ее за борт, чтобы она не качалась, он дождался, пока Наран усадит Алису на скамью, а затем оттолкнул лодку от берега и ловко запрыгнул в неё сам. Наран сел за вёсла и неспешно погреб к другому берегу, а Хан опустился на скамью рядом с Алисой и обнял ее, окружив своим теплом и своими руками.

Она совсем не хотела спать, желая увидеть место, куда вели ее мужчины, но мерное покачивание лодки, тихий плеск воды, тёплые лучи солнца и уютные объятия Хана сделали своё дело. Алиса устроила голову поудобнее на груди у мужчины, и глаза ее сами собой закрылись. Хан невесомо поцеловал ее волосы и сдул муху, усевшуюся на ее щеку.

Его избранница. Его Спутница.

Он до сих пор не мог поверить до конца, что это случилось, что вот она — его женщина, доверчиво спит в его руках. Что он теперь в ответе за неё, что ее жизнь теперь зависит от него, что в его власти сделать ее счастливой. Это было настолько новое, настолько неведомое ему раньше чувство собственной значимости, собственного могущества, собственного величия, что Хан поклялся самому себе не растерять ни капли этой новоявленной силы и сложить весь мир к ногам этой женщины. Потому что своим мужским чутьем он понимал, эта сила — от неё, ей он обязан за эту горячую, распиравшую его изнутри мощь.

И если ей нужен ещё и Наран… что ж, пусть. Он готов дать ей это. Но лишь до тех пор, пока она сама этого хочет. Потому что однажды — Хан теперь был твёрдо в этом уверен — однажды она выберет его одного, и ему придётся пойти против своего друга, защищая от него свою женщину. Но он справится, с той силой, что даёт ему она, он обязательно справится.

Лодка тихо проскрежетала о дно реки и замерла, чуть высунув нос на берег.

Хан оторвался от созерцания лица Алисы, посмотрел вперёд, туда, где за деревьями скрывался дом его матери, и тут же уткнулся взглядом в женскую фигуру.

Дом

До чего же приятно было спать на нормальной кровати! Ни скованности спальника, ни неровности земли, от которой не спасал походный коврик, ни тонких стенок палатки, сквозь которые запросто проникал шум просыпающегося лагеря, — ничего! Вместо всего этого — отдохнувшая на мягком матрасе спина и такой домашний запах яичницы, пожаренной с сосисками и зеленым луком, что хотелось, не открывая глаз, идти скорее на кухню.

Но Алиса глаза открыла, потому что отлично помнила, что уснула она в лодке, а значит сейчас находилась неизвестно где. Она быстро оббежала взглядом небольшую комнату, убедилась, что находится в ней одна, и, чуть приподнявшись на локтях, принялась осматриваться. Стены из мощных деревянных бревен, потемневших, должно быть от времени, и кое-где рассохшихся. Маленькое окошко, занавешанное небольшим куском тюли. Разноцветные плетеные коврики, лежащие на полу внахлест друг на друге. Сундук и комод у противоположной стены, накрытые ажурными салфетками. Узкая кровать с кованным изголовьем. На изножье висел спортивный костюм Алисы, и она, вынырнув из-под одеяла, натянула его на себя. Кулон нашелся на своем привычном месте — в кармане, и Алиса с улыбкой вспомнила, что теперь он по-настоящему ее. Подарок Хана, как она и думала.

Подойдя к окну и одернув занавеску, она с удивленим увидела, как Наран рубит дрова. Делал он это так, словно полжизни только этим и занимался, — быстро, четко и даже профессионально. Ни одного лишнего движения, и каждое полено — к полену. Справа за ним виднелись грядки, а слева в отдалении стояли старые покосившиеся избушки, мимо которых ленивым шагом шла худая собака. Вокруг было много травы, кустов и другой неизвестной Алисе зелени. Она окинула взглядом этот деревенский пейзаж и нерешительно почесала в затылке.