Остаток дня прошел бестолково. Вика бесцельно ходила по квартире, что-то пыталась делать, читать, смотреть. Ничего не получалось. Глаза бегали по строчкам, не улавливая смысла — только буквы, слова, ничем, казалось, не связанные, не оставляющие в памяти никакого следа. Лица на экране — восторженные, печальные, равнодушные, чужие. «Одна. Я осталась одна. Совсем одна». Эта мысль настойчиво свербела в голове, заслоняя собой все остальное. Вика удивлялась самой себе — она даже и представить не могла, насколько ей будет тяжело. Это и в самом деле было странно — так сильно переживать из-за утраты того, что тебе никогда не было нужно, от чего уже давно мечтала избавиться. С одной стороны, она чувствовала облегчение. Но все же долгожданного чувства свободы не было. Было какое-то отупение и страх. Как будто она оказалась одна посреди океана на маленькой лодке без весел. Не было больше ни сил, ни желания бороться. Все планы, которые она строила, теперь стали казаться глупыми и наивными детскими мечтами. И только одно желание — забыть, не помнить ничего этого. Ни жалости, ни дрожи в голосе, ни этих глаз, молящих о пощаде. Оказывается, в жизни можно распланировать все, кроме чувств. Чувства — самое непредсказуемое, а потому опасное явление.

Закрыв глаза, Вика попыталась расслабиться, отключиться, не думать… Но, переставая думать о Павлике, она тут же начинала вспоминать Александра, и от этого ей становилось еще хуже. Когда она думала о Павлике, ей было ужасно жаль Павлика, а когда она думала об Александре, то начинала до слез жалеть саму себя. На какое-то время она провалилась в тяжелый сон. Потом ее разбудил телефон — молнией вскочив с кровати, она бросилась к нему, подняла трубку и услышала ровный протяжный гудок. Телефонный звонок — теперь она поняла это — ей просто приснился. Некоторое время она продолжала держать в руках трубку, словно ожидая, что она все же оживет, заговорит с ней. Потом рука ее безвольно опустилась. Она убрала с лица волосы и снова рухнула на кровать.

На улице уже стемнело. По потолку ползали белые прямоугольные блики. Из окна доносились звуки проезжающих машин. Когда они стихали, Вика слышала, как шумят листья на деревьях — те самые листья, которые появились только сегодня. День близился к концу. Легче не становилось. Вика жутко хотела курить. Казалось, одна-единственная затяжка, одна порция дыма может решить все проблемы. Сизый, голубоватый, горько-сладкий дым. Закрывая глаза, она представляла, как выпускает его изо рта ровной прямой струйкой, как эта струйка растворяется в воздухе, тает, превращаясь в туман. «Я, наверное, схожу с ума, — думала Вика, — и в этом нет ничего удивительного: в течение каких-то двух дней лишиться всего, что любила и к чему привыкла. Найти и потерять любовь, бросить курить — а ведь я двенадцать лет курила! — и расстаться с любовником, который за два года стал практически родным. Остается только сесть на диету, чтобы жизнь окончательно превратилась в пытку». А еще через некоторое время она подумала: «Все, что мне нужно, — это Сашка».

Иногда ей и самой казалось странным и непостижимым это чувство. Оно было настолько глубоким, что пугало ее. Это чувство, родившись из пустоты, росло и угрожало теперь превратить в пустоту все остальное, что было в ее жизни. Хотя теперь, заболев, она уже не могла сказать, что в ее жизни хоть что-то было. До встречи с Александром мир был окрашен в совсем другие краски. Черно-белые, контрастные, а оттого определенные. Теперь все было по-другому: у каждого цвета появились сотни оттенков, глубоких, мягких, манящих. И рядом не было никого, кто мог бы помочь разобраться. Наверное, еще месяц назад Вика рассмеялась бы в лицо тому, кто предсказал бы ей такое будущее. Она ни за что в жизни не поверила бы, что сможет вот так влюбиться — почти с первого взгляда, с первой встречи заболеть человеком настолько, что он превратится в ее навязчивую идею. Она удивлялась себе еще в тот день, когда после случайной встречи в кафе долго перебирала в памяти все подробности этого вечера. Она не могла понять, почему так ждала на следующий день его телефонного звонка, и уж тем более не могла понять, почему сбежала от него на море. Ведь это был побег — теперь Вика совершенно точно знала, что уехала с Павликом на море совсем не просто так, не из внезапных побуждений. Она как будто знала заранее… Но и это не помогло убежать от себя. Теперь, вспоминая все то, что произошло за последние несколько дней, Вика смотрела на себя со стороны и понимала, что она предчувствовала скорый конец. Возможно, именно поэтому все воспринималось намного острее. Возможно, именно поэтому в их отношениях и не было прелюдии, которая, как правило, предшествует серьезным отношениям.

Снова в сотый, а может быть, в тысячный раз она вспоминала, как прижалась в тот день к его груди, уткнувшись в теплый и мягкий ворс его свитера. Как он приподнял ее лицо и долго смотрел в глаза, как прикоснулся губами к губам — все то, что теперь стало ее прошлым. Почти тридцать лет жизни она подсознательно стремилась к этому моменту. И вот теперь он остался позади. А впереди не было ничего, кроме одиночества. У Вики даже не было возможности попытаться оправдаться перед Александром — она не знала ни его телефона, ни адреса, ни фамилии. Оставалось только одно — бесцельно бродить по улицам города, снова и снова заглядывая в то кафе, где произошла их первая встреча, и надеяться… Но этот вариант был не для Вики. Засыпая, она дала себе слово, что с завтрашнего дня всерьез займется поисками работы.


Лето наступило совсем неожиданно. Позеленевшие кроны деревьев почти сразу покрылись сероватой пылью и утратили свою первоначальную яркость. Трава, желтые, мелькающие тут и там одуванчики, темно-синяя гладь воды и солнце — везде. Солнце, каждое утро сонно выплывающее из Волги, задорно плескалось в ней весь день, отражаясь радужными ликами до самого вечера. Звезды, обсыпавшие теплое небо, говорливый ветер, птицы, летающие над водой, выкрикивающие непонятные слова, которые каждому слышались по-своему. Первые дни лета всегда обещают слишком многое, заставляют забывать о том, что есть зима и холод. Заставляют верить в то, что так будет всегда. Долгие месяцы ожидания тепла в эти дни уже кажутся смутным, далеким и очень коротким эпизодом, промелькнувшим в памяти почти бесследно. Холодный ветер, снег, часто такой красивый, и даже серые весенние проталины — все забывается, все кажется сном, когда наступает лето, когда дни становятся долгими и теплыми, а ночи пролетают незаметно.

Вика медленно шла по улице, с наслаждением вдыхала теплый воздух, то и дело с легкой улыбкой откидывая с лица пряди волос, которые, впрочем, тут же забрасывал обратно легкий игривый ветер. Ей трудно было поверить в то, что за три недели, прошедшие со времени ее разрыва с Павликом, в жизни все так сильно изменилось. Не осталось и капли сожаления — теперь, напротив, Вика ликовала, сознавая, что ей все-таки удалось сделать этот шаг.

Она почти не вспоминала Павлика. Несколько раз он звонил ей, что-то предлагал — то деньги, то устроить на работу, то просто встретиться и поговорить. Казалось, он все еще не мог поверить в то, что случилось, — как будто им обоим приснился дурной сон. Впрочем, за последнюю неделю Вика ни разу не слышала его голоса. Видимо, Павлик постепенно успокаивался, примирившись с утратой. Впрочем, возможно, он и звонил, но Вики не было дома. Несмотря на то что сама Вика практически не верила в это, она все же сумела найти себе работу.

Возможно, это была совсем не та работа, о которой Вика мечтала — хотя, с другой стороны, она почему-то никогда не мечтала ни о какой работе, — и все же это был просто грандиозный переворот в ее жизни. Она снова была в окружении людей, которые разговаривали с ней, воспринимали факт ее существования… Странно, но за последние два года Вика от этого практически отвыкла. Она была абсолютно замкнута в себе и не задумывалась над тем, что практически не общается с внешним миром. Не испытывала ни чувств, ни желаний, ни стремлений. Ее теперешние ощущения напоминали те, которые перевернули всю душу месяц назад — в тот день, когда она поняла, что любит Александра. То же ощущение свободного полета, падения в манящую и волшебную глубину.

За эти несколько дней Вика, к своему удивлению, узнала, как сильно она любит людей. Ей вдруг стали интересны такие вещи, которые раньше оставляли ее совершенно равнодушной. Она стала смотреть по телевизору обычные американские комедии, стала слушать анекдоты, посещать вечеринки, которые по поводу и без повода устраивались ее новыми знакомыми. Почти десять лет с ней такого не случалось. Она укрывалась под своим панцирем не только от чувств, но и от жизни. Впервые за долгое время Вика стала скучать дома, рваться наружу и тосковать в выходные. Работа, которую Вика сумела подыскать по объявлению, сама по себе была не слишком интересной — все то же заполнение накладных, компьютерная распечатка, немного нудные подсчеты. Что-то среднее между бухгалтером и секретарем под будничным теперь уже названием «менеджер». Но люди вокруг были просто замечательные. Вика сразу нашла общий язык и с начальством, и с коллегами по работе.

Она шла по улице и рассматривала проходящих мимо нее людей, которые щедро дарили друг другу улыбки. Немного щемило сердце — все та же боль утраченной любви еще не остыла, лишь немного притупившись. Только иногда — чаще по утрам, выходя из слабо освещенного подъезда на свет, вдохнув внезапно свежий воздух, Вика замирала, задерживала дыхание и судорожно сглатывала ком, подступающий к горлу. По-утреннему свежий, прохладный воздух, ветер, играющий листьями, серые птицы. Все отступало на второй план перед непреодолимой и страшной истиной — она его потеряла.

Человек, которого она любит, не с ней.

Они не вместе.

Все остальное — декорации к жизни, а сама жизнь проходит мимо нее.

В такие моменты она долго стояла, всматриваясь в даль, пытаясь успокоиться и снова примириться с неизбежным. Она думала о том, что душевные раны не заживают. Душа почему-то представлялась Вике вполне осязаемым органом, спрятанным где-то в глубине человеческого тела, так далеко, что его невозможно было отыскать и потрогать руками. Вика представляла себе нечто похожее на пчелиные соты — именно такой виделась ей душа. Сотни маленьких светлых ячеек, в каждой из которых живет какое-то чувство. Душа обитаема — в это Вика верила точно так же, как и в то, что она бессмертна.