Они обвели ее вокруг, так что она оказалась лицом к лицу с Луисом. Она сразу же увидела, что на его шее нет оберегающего Солнечного Камня.

— Почему, Бэрон?.. — Вот все, что она выдавила из себя. Огромным усилием воли она держала свои чувства в узде, и ее синие глаза остались сухими, когда их взгляд встретился со взглядом Луиса. Он смотрел на нее в упор. И в первый раз его обсидиановые глаза сверкнули глубоким чувством… что сразу же было отмечено наблюдательным Бэроиом.

— Почему вы это с ним сделали? — спросила Эми, томясь одним страстным желанием — прильнуть к нему, стереть кровь с изрезанного лба Тонатиу и капельки пота с его темных ресниц.

— Мы, Салливены, умеем защищать наших женщин и нашу землю. Мы больше не допустим, чтобы какой-нибудь полукровка смел протягивать свои грязные лапы ни к тому, ни к другому, — заявил Бэрон. Пристально наблюдая за лицом сестры, пока она смотрела на Луиса, он спросил: — Ты любишь этого наглого краснокожего?

Вопрос был опасным, и Эми это понимала. Если она признается, что любит Тонатиу, они его выгонят навсегда, и даже, может быть, убьют. Если не признается, последствия могут оказаться такими же. Эми приходилось соображать быстро. Если Бэрон поверит, что Тонатиу не занимает в ее сердце очень уж важного места, он наверняка будет усматривать в юноше меньшую угрозу для своих планов. И будет меньше лютовать. Она взглянула Бэрону прямо в лицо и спокойно произнесла:

— Нет. Вовсе нет. — Ее взгляд снова обратился к Луису. — Этот индеец ровным счетом ничего для меня не значит. — Она пожала плечами, улыбнулась и беспечно добавила: — Я просто развлекалась с дикарским Богом-Солнцем.

Бэрон внимательно изучал ее лицо. На нем не отражались никакие чувства: она казалась совершенно безмятежной. Затем заботливый братец перевел взгляд на Луиса. Тот казался потрясенным, словно бессердечные слова Эми ранили его куда больнее, чем любой кнут. Бэрон усмехнулся, стащил кнут с шеи Луиса и протянул его сестре:

— Докажи.

Комок, стоявший у нее в горле, едва не задушил ее: сердце, бившееся часто-часто, не давало достаточного количества кислорода. Но Эми согласно кивнула, взяла кнут и обошла вокруг связанного Луиса. Колени у нее дрожали и подгибались, но она сделала несколько шагов, остановилась и повернулась так, что белая кружевная нижняя юбка вихрем закрутилась вокруг босых ног. И, словно от души забавляясь всем происходящим, она улыбнулась, высоко подняла кнут и с размаху хлестнула им по окровавленной бронзовой спине Тонатиу.

Когда тело возлюбленного непроизвольно содрогнулось, его боль отдалась в ее собственном сердце так, словно ее поразила молния. И тем не менее внешне она сохраняла полное самообладание и продолжала играть свою роль весьма убедительно. Настолько убедительно, что у нее и сомнений не оставалось: Тонатиу будет ненавидеть ее до конца своих дней.

Лучше его ненависть, чем его гибель.

Братья посмеялись и наградили сестру аплодисментами за хорошее поведение. Подойдя к ней, Бэрон освободил ее от тяжелого кнута, одобрительно похлопал по плечу и объявил:

— Малышка, я неверно судил о тебе. Я думал, что ты, чего доброго, привязалась к этому грязному полукровке. — Он встряхнул белокурой головой. — Черт побери, я могу понять, что такое телесный голод. — Он искренне расхохотался. — Стало быть, ты пару раз повалялась в сене с дикарем. Ничего страшного. За мной тоже этот грешок числится: уж я-то немало пошалил со служаночками-мексиканочками.

— Да и я предпочитаю шлюх из мексиканок или индианок, — поддержал беседу Лукас.

— Нет, нет, Эми, мы тебя не осуждаем, — успокоил ее Бэрон. — Хотя… — Тут его улыбка исчезла. — Я вот что еще не решил. По-моему, мы должны прикончить краснокожего за то, что он набрался наглости дотронуться до нашей миленькой беленькой сестрички.

Сердце у Эми бешено заколотилось. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Нужно что-то предпринимать, и как можно скорее.

— У меня есть предложение получше, — возразила она, неторопливо сменив позицию, так чтобы оказаться не за спиной у Луиса, а перед ним: она надеялась, что сумеет улучить возможность взглядом подать ему какой-то сигнал. Но такой возможности не представилось — Бэрон стоял вплотную к ней.

Как бы продолжая дразнить беспомощного юношу, Эми наклонилась, подняла из дорожной пыли золотой медальон и взглянула на него с презрительной усмешкой. Она подумала было о том, чтобы глубоко засунуть медальон в карман брюк Луиса. Но поступила иначе: передала его Бэрону.

Приблизившись к Луису, Эми вызывающе повела своими плечами цвета слоновой кости, так что узенькая лямка сорочки соскользнула с плеча. Она высокомерно вскинула голову, заставив свои длинные распущенные волосы рассыпаться по спине и груди, и угасающее солнце зажгло красновато-золотой ореол в этих блестящих прядях.

Высунув кончик языка, она облизнула пересохшие губы, а потом посоветовала:

— Отправьте-ка этого изнеженного, избалованного полукровку туда, где ему положено находиться! — Задрав подбородок, она взглянула прямо в черные глаза, полные муки.

— Это куда же, Эми, душенька? — не понял Бэрон.

— Да за границу, в старую Мексику… пусть обретается там в скудости и нищете среди себе подобных!

Едва прозвучали эти холодные разящие слова, как солнечный диск скрылся за горизонтом. На западном крае неба еще горел закат, освещая темное лицо и гладкую грудь ее гордого ненаглядного ацтека.

Опасаясь, что у нее вот-вот вырвется рыдание, Эми отвернулась. Она знала, что облик Тонатиу — такой, каким она видела его сейчас, с озаренной розовым светом бронзовой кожей и смертной мукой в глазах — будет неотступно стоять перед ее внутренним взором днем и ночью до конца ее жизни.

Непролитые слезы жгли глаза. Эми двинулась было по аллее к дому, но, сделав лишь несколько шагов, остановилась. Обернувшись, она обронила, словно речь шла о чем-то совсем незначительном:

— Бэрон, проследи за тем, чтобы противный Солнечный Камень отправился вслед за индейцем.

— И тот и другой — оба будут валяться в мексиканской пустыне. До рассвета управимся, — пообещал он. — А ты теперь ступай и приведи себя в порядок. Тайлер скоро зайдет тебя проведать.

Когда уже сгущались сумерки, Эми стояла на лестничной площадке верхнего этажа перед большим окном и следила за тем, как трое всадников галопом уносятся прочь от ранчо, направляясь к югу. На фоне темнеющего неба был различим лишь силуэт Тонатиу с привязанными к луке седла руками, но вот он внезапно повернулся в седле и бросил взгляд назад — на Орилью.

И тогда наконец хлынули горячие слезы. Она не могла их дольше сдерживать. Беззвучным шепотом повторяя имя возлюбленного, Эми упала на колени и горько зарыдала.

Вернувшийся из Сандауна Педрико обнаружил ее, блуждающую впотьмах, дрожащую, с мокрым от слез лицом. Истерически всхлипывая, она рассказала ему, что здесь произошло. Он немедленно позвал Магделену с Розой и пообещал убитой горем Эми, что отправится на поиски Луиса.

Она схватила его за руку:

— Я не знаю, куда они его отвезли! Знаю только, что они собирались бросить его где-нибудь в Мексике!

В единственном глазу Педрико горела непреклонная решимость, когда он сказал:

— Я найду парня.

— Пожалуйста, — заклинала Эми, — скажи ему, что я в таком отчаянии! Я не хотела этого! Господи Боже мой, я этого не хотела!

Магделена, крепко обняв Эми, обратилась к Педрико:

— А если ты его не отыщешь?

— Тогда я не вернусь в Орилью.

Полночь уже миновала, когда они в конце концов осадили усталых взмыленных лошадей. Они переправились на другой берег реки Рио-Гранде южнее Эсперансы и, все больше удаляясь от границы, углубились в обширную пустыню Чиуауа на севере Мексики.

— Достаточно далеко забрались, — сказал Бэрон, привстав в стременах и оглядывая суровую неприветливую местность.

Не посчитав нужным спешиться, Лукас отвязал руки Луиса от седла, но оставил запястья связанными. Ухмыляясь, он грубо столкнул Луиса с лошади, после чего хмыкнул:

— Прощай, Бог-Солнце.

Луис инстинктивно выставил вперед связанные руки в попытке смягчить падение, но одна нога, обутая в сапог, застряла в стремени, и он приземлился на спину в самой гуще колючего кустарника. Сотни крошечных игл вонзились в его исполосованную, истерзанную плоть.

С немалым трудом он откатился в сторону и остался лежать ничком в ожидании, убьют они его или нет. Ему это было безразлично.

— Смерть — вот чего ты заслуживаешь за то, что посмел дотронуться до нашей сестры, — провозгласил Бэрон. — К утру ты уже будешь хорошей приманкой для стервятников.

Он сунул руку в карман, извлек оттуда Солнечный Камень и презрительно швырнул его на землю. Тяжелый диск упал в нескольких футах от Луиса.

Братья Салливен, не тратя времени даром, умчались, прихватив с собой свободную лошадь и оставив Луиса Кинтано одного, без еды и питья, в пустынном засушливом краю среди редких мескитовых деревьев, остро пахнущих кустарников и диких голодных животных.

Его лицо и руки были изрезаны осколками стекла во время стычки в патио. Подбородок приобрел устрашающую окраску и немыслимо распух от встречи с могучим кулаком Лукаса. Кожа на голой грязной спине была содрана обжигающими ударами кнута и утыкана колючками. Сердце было разбито. Терзаемый телесными и душевными муками, несчастный юный метис лежал на твердой мексиканской земле под полной мексиканской луной.

Только сейчас он позволил своим чувствам прорваться на поверхность. Горячие слезы застилали глаза и струйками стекали по грязным щекам. Он плакал навзрыд, словно перепуганный ребенок, каковым в сущности и был; неловко протягивая перед собой связанные руки, он полз, подталкиваемый единственным желанием — добраться до спасительного, манящего Солнечного Камня, мерцающего в свете луны, и прикоснуться к нему.

Каждый дюйм давался ценою адских мук. Мышцы одеревенели, он был изранен и избит. Слезы туманили зрение. В горле пересохло, и губы запеклись. В ночной тишине он мог слышать собственное затрудненное дыхание. И завывание койота где-то вдали.