Тесса улыбнулась.

— Вообще-то, у меня «Ралей Спорт». Точнее, он еще утром у меня был.

— И что теперь будешь делать? — спросил Росс, показывая вилкой на глубокий снег за окном.

Тесса склонила голову набок, делая вид, что задумалась над ответом.

— Наверное, дам ему название, — сказала она наконец, — что-нибудь вроде «Лепешка» или «Блин», и выставлю в галерее «Тейт-Модерн»[11].

— Послушай, — сказал Росс, строго на нее посмотрев, чтобы заставить говорить серьезно, — ты можешь шутить, как хочешь, но все-таки, нравится тебе это или нет, меня очень волнует твоя безопасность. Ты носишь моего ребенка, и я не могу просто стоять и смотреть, как ты глупо рискуешь своей жизнью. Жизнью вас обоих.

Тронутая его заботой, но в то же время оскорбленная тем, что он так плохо о ней думает, Тесса бросила на него гневный взгляд.

— Да, знаю. Мне надо было ехать в город на своей новой «Ламборджини», — сказала она резко. — Росс, ты явно не понимаешь. Будет возможность — куплю себе машину, а до тех пор мне придется обходиться чем-нибудь менее дорогим. Ради бога, перестань, а то, глядя на твое лицо, можно решить, что я прыгнула с самолета. К тому же в аварии виноват не велосипед, а тягач.

— Ребенок, правда, в порядке? — спросил Росс, резко меняя тему.

Видя, что он понял, что она имеет в виду, Тесса кивнула.

— В абсолютном, насколько могу судить.

— Ты уже почти на четвертом месяце, изменения наблюдаются?

Тесса не могла сдержать улыбку. Он говорит прямо как акушерка. Сейчас еще вытащит стетоскоп и начнет слушать сердцебиение плода.

— Да, я прибавила несколько фунтов, и джинсы на животе уже не застегиваются, — с серьезным видом сообщила она. — Поэтому и ношу просторный свитер, скрывающий множество грехов.

— И сиськи стали больше, — заметил Росс, с нескрываемым любопытством рассматривая ее грудь.

На этот раз Тесса расхохоталась.

— Да, сиськи стали больше. Скоро между грудей появится ложбинка, как у Холли. У беременности все-таки есть преимущества.

Через некоторое время, когда они уже закончили есть, Росс сказал:

— Расскажи мне о своем таинственном прошлом. Где ты училась живописи?

— Тайны никакой нет. — Тесса по-прежнему сидела на полу и сейчас чистила апельсин и делила его на дольки. — И нигде систематически не училась. Когда была маленькая, мама поощряла мое увлечение рисованием, а когда я подросла, она стала помогать советами. Мама очень любила живопись, была самоучкой, но имела настоящий вкус. И она была превосходным учителем… она научила меня ценить волшебство Ван-Дейка, Микеланджело, Брейгеля и Каналетто[12], в то время как меня интересовал только Тулуз Лотрек[13]. В детстве я с мамой целые дни проводила в Национальной галерее.

— Вы жили в Лондоне? — Росс чувствовал, что сегодня Тесса расположена к беседе. И сейчас, как никогда раньше, ему хотелось узнать как можно больше о прошлом этой независимой девушки.

— Отец мой умер, когда мне был всего год. У него обнаружили опухоль головного мозга, и целый год мама нянчила нас обоих. Потом у нее осталась только я. — Тесса ненадолго погрузилась в задумчивость, глядя на колышущееся пламя, затем пожала плечами и предложила Россу дольку апельсина. — Когда мне исполнилось семь, мама встретила одного человека, художника. Он был крупный и красивый, с длинными светлыми волосами, темными усами, и звали его Том Чартерис. Мы обе его обожали, но, как многие художники, он был эгоистичен, высокомерен. Том позволил маме несколько месяцев себя содержать, а затем ушел к другой женщине, которая могла содержать его лучше. Мама была просто опустошена, так как она верила в него, делала для него все, на что хватало ее сил и средств. Она не могла смириться с тем, что он ее бросил. Тогда мы и переехали в Бат. Она устроилась домработницей к родителям Холли, и мы стали жить в их доме. Так я и познакомилась с Холли. Естественно, мы были на разных полюсах. Сюзанна и Майкл Кинг были по-настоящему богаты. Они и сейчас богаты, но тогда они жили так, как нам было даже и не вообразить. Холли летала на самолете с родителями по всему миру, а моя мама убирала их дом, чистила серебро и выколачивала пыль из чиппендейловских[14] стульев. Но каждый раз, когда они возвращались с Барбадоса или из Нью-Йорка, мы с Холли чувствовали себя так, как будто и не расставались. Мы продолжали дружить, и надо отдать должное ее родителям, они никогда не пытались нас разлучить. Ведь я все-таки была всего лишь дочерью домработницы.

— Абсурдная мысль, — перебил ее Росс, возмущенный старомодными взглядами Тессы.

— Не такая уж абсурдная. Холли ходила в престижную школу, в которой можно было завести друзей из очень влиятельных семей. Родители хотели для дочери всего самого лучшего. Холли, к счастью, не пошла на то, чтобы друзей ей выбирали, и родители понимали, что не стоит ее переубеждать. Они были моими первыми покупателями, и картины, которые они купили, когда мне было двадцать, и сегодня висят у них в гостиной. Когда пять лет назад моя мама умерла, родители Холли предложили мне жить у них.

— И ты, естественно, отказалась.

— Я была взрослой. Я вполне могла о себе позаботиться, — серьезным тоном ответила Тесса.

Росс пожал плечами.

— Странно, что ты не стала снимать квартиру на пару с Холли.

— Она, конечно, это предложила, но я просто не смогла бы платить половину за такую квартиру, которая подошла бы Холли, а на ее деньги я жить тоже не хотела. Так что я нашла этот домик — я снимаю его у фермера, который живет ниже в долине, — и поселилась в нем. Я живу здесь уже пять лет.

— И тебе удается зарабатывать на жизнь продажей своих работ? Почему же ты не продала это? — Росс указал на картины, висящие на стенах. — Я бы хотел купить ту, где изображена вечеринка. Можно?

— Сейчас удается. — Тесса пожала плечами так, словно это было неважно. — С трудом. Но до прошлого года мне приходилось выполнять случайную работу, чтобы было чем платить за аренду. Какое-то время я работала уборщицей, затем крупье в «Ройал Казино» в Бате. Немного побыла официанткой, потом сидела с детьми, а однажды даже нанялась гидом, шесть недель возилась с японскими и американскими туристами. Это было ужасно. Думала, ослепну от фотовспышек…

— Я поражен, — сказал Росс, глядя на выражение лица Тессы и улыбаясь. — Но все-таки я бы хотел купить ту картину. Очень.

— Боюсь, что эти картины не продаются. Я их подарила своей маме. Когда она умерла, я обнаружила, что не могу с ними расстаться, так что они останутся здесь. Извини.

Росс помотал головой, давая понять, что извиняться не стоит, затем оживился.

— Но я могу заказать у тебя какую-нибудь картину. На это ведь ты согласишься?

— Конечно. — Тесса едва заметно улыбнулась. — Ты, кажется, хотел портрет Антонии Сеймур-Смит?

«Ну вот, — подумал Росс. — Можно было догадаться, что рано или поздно она сведет разговор к Антонии. Умеет же в три секунды испортить превосходный вечер, — жаловался он сам себе. — Должно быть, у Макса научилась».

— Послушай, — произнес он самым убедительным тоном, на какой только был способен. — Я сожалею о том, что произошло в отеле, но я тебе еще тогда пытался объяснить, что это просто случайная связь. Антония ничего для меня не значила… то есть и сейчас ничего не значит. Если бы ты не отказывалась постоянно от встреч со мной, я бы не поехал к ней домой в сочельник.

Тесса терпеливо выслушала его объяснения и покачала головой.

— Я не обвиняю тебя в измене или в том, что ты неверен мне, если такое определение тебе больше нравится. И уехала я тогда не поэтому. Я ведь тебе ясно дала понять, что между нами нет никаких отношений. Ты свободный человек и можешь делать что угодно, когда, где и с кем угодно…

— Так какого же черта тогда ты уехала? — спросил Росс, ничего уже не понимая.

— Слушай внимательно. — Тесса подалась к нему и медленно и членораздельно объяснила: — Ты можешь иметь отношения с кем хочешь. Но Антония тебе даже не нравится — ты сам признал, что она для тебя ничего не значит. Я считаю ненормальным, что ты завел роман с женщиной, к которой у тебя нет никаких чувств. Особенно, — добавила Теса, как только Росс открыл рот, чтобы возразить, — с той, что явно от тебя без ума.

— Но она совсем не без ума от меня, — возразил он. — Мы с Антонией оба знаем, что это не такие отношения. У нее есть муж, у меня мои… знакомые, и просто время от времени мы встречаемся. Никаких осложнений, никакой неловкости, никакого вреда.

— О, в Рождество все-таки было неловко, — напомнила ему Тесса. — Вполне вероятно, что вначале Антония и решила не влюбляться в тебя, но у нее ничего не вышло. Рано или поздно в отношения должны включиться чувства, женщины почему-то так устроены. И вот у Антонии возникли чувства. У нее есть эмоциональная привязанность, а у тебя нет. И все это будет сумбурно, трудно и очень, очень грустно.

Что-то в ее тоне подстегнуло любопытство Росса.

Временно позабыв о том, что в данный момент он занят своим оправданием, Росс сказал:

— У тебя такой опыт был? Ты сама это пережила?

Тесса молча удивлялась его тупости. Он вообще, просто совсем ничего не понимает.

— Нет, — ответила она, потрогав краешек красной свечки, которая стояла между ними, и ощутив внезапную, как вспышка, боль. Расплавленный воск протек по кончику пальца, затем быстро остыл и затвердел. Боль стихла так же быстро, как и возникла. — Нет, этого я не пережила. У меня хватает ума, чтобы не связываться с такими мужчинами.

Спустя некоторое время Росс встал и скромно поцеловал Тессу в щеку — поцеловал так, как целуют престарелую тетю, старую деву, — и формально поблагодарил ее за обед. Тесса напряглась, чтобы подавить в себе унизительное желание обнять его. Она стояла у двери, натянуто улыбалась и с силой сжимала за спиной кулаки.