Но вскоре ситуация резко изменилась: приступы тошноты стали повторяться чаще, и Сели оказалась припертой к стенке. Жулия прямо ей пригрозила:

— Если ты будешь и дальше отмалчиваться, я силой запихну тебя в машину и повезу к врачу. Пусть он обследует тебя и скажет, что это — беременность, нарушение менструального цикла, или еще какая-то болезнь, вызывающая тошноту!

— Нет, не надо к врачу! — испугалась Сели.

—  А ты не бойся, — подыграла Жулии Бетти. — Возможно, никакого обследования и не потребуется. Ты просто расскажешь доктору, что произошло на той вечеринке, он тебя осмотрит, и все!

Сели забилась в рыданиях, на нее невозможно было смотреть без боли, но Бетти все же решила дожать несчастную упрямицу:

— Ты боишься обыкновенного медицинского осмотра? А ведь тебе еще предстоит рожать ребеночка! Там уж без врачебной помощи точно не обойтись!

Прием, к которому прибегла Бетти, показался Жулии чересчур жестоким, и она опять перешла от угроз к уговорам:

— Сели, девочка, не мучай нас и себя, скажи, что у вас было с Тьягу?

Вероятно, сестрам все же удалось запугать ее неким страшным доктором, потому что она, наконец, заговорила, выбрав меньшее из двух зол:

— У нас было все! Поцелуи… И даже — больше!.. Я не должна была этого делать, не должна!..

Она вновь залилась слезами, сестры прекратили дальнейшие расспросы, но поход к врачу стал теперь неизбежным.

Жулия и Бетти решили пока не посвящать в эту историю мужчин — ни Отавиу, ни Алекса, ни Тьягу. Только с Онейди они поделились своим горем.


Жулия в который раз уже принялась казнить себя за то, что не забрала Сели из монастыря намного раньше.

— Я моталась по свету, делала свою журналистскую карьеру, вместо того чтобы заботиться о сестренке. А теперь она оказалась психологически не готовой даже к любви Тьягу, не говоря уже о рождении ребенка!

— Ее надо обязательно повести к хорошему психологу, — сказала Бетти. — Да и нам нужен совет специалиста, чтобы мы вели себя грамотно и не травмировали Сели еще больше.

— Сначала вы должны показать ее гинекологу, — напомнила им Онейди. — Может, это ложная тревога. Обычная задержка месячных, и больше ничего.

—  Дай-то Бог! — хором воскликнули Бетти и Жулия.

— А если подтвердится худшее? Что будем делать? — упавшим голосом спросила Онейди. Как на это посмотрит сеньор Сан-Марино? Тьягу ведь еще так молод! Ему могут не разрешить жениться на Сели.

— А Арналду — на мне! — подхватила Бетти. — Скажут: если уж монашка оказалась такой проворной, то чего же можно ожидать от ее старшей сестры, которая успела побывать замужем, а и чрезмерной скромностью не отличается! Ох, Сели, Сели, невинная овечка! Сама вляпалась по наивности, да еще и меня поставила под удар!

—  Не стоит убиваться раньше времени, может, еще все обойдется, — посочувствовала ей Онейди.

А Жулия сказала, что завтра же посоветуется с психологом, как лучше подготовить Сели к медицинскому осмотру,

На том их женский совет и закончился.

— Сначала узнаем точный диагноз, а потом уже будем думать, что нам делать дальше, — подвела итог Жулия.

— А вы знаете, меня тоже слегка подташнивает, — вдруг сообщила Бетти. — Неужели это заразная болезнь — беременность…

— Только этого нам не хватало! — с ужасом промолвила Жулия. — Что мне, вас двоих вести к гинекологу?

Бетти ничего не ответила, лишь жестом показала, что тошнота подступила к горлу.

— Наверное, ты переусердствовала с кетчупом, — нашла этому объяснение Онейди.

На следующий день Сели не пошла в колледж, потому что ночь провела в беспрерывных молитвах и чувствовала себя очень слабой. Она даже к завтраку не вышла, что, естественно, обеспокоило Отавиу.

— Не волнуйся, папа, это обычное недомогание, у девочек такое бывает. — Пояснила Бетти.

— Да-да, я понял, — ответил Отавиу и успокоился.

Но спустя некоторое время он вспомнил о недомогании Сели и решил сам посмотреть, как она себя чувствует.

Осторожно приоткрыв дверь ее комнаты, он увидел, что Сели творит молитву, и уже хотел уйти, но вдруг услышал какие слова, она обращает к Богу!

— Господи, прости мне мой грех! Пошли моему папе выздоровление, избавь его от приступов агрессии! Прости ему то чувство гнева, которое он не по злому умыслу недавно испытал к сеньору Антониу!..

Отавиу не решился прервать молитву дочери, но тотчас же потребовал разъяснений от Алекса:

— Скажи мне правду! Что имела в виду Сели, когда говорила о приступах агрессии, упоминая при этом Антониу. Я что, был агрессивен по отношению к нему?

Алекс попытался уйти от прямого ответа, но Отавиу не унимался:

— Ты, пожалуйста, не темни, говори все как есть, я в состоянии принять любую правду, какой бы тяжкой она для меня ни была.

— Но я сказал тебе все, что знаю, — стоял на своем Алекс.

Отавиу обиделся:

—  Вы все от меня что-то скрываете. Это нечестно, негуманно! Если я не буду знать правду о своей болезни, я никогда не смогу излечиться!

И он пошел к Сан-Марино — искать правды.

А тот не стал отпираться, решив, что Отавиу будет нелишне помучиться угрызениями совести. Пусть он чувствует себя виноватым перед Сан-Марино и пусть на всякий случай усомнится в собственном рассудке. Это может когда-нибудь сработать, причем отнюдь не в пользу Отавиу.

— Видит Бог, я не хотел тебе этого говорить, Но раз уж так получилось… В общем, ты пришел ко мне домой и внешне выглядел вполне спокойным. По крайней мере, ничто в твоем поведении грозы не предвещало, она грянула внезапно. Ты вдруг почувствовал удушье и попросил воды, я вывел тебя на веранду, где бы ты мог дышать свободнее, а там ты на меня набросился! Стал кричать, что убьешь меня.

—  Какой ужас! Набросился? Внезапно, без всякой причины?

— Да, представь себе! Абсолютно без причины. Это было какое-то затмение. Я в первый момент растерялся, а когда, извини, схлопотал по морде, то стал уворачиваться от ударов. А ты продолжал кричать: Убью, убью! Это услышали Ирасема и Тьягу. Прибежали… Да… А ты так же внезапно упал и обо всем забыл. Честно говоря, я очень за тебя испугался, но, слава Богу, все обошлось. Теперь для меня самое главное, чтобы ты окончательно поправился.

— Сан, прости меня, я не хотел этого делать, не хотел тебя убивать, — клялся Отавиу. — Не знаю, что на меня нашло. Это и впрямь какое-то затмение было. Ты веришь мне?

— Верю, верю! Ты не волнуйся так, а то, не дай Бог, опять случится приступ. Давай-ка я отвезу тебя домой.

Пожалуй, никогда еще за все время болезни Отавиу Алекс не чувствовал себя таким беспомощным и не способным помочь другу. Даже когда тот долгие годы лежал на больничной койке, а его сознание пребывало невесть в каких мирах, Алекс знал, что нужно делать, чтобы облегчить участь Отавиу: был при нем сиделкой, консультировался с врачами, платил им деньги за лечение, помогал, как мог, его дочерям. Эти восемнадцать лет дались Алексу труднее, чем кому бы то ни было, даже самому Отавиу, поскольку тот спал, выключенный из реальности. Но даже тогда Алекс не опускал безнадежно руки. А если силы его оказывались на пределе, он просто начинал следить за стрелкой самописца, фиксировавшего, как размеренно, ровно бьется сердце Отавиу, и сам настраивался на этот спокойный уверенный ритм. Врачи говорили, что Отавиу в один прекрасный момент проснется прежним здоровым человеком, только постаревшим на несколько лет. Алекс верил им и никогда не терял надежды на то, что увидит когда-нибудь своего друга полностью дееспособным.

А сейчас он впервые почувствовал некую безысходность. Да, его старый добрый друг больше не лежал, опутанный проводами от капельниц и приборов-самописцев, он ложился спать по вечерам и просыпался по утрам, как все нормальные люди, внешне он таковым и выглядел, но какой-то важный механизм внутри его надломился, изменив Отавиу до неузнаваемости. И не только Алекс, но даже лечащие врачи не знали, как починить этот механизм, и возможна ли такая починка в принципе.

В Отавиу теперь присутствовали как бы два человека. Один из них был прежним Отавиу — добрым, нежным, рассудительным, талантливым, словом, именно тем, кого и любил Алекс. А другой, поселившийся в Отавиу, очевидно, во время того летаргического сна, являлся полным антиподом первого: был жесток, неуправляем и опасен в своей беспричинной агрессивности. Алекс долго не хотел этого признавать, всячески гнал от себя подобные мысли, но теперь, когда и сам Отавиу — тот, прежний, Отавиу — осознал свою болезненную двойственность, свою, возможно, непоправимую, неизлечимую беду, притворяться и делать вид, что все нормально, уже было невозможно.

Разумеется, Алекс продолжал говорить Отавиу, что тот со временем поправится, Восстановится, но в его словах не было прежней убежденности, и Отавиу это чувствовал.

— Нет, Алекс, не успокаивай меня, — отвечал он мрачно, подавленно. — Я, наверное, все-таки сошел с ума, утратил возможность контролировать свои действия, превратился в животное, в лютого зверя, хотел убить человека!

— Перестань, ничего подобного ты не хотел, — возражал по инерции Алекс. —  Это был всего лишь приступ твоей болезни. Кратковременное затмение.

— Но это же чудовищно, Алекс! А что, если подобные вспышки станут повторяться? Не дай Бог, я так же наброшусь на кого-нибудь из вас — на тебя, Онейди, или моих дорогих девочек! Нет, я стал опасен, меня надо изолировать. Я просто не имею права жить с вами под одной крышей!

— Ты говоришь ерунду, Отавиу, — отвечал ему Алекс. — доктор Сисейру выписал тебя из больницы домой, а не куда-нибудь еще. Он считает, что дома, среди своих близких, ты гораздо быстрее выздоровеешь.

— Пока это произойдет, я могу натворить тут много бед. Нет. Алекс, я должен что-то придумать, чтобы обезопасить вас! Ты не волнуйся, я найду приемлемое решение, найду выход.