— Нет-нет, — сказал Отавиу, — лучше уж сразу!

— Я всегда знал, что ты человек мужественный, — поддержал его Шику.

— Только пообещай мне, что не расскажешь об этом моим дочерям!

—  Обещаю.

— Ну, тогда слушай… Мой брак с Евой не был счастливым. Я ее очень любил, а она меня, видимо, нет. Ева мне изменяла с другим! У нее был любовник, она даже хотела с ним бежать… Вот почему я вычеркнул ее из своей жизни!

Он умолк, и Шику далеко не сразу решился нарушить это молчание.

— Мне очень жаль, Отавиу, что все так сложилось, — сказал он. — Я тебе сочувствую, но, раз уж мы затронули эту тему, то я, с твоего позволения, продолжу. Не возражаешь?

Отавиу молча кивнул, и Шику продолжил:

— Суть моей догадки как раз в этом и состояла. Я нащупал одно повторяющееся звено в двух разных эпизодах: ревность! А теперь, когда ты мне все рассказал, я окончательно убедился в своей правоте. Твоя агрессивность вовсе не беспричинна, Отавиу! По крайней мере, в двух случаях она была вызвана ревностью. И эта ревность тоже, как выяснилось, возникла не на пустом месте, не оттого, что ты монстр или, по мнению твоего друга Сана, буйно помешанный…

— Не надо плохо говорить о Сане! — прервал его Отавиу, я от него никогда такого не слышал.

— Но ведь это с его подачи ты уверовал в то, что будто бы способен бросаться на людей без какого-либо, пусть даже ложного, повода!

— Я хотел убить Сана, — мрачно произнес Отавиу, —  Убить, представляешь? Разве тут может быть какой-нибудь повод, кроме безумия?!

Он заострил этот вопрос риторически, заведомо уверенный в том, что Шику не предложит другого ответа, а тот с такой же уверенностью произнес:

— Может. Все та же ревность!

Отавиу протестующе замахал руками:

— Нет! Нет! Убить Сана из ревности?! Нет. Теперь ты что-то напугал, Шику.

— Я не берусь это утверждать, я только высказываю свое предположение, — внес уточнение Шику. — А основание для такого предположения мне дает второй эпизод, который случился на серебряной свадьбе Сан-Марино. Помнишь?

— Я тогда опять перепутал Жулию с Евой?

— Да. Тебе показалось, что Сан-Марино целует Еву, и ты его ударил. Улавливаешь? Опять поцелуй, Ева и — тот, кто, по твоему мнению, на нее покушается. В первом случае — с фотографиями — это был я, во втором — на свадьбе — Сан-Марино. И в третьем — снова он! Так не по той же ли причине ты на него бросился с кулаками? Подумай, Отавиу! Хорошенько подумай. Может, ты там увидел какую-то фотографию или что-то другое напомнило тебе Еву…

— Я очень устал, — неожиданно произнес Отавиу, прервав Шику чуть ли не на полуслове. — Мне надо отдохнуть.

— Конечно, отдыхай. Мы и так с тобой сегодня многое обсудили, — сказал Шику. — Прости, если я тебя слишком утомил.

После его ухода Отавиу сразу же погрузился в глубокий сон, а, проснувшись через несколько часов, обескуражил Алекса своим заявлением:

— Вся моя агрессивность идет от нее — от этой распутницы Евы! Наконец-то я понял это!

Шику же, придя, домой, поделился своим открытием с Раулом:

— Я почти уверен в том, что Сан-Марино был любовником Евы Монтана! И Отавиу это знал, да забыл. Но когда в его памяти всплывает что-то, связанное с изменой жены, тут—  то и возникает повод для агрессии!

— Кстати, об Отавиу, — вспомнил вдруг Раул. — Тебе тут звонили, просил передать. Найден труп Элиу Арантеса. Его убили примерно месяц назад тремя выстрелами из пистолета и закопали на заброшенной стройке.

— Спасибо. Завтра я доложу об этом Сан-Марино и внимательно посмотрю в его глаза.

— Ты и в этом деле его подозреваешь? — улыбнулся Раул. — Сегодня у тебя урожайный день!

Утром Шику попросил аудиенции у Сан-Марино и сказал, что хочет провести журналистское расследование по факту убийства Элиу Арантеса.

Ни один мускул на лице Сан-Марино при этом не дрогнул.

— Я счел необходимым заручиться вашим согласием, — продолжил Шику, — потому что Арантес был тесно связан с семьей Отавиу Монтана.

— Да, он был адвокатом старика Григориу, — подтвердил Сан-Марино бесстрастным тоном. — Но это было много лет назад.

— А у меня есть сведения, что он незадолго до своей гибели искал встречи с Отавиу. Не с этим ли связано его убийство, как вы думаете?

— Нет, это исключено, — ответил Сан-Марино, по-прежнему сохраняя хладнокровие. — Возможно, Арантес знал кое-что из жизни Отавиу и пытался его шантажировать. Но у Элиу было достаточно врагов, которые могли его убрать. Этот человек всегда был не в ладах с законом — держал подпольное казино, отмывая грязные деньги… Но ты, если будешь о нем писать, не упоминай имя Отавиу и его покойного отца. Не надо бросать тень на людей уважаемых и достойных.

Как только Шику вышел из кабинета, Сан-Марино сразу же позвонил комиссару Таваресу:

— Сегодня к тебе приедет мой репортер Шику Мота, будет расспрашивать тебя об Элиу Арантесе, так ты проинформируй его соответствующим образом. Ты меня понимаешь?

— Не волнуйся, все сделаю как надо, — с полуслова понял его комиссар.

Казалось бы, уладив эту неприятность, Сан-Марино должен был успокоиться. Но он теперь вообще не знал покоя. Он был банкрот!

Почти все, что правдами и неправдами было нажито им за долгие годы, теперь стало собственностью Гонсалы — верфь, фамильный особняк, прочая недвижимость.

— Ты сам себя перехитрил, Антониу, — сказала она, когда Сан-Марино принес ей на подпись бумаги, с помощью которых намеревался перевести всю собственность на свое имя. — Верфь, дом и многое другое принадлежит мне по закону, и я не собираюсь ни от чего отказываться. А эти бумажки можешь сжечь!

Сан-Марино понял, что он проиграл. А точнее — потерпел полный крах!

Но пока дело о разводе еще не дошло до суда, он продолжал на людях сохранять прежнюю невозмутимость.

Лишь по вечерам, дома, он позволял себе расслабиться, напившись допьяна, и в такие минуты всегда обращался к той единственной, которую не смог вытравить из своего сердца в течение всей жизни:

— Ева! Ты не оставила мне выбора! Зачем ты ушла от меня. Ева?! Прости меня, прости!


Глава 14


Стоило Шику войти в холл, как Жулия поняла, что он внутренне напряжен и взволнован, хотя губы его улыбались, и поприветствовал он всех со свойственной ему шутливостью.

С тех пор, как Жулия перестала сопротивляться своей любви, она словно бы превратилась в нежный чувствительный цветок, который разворачивал лепестки в присутствии своего солнца, ловя сигналы и узнавая, в каком оно состоянии и настроении. Однако окончательно довериться жизнетворному теплу она так и не смогла: как только солнце приближалось слишком близко, цветок ощущал его могучее излучение как опасность и торопливо сворачивал лепестки, спасая себя, спасая свою сердцевину. Редко-редко, когда Жулия позволяла себе доверчиво раскрыться до конца, и тогда они бывали необыкновенно счастливы с Шику, так счастливы, что Жулия снова пугалась, снова уходила в себя, но подсознательно цветок стремился к своему солнцу.

Подобное состояние было новым для Жулии, оно пришло к ней совершенно естественно, органично, она и сама вряд ли отдавала себе в нем отчет, только удивлялась: как значим для нее Шику, как много она знает про Шику!

Шику же не терпелось поделиться с Жулией новой информацией, касающейся убийства Арантеса.

Он не оставил своего решения узнать подноготную о смерти старого Григориу Монтана. После разговора с комиссаром в нем всколыхнулись все его давние подозрения, как-никак, первое покушение на Элиу было совершено сразу после того, как стало известно, что к Отавиу вернулась память, и, значит, кого-то беспокоили сведения, которыми располагал адвокат — и вместе с тем возникли новые, которым дали почву только что полученные сведения. Шику хотелось, наконец, разобраться, что же произошло на самом деле в ту страшную ночь: много ли было преступников и кто, в конце концов, стал их жертвой?

Шику не хотел тревожить Отавиу разговорами об Элиу. Тонкая душевная организация делала его будущего тестя необыкновенно уязвимым, и, очевидно, именно по этой причине память изменяла ему, оберегая хрупкий организм от непосильных травм. Но Жулии он должен все рассказать непременно!

По дороге Шику припомнил, что именно желание узнать правду о прошлом сблизило их с Жулией. Правда, потом Жулия испугалась за здоровье отца и просила его оставить поиски. Шику не мог отказаться от них, но больше не вводил ее в курс дела, а вот сейчас был уверен, что и Жулия озаботится волнующими его проблемами.

Он улучил момент и рассказал Жулии все, что успел узнать за это хлопотливое утро.

Но Жулия восприняла его рассказ совсем не так, как он ожидал. У нее уже было сложившееся мнение насчет Элиу Арантеса, и менять его она не собиралась.

Она тоже прекрасно помнила те времена, когда Элиу настойчиво добивался свидания с ее отцом, помнила таинственные звонки по телефону, переговоры с Алексом и всю ту тревожную и неуютную обстановку, которая воцарилась в доме. Над их домом тогда будто бы нависла темная туча, а там только и жди, что ударит молния, и эта молния могла разрушить все — хрупкое равновесие душевного здоровья отца, снова ввергнув его в темноту беспамятства, их доверительное отношение к прошлому, да и мало ли что еще!

Алекс тогда страшно нервничал, и его нервозность передалась Жулии. Успокаивал их только Сан-Марино. Он пообещал оградить их от посягательств бессовестного шантажиста и в самом деле очень помогал.

Потом, правда, выяснилось, что Элиу не так уж и опасен для Отавиу, что свидание с ним не принесло того страшного вреда, которого все так опасались. Но и это было делом случая. Хорошо, что Отавиу не вспомнил адвоката, а тот раздумал и не сказал ему того, что собирался сказать, только попросил прощения. Может быть, чувствовал близость смерти и хотел хоть один грех снять со своей души.