– Нет, давай сделаем все сами, мы и так посвящаем ее слишком во многое. Мне ее мнение совершенно не интересно. Она, в конце концов, не член семьи.

Сюзанна была несколько шокирована таким ответом, но не стала возражать.

– Хм, как знаешь, но рано или поздно нам придется поставить ее в известность.

– В таком случае чем позже, тем лучше, – сказала Анжелика.

Марго провела целое утро, сочиняя письма дальним родственникам. Она врала напропалую обо всем, и ей это нравилось. Пожалуй, это было ее единственным развлечением последние годы. Марго поднялась, бросив одобрительный взгляд на стопку писем, и прошлась по комнате. Все поверхности в ее опочивальне были уставлены никому не нужными безделушками. Отовсюду, где она когда-либо побывала, она привозила бесполезные сувениры, которые теперь пылились по всем углам ее комнаты. Посмотревшись в зеркало, она поправила свои сухие некрасивые волосы. Вдруг, вспомнив о бале у Дювалонов, открыла платяной шкаф и достала все три своих бальных платья. Она не собиралась тратиться на новый наряд. К чему лишние расходы, да и вообще, кому она интересна? Достаточно будет заменить кружева с белых на зеленые – и герцог будет доволен, что она соблюла его цветовую гамму. Вот Мишель и Леон заказали новые наряды, но они ведь молодые, им пока еще не все равно, как они выглядят. Марго подошла к двери, выходящей на веранду, открыла ее и посмотрела на сад. Она любила свою комнату. Лучи солнца будили ее каждое утро, и она могла выйти на прогулку, не беспокоя никого в доме. К сожалению, последнее время она вставала все позднее и позднее и все из-за таблеток снотворного. Дозу приходилось постоянно увеличивать, поскольку организм привыкал к препарату, а менять его на новые таблетки ей не хотелось. Да и вообще, какая разница?..

Марго побаивалась, что пристрастилась к снотворному. Боже, не хватало еще стать наркоманкой. Кому она будет нужна тогда?! Вредная старуха, лишенная чувства юмора, да еще и наркоманка. Ужас! Нет, с сегодняшнего дня пора отвыкать от этой заразы. Она дала себе честное слово, хотя сама прекрасно знала, что не сдержит его.

Время неумолимо бежало. Через несколько месяцев Леону стукнет двадцать один год, она потеряет свою власть опекуна над ним, и что тогда? Он станет полновластным хозяином поместья Бельшас. Она прекрасно знала о намерении племянника уехать в Европу. И уж вряд ли он захочет взять ее с собой. Что станет с ней? Он отдаст ее на пансион в один из этих ужасных домов, где старики доживают свою жизнь? Она понимала, что ее никто не любит, более того, такого человека, как она, трудно даже просто терпеть. Но она не собиралась изменять себе ни за что на свете. Она такая, какая есть, и такой и помрет.

– Я не хочу уезжать из Бельшаса. Я слишком стара для таких перемен, – сказала она со слезами на глазах.

Она вышла на веранду. Виды сада всегда поднимали ее настроение. Марго прижалась щекой к полированной колонне и принялась считать бутоны на любимом розовом кусте. Краем зрения она заметила Леона и Мишель, выходящих из рощи молодого бамбука. Они играли в салки и громко смеялись.

– Салки, – презрительно пробормотала Марго. – Дети, сущие дети. И эти дети выгонят меня из моего дома. – Внезапно лицо ее изменилось. – А что, если… – Глаза ее загорелись светом надежды. – А что, если Мишель забеременеет? Тогда им сразу станет нужна тетушка, чтобы сидеть с ребенком.

Ноги Алисы едва касались земли, когда она мчалась по дорожке из красного кирпича.

– Амбруаз, ты не видела Блеза? – спросила она одну из рабынь.

– Он в каретном сарае, готовит кареты к балу.

Алиса побежала дальше, распугивая павлинов. Каретный сарай располагался сразу за конюшнями и представлял собой длинное кирпичное здание с широкими дверями. Вокруг росли ореховые деревья, и по осени, когда вокруг не было белых, рабы трясли их и ели опавшие орехи. Блез рассказывал ей об этом, как и о многом другом. Она вошла внутрь и окликнула своего друга.

– Я здесь, – ответил он, вылезая из-под ближайшей кареты.

– Чем занимаешься?

– Да вот смазываю ось. Осталось еще восемь карет, так что провожусь дотемна.

Алиса с любовью погладила его по волосам. Он смотрел на нее, не отрывая глаз.

– Знаешь, – сказал он, – каждый раз, как вижу тебя, я становлюсь… в общем… ты делаешь меня счастливым, и мне так хочется дать тебе что-нибудь.

– Любимый, ты даришь мне свою любовь, и этого достаточно.

Она забралась в карету и поманила его пальчиком.

– Иди сюда.

Блез прыгнул в карету и закрыл за собой резную дверь. Алиса обняла его и прижалась губами к его теплым губам. Их неумелый поцелуй прервали голоса, доносящиеся с улицы. Блез выскочил из кареты с одной стороны, а Алиса с другой.

– Очень хорошо, – сказала она громко, чтобы ее услышали снаружи. – Я довольна проверкой. – Затем сказала шепотом: – Приходи ночью ко мне в комнату, только будь осторожен.

На улице ее встретила одна из служанок.

– Мадемуазель Алиса, там приехал портной с платьем, и ваш отец хочет, чтобы вы примерили его, а он решит, подходит оно вам или нет, – выпалила она скороговоркой.

– Ну неужели? – сказала она гневно. – Передайте папе, что ему придется подождать до бала, как и всем прочим, чтобы увидеть меня в этом платье.

– Ой, нет, умоляю вас, не делайте этого, он прикажет меня высечь.

– Что ж, я сама ему скажу. – Алиса развернулась и уверенной походкой направилась к дому.

Лилиан была словно на иголках. Задержка длилась уже почти неделю, и она молилась, чтобы месячные все-таки начались. Она не могла забеременеть. Филипп просто убьет ее, да и о каком ребенке может идти речь, когда ей надо заботиться об Азби. Она достала деньги из наволочки и принялась подсчитывать. Имеющейся суммы не хватило бы даже на то, чтобы купить старого хромого негра, не говоря уж о том, чтобы выкупить ее сына. Нет, ребенка не будет, просто не будет, и все!

Но Лилиан понимала, что она напрасно успокаивает себя. Обещания Филиппа продать ее не были пустой угрозой. О нет, они были вполне реальны. А что тогда случится с Азби? Его тоже продадут почти наверняка. Но их вряд ли продадут вместе. Она никогда его больше не увидит. Не увидит своего сына, своего любимого мальчика… Слезы покатились по ее щекам, она представила Азби на рабском аукционе, представила его испуганный взгляд. Ну нет, она скорее умрет, чем позволит этому случиться.

Она слишком хорошо помнила аукцион, на котором продали ее. Лилиан разлучили с матерью, которую продали как домашнюю рабыню. В отличие от нее Лилиан тогда было четырнадцать, она была хороша собой, и, что самое важное, она была девственницей. Ее продали как девочку для забав, заплатив почти в три раза больше, чем за мать. Такие рабыни, как она, стоили даже больше, чем какой-нибудь кузнец.

Лилиан живо представила себе тот незабываемый день, ужасную жару и несмываемый позор. Она помнила липкие взгляды белых мужчин на своем голом теле и страшные слова, определившие ее судьбу: «Итак, раз, два, три, продано. Лот номер двенадцать уходит герцогу Дювалону».

Лилиан вздрогнула, открыв глаза. Тело ее покрылось холодной испариной. Слезы катились по щекам, ноги подкашивались, она готова была упасть в обморок.

– Господь, если ты слышишь меня, не допусти, чтобы я была беременна.

Умывшись холодной водой, Лилиан вернулась к работе над костюмами для негритят. Шесть раскроенных кусков ткани лежали перед ней. Она тщательно сняла мерки с мальчиков, сделала выкройки, приготовила ткань, и сейчас ей осталось совсем немного. Она старалась изо всех сил, помня об обещании Анриетты щедро наградить ее за прилежный труд. Эти деньги она тщательно спрячет в ту же наволочку, и они приблизят долгожданный день свободы для ее Азби.

Ройал как раз заканчивал свой ужин, когда к нему постучались и доложили о посетителе. Он весьма удивился, но когда услышал, откуда посетитель, то не на шутку испугался.

– Это Оттилия, месье, из поместья Таффарелов.

– Пусть пройдет в кабинет, я буду через минуту.

Когда он вошел в кабинет и увидел лицо Оттилии, страхи его усилились.

– Что случилось, что-нибудь не так с Джулией?

– О нет, месье, она здорова, если вы об этом.

– Так в чем же дело? Не тяни, говори как есть.

Оттилия потупилась, но все же сказала:

– Ей нечего надеть на бал, месье, у нее нет денег на покупки, и она слишком горда, чтобы говорить вам об этом. Она хотела сказать, что нездорова, чтобы не идти на бал.

– Фу ты, Господи, а я уж испугался! – воскликнул Ройал. – Ты правильно сделала, что пришла ко мне, Оттилия. Я пошлю раба с письмом для моего портного, чтобы он прихватил ткань для платья.

– У нее нет и туфель.

– Это сложнее, но, думаю, я улажу и это. Деньги в этой стране делают многое.

Переполненная эмоциями, Оттилия встала на колени и поцеловала Ройалу руку: Бранниган был смущен ее поступком и одновременно польщен. Он поднял старую негритянку на ноги.

– Ты правильно сделала, что пришла ко мне, Оттилия, дай мне слово, что впредь будешь обращаться ко мне за помощью.

– Вы хороший человек, месье Бранниган. Вы, может, и не такой благородный по происхождению, как все белые жители Пристани, но сердце ваше гораздо благороднее, чем у большинства из них.

– Это лучший комплимент в моей жизни, Оттилия. Кстати, как ты добралась сюда?

– Пешком.

– Вот что, я позову Сета и попрошу его проводить тебя на лошади. И ни о чем не беспокойся, твоя хозяйка пойдет на бал во что бы то ни стало.

Вернувшись в столовую, Ройал налил себе чашечку кофе, который еще не успел остыть, и крепко задумался. По правде говоря, денег у него почти не осталось, но о том, чтобы не помочь мадам Таффарел, не могло быть и речи. Его успокаивало то, что, судя по словам Рафа Бастиля, урожай обещал быть знатным и он сможет поправить свое финансовое положение.

ЧАСТЬ 3