Устраиваемся в гостиной.

Здесь как в лавке старьевщика – все наши фотографии, фотографии всех собак, мама с папой в свадебном путешествии, с нами на море, мама и Пьетро – мужчина, которого она любила и который умер два года назад. С того самого времени у нее и начались приступы паники.

– Я приготовила кабачки, как любит Сара, и котлетки для Кьяры. Ты похудела или мне кажется? Ты слишком много работаешь. А ты, Сара, почему не взяла Лоренцо? Я так давно его не видела.

– Он сегодня не может. И потом, побудем хоть раз втроем.

– Да, как в старые добрые времена.

– Как ты себя чувствуешь, мама?

– Ничего. Никуда не выхожу, боюсь, что мне станет плохо, как в тот раз в супермаркете.

– Но ты так загорела! На море была? – спрашивает Сара, не в силах скрыть сарказм.

– Ах да! Была три дня с одной подругой в Тоскане, в Баратти.

Не знаю почему, но я чувствую, что этот вечер может кончиться трагично. Может быть, пора прятать ножи…

– Ну вот видишь, ничего с тобой не случилось, – продолжает Сара, срезая жир с ветчины.

– Ты не понимаешь, – отвечает мама, перемешивая салат. – Это ужасно, как будто на тебя надвигается поезд и ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить его. Когда такое случается, ты думаешь, не дай бог пережить снова. Это трудно объяснить…

– Хорошо, мама, но если начистоту… так не бывает!

Ну вот, приехали…

– Да, кажется, что так не бывает, но выглядит очень реально, поверь.

– Но если ты понимаешь, что не умрешь, тогда почему ты ничего не предпринимаешь?

– А что тут можно поделать? Я ведь не специально вызываю эти приступы, это начинается внезапно, и все тут.

– Как инфаркт?

– Ну, в каком-то смысле. Мне кажется, что я могу и вправду умереть.

– Но от этого не умирают, – настаивает Сара, получая под столом от меня тычок.

– Не умирают, – соглашается мама, вздыхая.

– Знаешь, мама, у нас новый жилец. – Я пытаюсь вызвать огонь на себя.

– Правда? И кто это?

– Подкидыш, которого Кьяра подобрала на вокзале, – вмешивается Сара.

– Неправда, он хороший парень, просто у него сейчас трудный период, поэтому он поживет немного у нас.

– Вот именно: подкидыш…

– Кьяра всегда была доброй девочкой. Помнишь, сколько живности она перетаскала домой – коты, воробьи, ящерицы?

– Да, но этот занимает намного больше места.

– Но ведь он тебе нравится. Ты споришь из чувства противоречия. И потом, его даже выгуливать не надо.

– Девочки, не ссорьтесь, будьте умницами. Я так рада видеть вас, мне бы хотелось, чтобы вы почаще меня навещали. Но вы всегда заняты, а мне так одиноко.

– Знаешь, мама, мы ведь работаем, не танцуем… Надо за квартиру платить, деньги с неба не падают.

Это называется лезть на рожон.

– Я знаю, что вы работаете. Я только хотела сказать, что хотелось бы видеть вас почаще, вот и все.

– Ты еще сказала, что ты всегда одна.

– Это правда.

– Почему бы тебе не завести подруг?

– Потому что у подруг свои семьи, свои заботы.

– Какая красивая скатерть, мама… где ты ее купила? – вновь пытаюсь применить тактику отвлечения. – Если не сработает, придется доставать из рукава шарики и жонглировать.

– На рынке. Тебе нравится?

– Очень. Я хочу такую же. Можно еще помидор? И хлеба… и вина налей мне, раз уж ты встала.

Мама смотрит на меня так, будто у меня солитер.

Следующие пять минут проходят в абсолютной тишине, надо срочно придумать что-то еще.

– А как поживает ваш отец, слышали о нем что-нибудь?

Все, конец…

– Кьяра вечно болтает с ним по телефону, я – ни за что, лучше сдохну.

– Так уж и вечно! Раз в месяц, а то и реже.

– Все равно, сотрудничает с врагом.

– Сара, что ты несешь?! Я уже и по телефону не могу ему ответить?

– Нужно дать ему понять, что ты на него обижена.

– Но я на него не обижена, в любом случае не так, как ты.

– Ты слышала, мама? Она на него не обижена. Хорошенькая оплеуха для твоей матери, видишь, змею у сердца пригрели.

– Сара, ты в своем уме? Да что с тобой сегодня?

– Хватит, девочки! Ничего плохого в том, что Кьяра разговаривает с отцом. Если хочет, пусть.

Мама закуривает, она почти не притронулась к еде.

– Ты больше не будешь?

– Что-то в последнее время нет аппетита, голова часто кружится. Надо бы сдать анализы. В моем возрасте, знаете, уже не молодеешь, в любой момент может…

– Мама, – я беру ее за руку, – о чем ты…

– Но это правда. Сегодня ты живешь, а завтра – неизвестно. Когда ложусь вечером спать, мысли разные крутятся, такая грусть вдруг находит, такая тревога… Становится страшно, и мне не хватает воздуха, тогда я встаю, включаю телевизор и сижу перед ним до рассвета.

– И ты хочешь сказать, что эти твои приступы паники приходят сами собой, ты их не провоцируешь, а? – снова принимается Сара.

– Сара, это правда. Мы не вечны. Помнишь, как сгорел Пьетро?

– Мама, два года уже прошло.

– И что? Нельзя говорить об этом? Запрещено?

Я покашливаю.

– И потом, я устала, я ничего не жду, зачем мне доживать до восьмидесяти, будет лучше, если я уйду раньше.

О боже милосердный…

– Сара, послушай, почему ты не расскажешь про свои планы? – пытаюсь зайти с козырной карты.

– Какие планы, Кьяра? Нет у меня никаких планов, ничегошеньки нет. Расскажи лучше ты о своем необыкновенном романе с женатым мужчиной. Это немного развлечет маму.

– Ты просто предательница!

– Нет, Кьяра, постой. Какой такой женатый мужчина? Что тебе взбрело в голову, можно узнать? Ты хочешь быть вечной любовницей? Помнишь, что стало с тетей Терезой? Ее воздыхатель пятнадцать лет обещал, что разведется с женой! А теперь она постарела и никому не нужна… О господи, этого еще не хватало! – Мама гасит сигарету и тут же закуривает другую.

– Что, довольна? – спрашиваю Сару сквозь зубы.

– Ну, теперь она хотя бы не жалуется!

– Ненавижу тебя! Даже твоя сестра, Гайя Луна, не способна на такое.

Сара озадачена.

Получила!

– Тогда почему бы тебе не переселиться к ней? Квартира на улице Толстого станет твоим домом.

– Спасибо за совет, я над этим подумаю. Там-то, наверное, я смогу пригреть кого угодно – собак, кошек, хомячков и женатых мужчин.

На обратном пути молчим.

Не люблю, когда Сара смотрит букой, мне жаль потерянного времени. В общем, я первая нарушаю молчание:

– Почему ты не сказала маме, что хочешь уехать?

– Не могу. Ты же слышала. По-твоему, это так просто – уехать и все время думать о том, что вот-вот позвонят карабинеры…

– Ты ведь знаешь, что все это не всерьез. Она немного подавлена, скучает и просто хочет привлечь к себе внимание. Я где-то читала, что настоящие самоубийцы не трубят на каждом углу о своем решении. Так что беспокоиться нужно, когда она перестанет жаловаться. И потом, не забывай, я же остаюсь.

– Я не доверяю.

– Не доверяешь мне?

– Тому, что ты делаешь. Ты – импульсивная, неразумная.

– Спасибо, конечно… Очень приятно это слышать.

– Перестань, Кьяра, открой глаза! Наша мама решила нагрузить нас чувством вины на всю оставшуюся жизнь, и у нее неплохо получается. Ты хочешь сказать, что от ее слов у тебя не побежали по спине мурашки? Ты не почувствовала беспредельную грусть? Как тебе нравится мысль, что нашей маме хочется соединиться с Пьетро?

– Конечно, мне немного не по себе, но ведь я не использую тебя в качестве козла отпущения?

– Я не могу ехать.

– Можешь, Сара. Хуже все равно не будет. Это твоя жизнь, и ты должна ею распоряжаться. Моя-то все равно пропащая…

Возвращаемся домой надутые, расходимся по своим комнатам.

Лоренцо и Риккардо режутся в карты – партия в самом разгаре.

Андреа прислал сообщение.

Теперь, когда его жена нам не мешает, правила игры поменялись, он почти каждый вечер шлет мне сообщения.

От Риккардо это не ускользнуло.

– Кто это пишет тебе в такое время?

– Никто.

– Никто?

– Это мама, благодарит за ужин.

– Все прошло хорошо?

– Нет.

– Расскажешь?

– Типичный ужин в семействе гиен, представляешь?

– У меня две сестры.

– Мы не знаем, что делать. Мама грустит, у нее упадок сил, и получается, мы чувствуем себя виноватыми. Не думаю, что она это специально, конечно же нет. Мы просто не знаем, как помочь ей, если она сама этого не хочет. И теперь моя сестра передумала ехать.

– НИ ЧЕРТА ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЛОРЕНЦО! – доносятся до нас крики из кухни.

Помогите…

– Я не могу никуда ехать, не могу, и все тут. Сейчас не время, понимаешь? Я буду все время сидеть у телефона. Как можно уехать в такую даль? Туда можно добраться только самолетом или двенадцать часов по воде! И почему ты не живешь в пригороде?

– Пойдем-ка пройдемся, – предлагает Риккардо. – Как-то нехорошо подслушивать.

Выходим в душную ночь.

На улице ни ветерка, я уверена, что невыносимая жара и злобные комары увеличивают вероятность самоубийств.

– В этих отношениях черт ногу сломит, а? – Риккардо шагает впереди, руки в карманах.

– Блажен тот, кто может в них разобраться… В одном я уверена: что бы ты ни сделал, все равно ошибешься.

– Я хочу, чтобы это поскорее прошло, хочу выбросить ее из головы, хочу забыть ее и все, что с ней связано. Хочу проснуться однажды утром и ничего не помнить… Элиза? А кто это? Нет, никогда не слышал… Почему все, все, что я вижу, напоминает мне о ней? Постоянно…

– А я думала, что мужчины не страдают…

– Конечно, еще бы… мы, мужчины, страдаем, еще как… Я скучаю по ней каждую минуту, вот она расчесывает волосы, мурлычет что-то себе под нос, работает допоздна над своими проектами, я прикидываюсь спящим, а она накрывает меня пледом, мы с ней покупаем всякую ерунду, которую видели в рекламе, мы отдыхаем в Греции… Как можно забыть все это? Почему для нее все это вдруг стало неважным? Очевидно, мне никогда не понять…