Лилия Тимофеева - Сосед

– Как не плакать? – рыдает Фрекенбок. – Птенчик, ты мне купишь новую шубку?

Суслик замирает, о чем-то раздумывает. Видно, финансовая подушка совсем тонкая стала. Но потом говорит:

– Да, Норочка, куплю. Но чуть позже. Помнишь, тебе еще одна шубка понравилась, ты все выбрать не могла. Вот ее и купим! Все, вытри слезки.

Но Фрекенбок вдруг начинает рыдать еще пуще.

– Что? Что не так? – носится возле нее сусел. – Сказал же: куплю. Чего тогда плачешь?

– Так у меня тогда две шубы было бы….

Сусел явно хочет дать любимой женщине новое обещание, но до него, наконец-то доходит, что все странно.

– Кисонька, а… что ты делала тут, с Адамом, в одной комнате, в одном нижнем белье?! – в голосе нотки подозрения.

Я даже рад. Ну что, попалась Фрекенбок? Давай, исповедуйся перед любовником, почему ты неглиже ночью возле чужого мужика тусуешься…

Но я недооцениваю Нору. Только на секунду в ее глазах мелькает страх, а потом гадкая баба выдает такоооое!

– Птенчик, ты вчера так умаялся и заснул…

– А что ты хотела, Нора! Пять часов по торговому центру ходить, как тут не умаяться!! Конечно, я без сил свалился, а ты, значит, к другому мужику бегом!!!

– Игнат! Как ты мог такое подумать! Про меня, твою кисоньку! – чуть не рыдает Фрекенбок.

Вот дает, я бы ей Оскара без базару дал.

– А что же мне думать, Норочка? – сдает позиции сусел. – Объясни все.

– Тогда не перебивай! Я же все понимаю, будить своего птенчика не стала, думаю, пусть поспит, отдохнет немного, сама в душик пошла, белье вот красивое надела, хотела тебе массажик сделать, за подарок отблагодарить…

– И?!! Что дальше?

– Что-что! Шкафа-то у меня нет! – Нора уже отвоевала позиции и теперь наезжает на любовника. Косится на Еву: – Это у некоторых тут сразу два… шкафа! А я, бедняжечка, в каморке живу, где и комод не поместится. Вещи вон в углу свалены! А ты обещал…

– Потерпи, кисонька…

– А я и терплю. Но шубку-то в угол жаль складывать. Поместила ее на плечики да и повесила на крючочек в прихожей. Из ванной вышла и вижу: псина гадкая ее схватила и в комнату тащит!!! Я за псом! То, что там Адам спит, даже и не ведала, думала он с Евой…

Ловко врет, гадина, логично! Сусел почти поверил, уже не бузит.

– Так рвалась шубку спасти, – чешет дальше Нора, – что даже халатик надеть не успела. Забежала в зал, а там Адам и…. скелет! Прости, птенчик, не сберегла твой подарок, но уж очень страшно было.

Сусел заглотил наживку с враньем без остатка. Обнимает Нору:

– Прости меня, кисонька. Ох, и натерпелась же ты. А эти… эти… мне за все ответят! И деньги за шубу я непременно стребую! А этой собаке Баскервилей отстрел нужен!!

Игнат поворачивается, злобно смотрит на меня, глаза бешено сверкают. Вот только я бешенных сусликов не боюсь. Парочка уходит в свою каморку. Мы с Евой переглядываемся. Снова скандал, снова бессонная ночь. И только неожиданно женатый Ужас безмерно счастлив, развлекается с шубой.

– Ну что, собакен, если сусел законно предъяву за шубу кинет и дело выиграет, то твои 18+ хозяину дорого обойдутся. Ева, пошли к Туське под бок, я эту лохматую, счастливую, наглую морду видеть не могу.

– Пошли! – обнимает меня маленькая панда и говорит. – А знаешь, мне шубу тоже жалко, но я даже немного рада. Это урок Фрекенбок, как неприятно своих вещей лишаться.

Мы направляемся в спальню. Туська развалилась посередине кровати. Ложимся по бокам. Систер на минуту просыпается:

– О, вы тут оба! Круто! Обнимите меня, плиззз. А то кошмар снился, страшно!

Мы с синеглазкой улыбаемся, обнимаем Туську. Все ты проспала, сестренка, настоящий кошмар тут был, а не в твоих сновидениях…

Утром я просыпаюсь от умопомрачительных запахов. Судя по громкому разговору в обеденной зоне, у нас снова боевые действия.

– Да я плевать хочу на твое "пошли вон из кухни", Нора! – кричит синеглазка. – С чего ради?

– Мне надо завтрак готовить мужу! – выдвигает веский аргумент Фрекенбок.

– Какому еще мужу, Нора?!!! Игнат – мой муж, законный, штамп в паспорте показать? А это значит, что здесь половина всего – моя! И кухню я буду занимать, сколько захочу, и продукты буду брать, какие пожелаю. Сама пошла вон, не видишь, я Адаму оладушки пеку.

Ооооо, оладушки для меня, это супер!

Минутное молчание, и Фрекенбок орет что есть мочи:

– Это что же получается, а? У тебя и Игнат по закону, и Адам в придачу. Сразу два мужика, а у меня ни одного, что ли?

– Именно так! – отвечает сквозь смех панда.

– Вот не понимаю, за что тебе такое счастье! – не унимается Нора. – Почему на тебя, дохлую курицу, такие мужчины, как Адам ведутся.

– Тетя Нора, – нагло встревает Туська, – если хотите, чтобы к вам клеились крутые парни, попробуйте себя обезжирить!

– Да что ты себе позволяешь, малявка! – рявкает Нора, но тут в кухню вхожу я и подливаю масло в огонь. Нет, не в Евину сковородку, а в горячие дебаты.

– Нора ты такая, блин, волшебная…

– Волшебная? – расцветает Фрекенбок.

– Ага, на всю голову! Хотела и рыбку съесть, и сковородку не помыть.

– Вы о чем, Адам?

– О том, что думать надо было о последствиях, когда на чужое хавку раскрыла. Кушайте теперь с булочкой.

Лицо в Фрекенбок перекашивается от злобы, она покидает кухню. Туська тоже уходит, она уже поела.

– Адам, садись завтракать, – командует Ева, – последнюю порцию дожариваю.

Синеглазка ловко управляется с оладьями, а я не выдерживаю, подхожу, обнимаю ее сзади. Такая притягательная, моя маленькая панда, когда хозяйствует. Нежно касаюсь губами шелковистых волос на затылке, шепчу:

– С добрым утром, любимая! Завтрак как нельзя кстати. Мне на работу…

Ева замирает на минуту, потом говорит:

– Боже, как все странно. Ты мне уже почти предложение сделал, живем вместе, а я даже не знаю, кем работаешь.

– Я…

Но ответить мне мешает Туська…

– Адам! – кричит сестренка. – Хочу Ужаса на прогулку вести, помоги мне костюм с него снять, сегодня жарко, он в нем спарится.

Мы с пандой дружно, как Чип и Дейл, спешим на помощь. Общими усилиями снимаем с Ужаса скелетозный прикид, и они с Туськой отправляются на прогулку. Панда закрывает за ними дверь и смотрит на меня вопросительно.

– Хорошо, айда в спальню, – говорю я, – у меня есть еще несколько минут, исповедуюсь.

Но неожиданно нас снова отвлекают. За стеной о чем-то негромко разговаривают соседи. От того, что они шепчутся, становится еще интереснее. Мы с Евой на цыпочках подходим к предательски тонкой стене и прикладываем уши.

– Ой, из-за этих наглючек я тебе завтрак не успела приготовить, птенчик.

– Ничего, кисонька, я бы все равно поесть не успел. Сегодня пораньше выйду. На работу уже позвонил, что задержусь.

– Куда ты собрался, Игнат?

– В полицию, Норочка. Заявление писать буду. Пусть деньги за шубу возвращают!

– Но… птенчик, а как ты все объяснишь в полиции? Ситуация у нас не совсем обычная.

– Как есть, так и скажу. Это наша личная жизнь, она никого не должна касаться. А воровство дорогостоящей вещи и ее порча никак сюда не относятся, так что, кисонька, завертятся скоро эти мерзавцы как уж на сковородке. На днях старшую дома во дворе встретил, так она сказывала, новый участковый у нас теперь, очень она его хвалила, говорила, что бандитам спуску не дает. Вот к нему и пойду на Адама жаловаться…

Ева испуганно охает и шепчет:

– Ой, Адам, что теперь будет. Игнат заявление писать собрался. Мне страшно!

А я… Я просто не могу удержаться от смеха. Меня буквально распирает, не выдерживаю и начинаю хохотать как сумасшедший, даже прячу голову под подушку с развратными зайцами, чтобы не было слышно.

Маленькая панда еще больше пугается, шипит:

– Адам, что все это значит? У тебя шок, нервный? Ты испугался участкового?

Я хочу ей все объяснить, но не могу остановиться.

Наконец, делаю над собой усилие и говорю:

– Этот участковый я, панда…

И замолкаю в ожидании ответа. Несколько лет назад такое признание стало для меня роковым. От Миланки у меня тогда конкретно снесло башню. Я так хотел понравиться знойной красотке, что приезжал на свидания на тачке Глушака и в его одежде, благо размерчик почти совпадал. Это было ошибкой. Когда сказал Миланке, что я обычный мент, она сморщила идеальный носик, в черных глазах – полное разочарование:

– Ты – мент, Адам?! Боже, какая я дура, целых полгода на тебя потратила. Мент!!! Ой, я не могу…

Звонкий заливистый смех, который мне всегда нравится, который не раз сравнивал со звенящим колокольчиком, показался вдруг отвратительным.

– Да, мент! Причем, честный, машина не моя, – признался я, подписывая себе окончательный приговор.

– Даже так? – фыркнула Миланка. – Взяток не берешь, существуешь на зарплату, а тачку одолжил, потому что такие девушки, как я, пешком не ходят. Еще не поздно все исправить, Адам. Стань правильным ментом, и купишь свою машину.

Ответ любимая девушка прочитала в моих глазах. Еще раз фыркнула:

– Какой же ты идиот! Отвези меня домой.

До дома Миланки мы ехали молча. Выходя из машины, она бросила одну фразу:

– Никогда мне больше не звони, честный глупый мент…

И я не звонил, хотя было больно так, что сердце рвало на части. Но это прошло. Я снова стал встречаться с девушками. И хотя больше ни одна не цепляла душу, я никогда не говорил о своей профессии. Заливистый, презрительный смех Миланки навсегда врезался в мою память. Маленькая панда внезапно ворвалась в мою жизнь и заполнила собой мои мысли и мое сердце. Стала вдруг настолько важной, что я не рискнул поведать правду…