Наконец он подал голос.

– Как долго мне теперь позволено разговаривать с приятелями? – Фил как всегда пустил в ход иронию. В этом он был беспощаден. – Пять минут? Две?.. Или для мужчин пятиминутка, и пара минут для особ женского пола?..

– Ты больше часа болтал с этой Кэрол! – Элен пыталась сохранить спокойствие – не хватало, чтобы она унизилась до гнусной ссоры. Но голос ее дрожал…

– Пресвятая Дева! Мы беседовали с ней о разведении личинок непарного шелкопряда, – Фил сплюнул в окно.

– Оно и видно! То-то она, словно гусеница, вцепилась в тебя, – Элен гневно одернула дорогой лисий жакет, купленный в подарок Филом на премию, тогда же, когда и автомобиль. – Она смотрела на тебя так, словно была готова завалиться с тобой прямо на полу в Алисиной гостиной.

– Тебе такое, конечно, никогда не придет в голову!

– Еще бы! Я же не какая-то шлюха, я – твоя жена!

– Было бы совсем неплохо, если бы когда-нибудь ты повела себя со мной, как шлюха, – огрызнулся Фил и резко, сворачивая в узкий тупичок, ведущий к их дому под номером 76, крутанул руль. Также грубо затормозил – Элен едва не стукнулась лбом о переднее стекло.

Ни слова не говоря, он вышел из машины, с размаху хлопнул дверью и прямо из гаража направился на кухню, предоставив Элен самой расплачиваться с миссис Блейк и отвезти ее домой.


Утром Элен разбудил голос мужа.

– Сладость моя, иди ко мне, – сказал он томным, чуть хрипловатым, источающим желание голосом, и тут же, оставляя место для Элен, подвинулся в кровати. Потом его пальцы коснулись ее груди… Ни слова не говоря, жена отстранилась и выскользнула из-под одеяла. Прошла в ванную, открыла душ… Она до сих пор не могла отделаться от той ревности, что овладела ею вчерашним вечером.


Каждое воскресное утро Элен и Бренда готовили два завтрака: лепешки по-французски с толстыми ломтями мяса домашнего приготовления – это для детей; и что-нибудь экзотическое – для себя и для Фила. Любовь по воскресеньям и праздничные завтраки – эта традиция в семье Дурбанов поддерживалась неуклонно. На этот раз она решила испечь пирог, начиненный дольками апельсинов, сверху его следовало полить сладким сиропом и украсить цукатами, сваренными из апельсиновой кожуры. Ссора не ссора, а воскресным утром она обязана была постараться!

В кухню вошел Фил – он направлялся в гараж, собирался съездить за газетами. По комнате поплыл аромат крема для бритья, перебил на какое-то мгновение апельсиновый дух. В этот момент Элен решила, что следует добавить масла в форму, но так и осталась стоять у стола.

– Можно рассчитывать на что-нибудь вкусненькое? – муж подошел к ней, попытался обнять.

Элен поджала губы и молча отстранилась от него.

Фил болезненно поморщился, пожал плечами и вышел из кухни. Минутой позже она услышала, как заработал мотор «бьюика».

Бренда молча разбила яйцо в миску, в которой обычно сбивала тесто для тостов.

«…Мама – просто сумасшедшая, – едва заметно вздохнула девочка, – ведь папочка хотел помириться».

Всякий раз, когда между родителями случалась размолвка, ее охватывала глухая ярость.


Фил отправился за газетами, Элен и Бренда готовили завтрак, Денни, болтая ногами, уже сидел за столом… А вот и Ирвин, огромный рыжий охотничий пес – единственная собака в истории графства Уэстчестер, которая была безоговорочно исключена из местной школы собаководства за неодолимую лень.

– Ирвин, черт! Не лезь под ноги!.. – закричала Элен, споткнувшись о пса. В этот момент она попыталась закрыть холодильник. – Бренда! – она хлопнула дверцей. – Сколько можно возиться с тестом?

– Вот, пожалуйста, – с обидой в голосе ответила дочь и подвинула миску поближе к матери.

– Прости, – извинилась Элен – дочь-то здесь при чем! – Я, видно, встала сегодня не с той ноги.

Бренда поджала губы. Еще бы!..

Элен почувствовала, как рассердилась дочь и привлекла ее к себе, поцеловала, нежно растрепала волосы, потом глянула на Денни, совсем еще карапуза… Тот сидел и раздувал щеки. Элен вздохнула и принялась накрывать на стол…


Почему она вдруг так разозлилась из-за этой Кэрол Маттисон? Элен посмотрела в окно – утро было чудесное, солнечное… Только бы радоваться, а тут сердце буквально взорвалось от ненависти.

Кэрол Маттисон… Высокая, «в самом соку», чуть полноватая – но фигура бесспорно у нее хорошая. Большая высокая грудь… И замечательные, золотого отлива волосы. Гордилась она ими безмерно, хотя опытный глаз сразу бы разобрался, что к добротному скандинавскому наследству примешивалась немалая толика перекиси водорода. Себя она считала кем-то вроде Мерилин Монро уэстчестерского пошиба. Этакая провинциальная Джейн Менсфилд. Дайана Дорз местного розлива… Своими туго обтягивающими платьями, полупрозрачными блузками, бесстыдными взглядами она бесспорно привлекала внимание всего мужского поголовья городка – от солидных отцов семейств до молодых парней, подрабатывавших на разгрузке бакалейных товаров. Это был, так сказать, фасад ее славы, за спиной же Кэрол не было человека, который бы не отпустил шутку по поводу ее сексуальных устремлений.

Дура она набитая, вздохнула Элен. Ревновать к Кэрол Маттисон! Смешно… Может, решила миссис Дурбан, это была запоздалая реакция? Или ее просто развезло от рюмочки бренди, которую она выпила вчера на вечеринке.

Тем временем Бренда уже успела испечь тосты.

– Запах, – мать даже зажмурилась от удовольствия, – словами не передать!

Бренда молча выложила готовые тосты на две тарелки, полила их сверху пахучим янтарным медом из Вермонта, потом, обращаясь к брату, который в это время играл на полу с Ирвином, громко объявила:

– Мама перестала хандрить!

– Хандрить? – громко повторил шестилетний Денни.

Мать оцепенела. Неделю назад малыш также храбро повторил похоже звучащее слово, услышанное им на детской площадке, вызвав тем самым всеобщее смущение. Денни посмотрел на мать, сестру и, догадавшись, что на этот раз взбучки не будет, с удовольствием, во весь голос повторил:

– Мама перестала хандрить! – и засмеялся.

Элен тоже не могла сдержать улыбку.


Между тем в душе она страдала. С прошлой ночи не сказала мужу ни слова, отвергла его любовь, в ответ на его слова насчет «вкусненького» даже не повернула головы. Теперь ее жгло раскаяние. Ругала себя и украшала апельсиновый пирог цукатами.

«Взгляни на себя… Не ты ли сама виновата?»

Так было всегда – причинив боль Филу, еще сильнее она мучилась сама. Кому стало хуже, когда ты отказала ему в ласке? Сегодняшний пост – редчайшее исключение за все их десятилетнее супружество. Боже, как ты глупа! Изменить воскресному утру, тому, что могло бы быть между ними!.. У Элен сердце заныло – она закончила с пирогом. Пусть теперь немного постоит, потом в духовку… А что если придется есть его в одиночестве? Она выругала себя – только подобная вздорная особа, как она, способна раздуть из мухи во-от такого слона. Собственными руками выбросить из жизни двенадцать часов счастья, испортить всем настроение…

Все, хватит дуться!..

Сразу после завтрака она соберет детей и они все вместе отправятся к родителям Фила, но прежде она извинится перед мужем, а вечером… она сама нырнет к нему в кровать – и посмотрим, какая еще женщина сможет так любить своего мужчину. Он сразу все поймет – и то, что вчера она вела себя, как ребенок, и что он до сих пор бесконечно желанен для нее. Она будет горячая в постели – такой, какой она так нравится Филу. Она редко позволяла себе то… что ему нравится. От застенчивости? Слишком строго ее воспитывали? Или была еще какая-то причина?

Сегодня все будет по-другому!

Сегодня она сама разденет его – да-да, не будет спешить, станет целовать плечи, руки, грудь. Все, что постепенно будет лишаться покрова. Она прильнет губами к его рукам. Он сначала удивится, потом так разохотится, так заведется… И она тоже… И долго-долго не будет позволять ему войти в нее, пока страсть совершенно не истомит их.

Элен дала волю фантазии. Даже руки задрожали… С первого раза промахнулась мимо кнопки, включающей духовку «чемекс». Звук автомобильного мотора донесся с улицы, вот машина свернула к их дому. Глухое урчание двигателя раздалось у парадного крыльца.

Она никак не могла расстаться со своими фантазиями – так, с блуждающей улыбкой, и поставила пирог в духовку. Странно, что он решил войти в дом через переднюю дверь – обычно Фил ставил машину в гараж и входил в дом сзади. Может, захотел разыграть ее? Тоже, шутник… Элен повеселела. Что это? Зачем он звонит у двери?

Элен, насторожившись, направилась к крыльцу.

На ступеньках стояли два полисмена. Белый и темнокожий.

– Миссис Дурбан?

Она кивнула, губы ее задрожали.

– Машина вашего мужа на сорок втором шоссе проскочила перекресток на красный свет. Навстречу школьный автобус… – более высокий, с волосами песочного цвета полицейский развел руками. – Направлялся в ремонтную мастерскую… Тормоза у него отказали… и они лоб в лоб. В автобусе никого не было, кроме водителя.

Он старался не смотреть в глаза Элен – бросал взгляды то на пол, то на какой-то предмет за ее спиной.

– Оба водителя насмерть… Мгновенно… Мне очень жаль, но ваш муж погиб.

Элен не услышала последнего слова – как бы оттолкнула его. Ему не было места ни в сознании, ни в памяти. Прочь! Однако рикошетом оно вновь достигло ее. Погиб?!

Потом, спустя годы, вспоминая те минуты, она готова была поклясться, что все последующее происходило вроде бы не с ней. Слова она воспринимала – и то, что муж находится в больнице Уайт Плейн, и что ей надо официально опознать его, – но долетали они до какой-то другой Элен. И выжидательно замолчавший полицейский услышал не ее ответ, а той, другой…

– Спасибо, – наконец выговорила Элен, а сама подумала: «Больница Уайт Плейн? Надо достать из его бумажника медицинскую кредитную карточку корпорации «Голубой крест». На выходные Фил оставлял дома только бумажку в пять долларов. В больнице ее спросят номер телефона корпорации. Таков порядок».