Она дрожит от жажды. Я не шутил, когда сказал, что чувствую себя, как долбаный король целого мира, делая это с ней. Скольжу руками вверх по ее спине, достигая груди, обхватывая ее. Они тяжелые и полные, и это просто потрясающее зрелище. Чувствую себя, словно ребенок на игровой площадке, и ее тело — только моя игрушка. Я подаюсь бедрами вперед и чуть ли не кончаю в этот момент, и затем она изгибает спину подобно кошке и толкается своей задницей в мою сторону в ответ.

— Бл*дь, Слоан!

— Трахни меня, — выдыхает она в ответ. — Трахни меня сейчас. Пожалуйста. Пожалуйста.

Ее сбившееся дыхание, словно музыка для моих ушей. Она уже влажная для меня — чувствую это через трусики, которые уже оставили влагу на головке моего члена, поэтому я не действую нежно. Просто не могу. У меня нулевая выдержка. Я сжимаю в кулаке материал милых трусиков и срываю их с ее тела, не испытывая совершенно никакого раскаяния по этому поводу. Я куплю ей еще. Куплю ей черное белье стоимостью тысячи долларов в обмен на эти прямо сейчас. Эта самая справедливая сделка, которую я когда-либо совершал. Слоан вскрикивает, я могу сказать, что она пытается остановить себя, но ей это не удается. Издаю про себя победный петушиный клич из-за того, что она не может себя контролировать.

Я обхватываю ладонью свой член и сжимаю его; мои мышцы напрягаются от давления, посылая обжигающую волную адреналина по всему телу. Я не вхожу в нее прямо сейчас. Кружу пальцами по влажной киске и ласкаю клитор, поглаживая в это же время свой член. С каждым поглаживанием моего члена и движением пальцев на киске, стоны Слоан становятся все более и более сбивчивыми. Она удивляется, когда я убираю руку и использую влагу на пальцах, чтобы прикоснуться к ее заднице. На самом деле, она практически напугано под подпрыгивает.

— Доверяешь мне, Слоан? — Я никогда прежде не спрашивал прямого ответа на этот вопрос. Никогда прежде не спрашивал ее о доверии, потому что, если она предоставит мне его, то я буду бояться, что предам его. Но только не сейчас. Только не с этим.

— Ааааааххххххх!

— Доверься мне. — На этот раз это уже не вопрос. Я провожу головкой члена по ее киске, зная, что эти движения являются правильными в этот момент, и в то же время поглаживаю, подразниваю и массирую тугое колечко ее задницы. Она, наверное, никогда даже не подозревала, что когда-нибудь будет заниматься этим, но спустя некоторое время она вновь с наслаждением толкается в мою сторону. Подаваясь задницей в мою сторону, позволяя доставлять ей больше удовольствия каждый раз, когда она покачивает бедрами.

Я толкаюсь в этот раз чуточку жестче, проталкивая палец чуть глубже, и Слоан издает крик, ее тело вздрагивает так сильно, что чувствую, как начинаю дрожать вместе с ней.

— Тебе нравится это? Так ведь?

— Да. Да. Дааа... — она звучит так, словно совершенно растворилась в ласках.

Я ждал достаточно. Сжимаю член и проскальзываю внутрь нее, толкаясь так сильно, что мои яйца сжимаются. Хочу быть с ней жестким. Хочу причинить ей боль и оставлять отметки от своих пальцев на всем ее теле, но не делаю этого. Я собираю ее волосы, оборачиваю их вокруг моей ладони и дергаю достаточно сильно. Достаточно сильно, чтобы ее голова откинулась назад, достаточно, чтобы я мог податься вперед и прикусить ее кожу на плече.

Она вскрикивает от боли.

— Ох, бл*дь!

Я склоняю ее голову на одну сторону, чтобы ее подбородок был направлен ко мне, и я мог видеть, что не нарушаю ее границ. Слоан закатывают Глаза, ее искусанные губы выглядят припухшими, и она приоткрывает их, когда стонет мое имя вновь и вновь каждый раз, когда я силой врываюсь в ее тело. Она узкая. Настолько узкая, что это ощущается практически болезненно, но это, черт побери, самые лучшие моменты.

Я рискую, прикладывая чуть больше давление своими пальцами, которыми все еще ласкаю ее задницу, и она отвечает на эти действия вздохом и одновременно вновь толкается в мою сторону.

— О, Господи, Зет. Да. Пожалуйста. Прошу тебя...

Да. Именно об этом я и думал. Игра началась. Но я не долбаный ублюдок. Я просто показал ей. Показал, что ей нравится это.

— Пожалуйста...

Черт. Я не какой-то гребанный мудак, но и не святой. Толкаюсь членом в нее, так глубоко, как только могу, и одновременно проталкиваю пальцы вперед, чтобы я мог остановиться сразу же, как только она захочет этого. Ее тело так отчаянно дрожит, что могу уверенно сказать: она старается бороться со своими чувствами, но не говорит мне остановиться. Ее крохотные стоны и всхлипы идут от напряженного удовольствия, а не всепоглощающей боли. Я чувствую член внутри ее тела, сжимаемый стенками киски и это... Я просто... я не могу...

Я трахаю ее. Трахаю жестко. Я оцениваю ее реакцию и действия. Когда, как мне кажется, она наклоняется вперед, потому что удовольствие сменяется на боль, то прекращаю и хватаюсь двумя руками за ее бедра. Используя их как рычаг, толкаюсь в нее сильнее, чем прежде, и моя кровь несется стремительно по венам.

Я могу сказать точно, когда она хочет кончить. Тело дрожит, мышцы напрягаются. Я даже не пытаюсь сдержать проявление удовольствия. Мы кончаем одновременно, и ни один из нас не ведет себя тихо. Я неспешно вхожу и выхожу из ее тела, стараясь восстановить дыхание. Я, наверное, ненормальный, но получаю огромное и извращенное удовольствие, размазывая свою сперму по влажным складочкам ее киски и упругого колечка мышц задницы.

— Браво! Браво!

Слоан стремительно отскакивает прочь, словно кто-то выплеснул ведро холодной воды на нас. В холле, привалившись к стене, которая расположена напротив нашего алькова, стоит парень в рваной черной футболке и черных джинсах, хлопая и широко улыбаясь. Я не узнаю его. Он молодой, ему примерно около двадцати. И он точно один из МК «Оставляющие вдовами».

— Отличное представление, — говорит он, все еще хлопая. — Не думал, что веселье начнется еще до сегодняшнего вечера. Я определенно ошибался. — Слоан подбирает одежду, ругаясь себе под нос, и эта паника совершенно не такая забавная, когда кто-то застал ее в туалете за мастурбацией. Теперь это ужасно злит меня. Я поворачиваюсь и располагаю свое тело таким образом, чтобы стоя перед ней, закрывать весь обзор на нее.

— Обычно признаком вежливости считается объявление своего присутствия, мудак, — рычу я. Мне по*бать, что я голый. В пи**у то, что Хулио будет зол. Я сломаю челюсть этому пацану, если следующие слова, что вылетят из его рта, не будут извинениями.

К счастью для него, именно так он и говорит.

— Прости меня, бро. Мой косяк. — Он больше не смеется. Поднимает свои руки вверх, выглядя обеспокоенно насчет выражения моего лица. Он, вероятно, думает, что мне тоже стыдно. Но жизнь в тюрьме забирает у вас эту черту. Вашу скромность, вашу человечность — все. — Я не хотел так внезапно натолкнуться на вас, мужик, — продолжает паренек. — Но, черт возьми. Ты трахался в коридоре.

Мне кажется, что я все еще должен ему врезать. Мои кулаки уже сжимаются, когда Слоан хватает меня за руку.

— Все в порядке. Он совершенно прав.

Она выглядывает из-за моего тела, каким-то образом полностью одетая, но все еще немного растрепанная. Ее щеки красные, но она смотрит парню прямо в глаза. Его лицо бледнеет, когда он чуть лучше рассматривает ее.

— ЧЕРТ. МЕНЯ. ПОБЕРИ. Какого хре... — Его реакция мгновенна. Он выглядит так, словно увидел приведение.

— Мал, какого хрена ты... — Властный и раздраженный голос доносится позади нас, когда еще один член МК заворачивает за угол. Черные ботинки, черные джинсы, черная бандана на шее, и весть образ дополняется черной кожаной жилеткой и нашивкой ВП, что виднеется у него над нагрудным карманом. Парень останавливается, как вкопанный, когда видит меня, и теперь мое выражение лица походит на то, словно я увидел приведение. Потому что так оно и есть.

Кейд Престон.

Долбаный Кейд Престон.

Он открывает рот, пялясь на меня с абсолютным выражением шока на его лице.

— Зи? — И затем он хмурит лоб. — Какого хера ты голый?

Я не могу думать ни о чем другом, поэтому просто выплевываю первое, что приходит мне на ум:

— Ты?! Какого х*я, ты живой?

Глава 9.

4 года назад

Чино

— Это еда на вкус как дерьмо, мужик.

— Ммм. Ага, я бы сказал, что здесь высокий процент дерьма, мужик.

— Пошел задницу этот высокий процент, чувак. Эта еда вся состоит из дерьма. Вот эта коричневая консистенция — собачье дерьмо. А этот хлеб — лошадиное дерьмо. А этот пудинг — птичье дерьмо, чувак. Я заметил, как аварийная команда очищала крышу от этой херни.

Я «гоняю» коричневую жижу, едва похожую на мясо, по своей тарелке пластиковой вилкой, смотря на нее подозрительно. Марко наблюдает за моими действиями. Он издает насмешливый «ттсс» звук сквозь сжатые зубы.

— Зи, чувак, это самое ужасное дерьмо, которое только может быть. Собственный личный вид дерьма от Колоса. Он там, в кухне, накладывает длинные кучи целый день. Поэтому черные парни не едят мясной рулет, придурок.

Вот так проходит каждый день в тюрьме. Мы жалуемся на еду и затем едим ее, несмотря ни на что, потому что у нас просто нет выхода. Но день, когда подают мясной рулет, особенно дерьмовый. Колос, огромный русский парень, который был обвинен в убийстве своей жены и детей, теперь, оказывается, повар, и он наслаждается, сжигая всю еду, что отправляет из кухни. Его пересушенный мясной рулет — просто отстой.

Столовая гудит разговорами и резкими шутками между сокамерниками, каждый сидит отдельно — соответственно расовой принадлежности. Белые, черные, мексиканцы, итальянцы. Нет никакой разницы, являешься ли ты частью банды неонацистов, ганстеров, или ты продавец героина, мафиози за пределами тюрьмы, внутри стен таковой, твое наследие — это твоя вера. Система в основном базируется на ненависти. Черные ненавидят белых, итальянцы ненавидят мексиканцев и черных, мексиканцы ненавидят белых, белые ненавидят всех, так же самих белых, если вы разозлите их.