Кровать заскрипела сильнее, и по тому, что речь прервалась, Тамара поняла, что ее муж закрыл девочке рот поцелуем. Как в глупых романах. Которых он не читал, правда.

Она все-таки выключила телефон. Она не могла слушать звуки, которые неслись оттуда. И зачем ей, собственно, это слушать?

Несколько минут сидела как громом пораженная. Потом поняла, что все это следует осмыслить. То есть не осмыслить – что здесь осмыслять? все ясно, – а понять, что ей в связи с этим делать.

Теоретически она была к этому готова. Тамара никогда не обольщалась мыслью, что она особенная, не такая, как все, и отношения с мужем у нее не как у всех, и никогда не произойдет с ней поэтому того, что происходит если не со всеми женами, то с очень многими. И практически со всеми мужьями, когда они переходят во вторую половину своей жизни.

Им хочется потешить себя иллюзией, что это не вторая половина, а вторая жизнь. Другая жизнь, новая. И силы у них во второй этой жизни будут новые, и женщины, и будут в ней какие-то необыкновенные впечатления или даже приключения, которых не было раньше и в которых они раньше ничуть не нуждались.

Так бывает со всеми, вне зависимости от того, как складывается семейная жизнь. Ладно, не со всеми, но почти со всеми. Она всего лишь не стала исключением.

Тамара видела их бессчетно, стареющих красавцев, или совсем не красавцев и уже постаревших, которые вдруг начинали совершать светские выходы с новенькими, свеженькими, хорошенькими девочками. Поразительным образом они полагали, что взгляды, которые бросают на них при этом давние знакомые, – это взгляды завистливого одобрения, а не снисходительного сочувствия.

Олег, впрочем, совершал светские выходы неохотно и только по просьбе жены, так что по крайней мере позорище такого рода им обоим не грозит. Хотя кто знает? Может, ему и в этом смысле захочется переменить свою жизнь.

Как бы там ни было, а, видя подобное многократно, Тамара волей-неволей примеряла это на себя. Говорила себе, что это не обязательно произойдет, но все-таки примеряла. И, примеряя, приняла несколько решений.

Если такое случится, она не станет закатывать истерику.

Она вообще не станет сообщать мужу о том, что ей известно о его похождениях. Возможно, они для него не значат ничего, кроме потребности в новых сексуальных впечатлениях. Возможно, даже просто в новых позах; такое тоже бывает сплошь и рядом. Неприятно, но не судьбоносно. Она понаблюдает некоторое время, так это или нет, и только потом предпримет какие-то действия. Какие? Не стоит загадывать. В зависимости от обстоятельств.

Так она рассуждала, когда всего этого не было. И вот теперь это есть, а она не уверена, что сумеет следовать принятым решениям.

Тамара взяла с подоконника телефон мужа. Модель была другая, чем у нее, она не сразу поняла, где искать сообщения. Их оказалось немного: Олег предпочитал звонить, поэтому и она, и Марина сообщений ему почти не присылали.

Зато от девочки, которой, как выяснилось, было классно в их с мужем спальне, сообщений обнаружилось множество. Тамара пролистывала их, едва ли не вслух при этом говоря, что должна обращать внимание только на информацию: не беременна ли эта И. – так она была обозначена у Олега, – как давно она присутствует в его жизни и каковы ее дальнейшие планы.

Но, говоря себе, что ее интересует только существенное, Тамара не могла отрешиться от всех этих «мой пушистенький Олешек», от описаний того, как именно было вчера улетно, почему и в какую минуту, от изложения планов на выходные и на совместный отпуск, который И. планирует провести со своим мальчишечкой на Мальдивах.

Все это было такой же несусветной пошлостью, как и способ, которым это стало Тамаре известно – из случайно не выключенного телефона… И все это было невыносимо. Совершенно невыносимо. Она переоценила свои силы, думая, что сумеет отнестись к этому разумно.

В Махру Тамара не вернулась: начался Московский кинофестиваль, каждый день надо давать в газету репортажи и рецензии, две недели придется провести в городе.

Может быть, когда она вернется сегодня домой после вечернего просмотра, Олег уже будет спать, и она успеет привыкнуть к нему новому прежде, чем придется с ним разговаривать, завтракать, шутить – вести их общую прежнюю жизнь.

Так она думала, идя от дома к машине мимо сосен и озера. Мимо всего, на что не могла себя заставить оглянуться.

Глава 12

Вышло даже лучше, чем Тамара предполагала. Даже удачнее. Олег позвонил, когда она сидела в кинозале, сказал, что уезжает на неделю в Германию. Шел конкурсный фильм, была причина не разговаривать долго, а только ответить шепотом, что занята на фестивале и пусть он не беспокоится, если она редко будет ему звонить и не всегда сможет отвечать на его звонки.

Три дня Тамара провела как в инфекционной болезни – с болью в глазных яблоках, костях и мышцах, с плывущим сознанием. На четвертый ей показалось, что по крайней мере голова проясняется. На пятый она почти взяла себя в руки. Еще через день, к возвращению мужа, была уверена, что сможет с ним разговаривать.

Свое состояние она, может, оценила и правильно, но его – недооценила.

Олег понял, что с ней что-то происходит, как только вошел в квартиру.

– Что случилось? – спросил он.

С порога, кажется.

Тамара только что вернулась после бурного обсуждения фильма из внеконкурсной программы и резкого спора, который возник у нее с продюсером этого фильма.

Десять минут назад вошла, еще даже переодеться не успела.

– На фестивале что случилось? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал безмятежно.

– С тобой, – глядя на нее исподлобья, сказал Олег. – Что с тобой случилось?

– Со мной – ничего.

Тамара пожала плечами. Она надеялась, что его удовлетворит такой ответ, что он устал в командировке, в конце концов. Или не в командировке.

– Ты сама не своя, – сказал он. – Почему?

И тут Тамара поняла: все, что она так рационально выстраивала в качестве каркаса, который должен будет ее поддержать, когда она встретится с Олегом, – рушится с грохотом. Все это, уже казавшееся ей прочным и надежным, не выдержало испытания взглядом ее мужа. И все доводы разума, которыми она пыталась усмирить то, что бушевало у нее в душе, испарились под его взглядом в единый миг.

– Я знаю про твою любовницу, Олег, – сказала она. – Случайно ее услышала, когда разговаривала с тобой. Потом прочитала сообщения в твоем телефоне. За это извини.

– Извиняться нечего, – сказал он. – Любая в таком случае прочитала бы. – И, помолчав, спросил: – Что ты собираешься делать?

Он остался собою и сейчас, в этом своем новом положении. И спросил сразу о самом существенном.

«А это самое существенное? – с горечью подумала Тамара. – Не что я чувствую, а что собираюсь делать?»

– А что я должна делать? – Она пожала плечами. – Объяснять тебе, что любовницу иметь нехорошо? Глупо объяснять такие вещи. Да и вполне тебе с ней хорошо, я думаю.

– Ты ошибаешься.

– В чем? В том, что она у тебя есть? Или ты хочешь сказать, что страдаешь?

– Второе.

– Может быть, – усмехнулась Тамара. – Допускаю, что тебе передо мной неловко. Но не льщу себе мыслью, что это тебя остановит.

– Правильно.

– Что – правильно? – не поняла она.

Олег посмотрел таким взглядом, какого она не видела за девятнадцать лет их общей жизни.

Тамара не знала, как повела бы себя, если бы в его взгляде проступили вина, отчаяние, горе, растерянность – любое чувство, которое она могла бы считать человеческим. Но в нем было только желание. Не желание даже – вожделение. То и другое было ей в муже знакомо, на то и другое она отвечала ему. Ему – такому, каким он был с нею…

И вот теперь его желание, его всё сметающее вожделение направлено на другую женщину, и оно ничуть не переменилось от того, что та другая – абсолютное ничтожество со своими «пушистенькими Олешками», и поцелуйчиками во все сладкие местечки, и всей своей бесконечной пошлостью, такой же отвратительной, как и подлой.

Он хочет ту девчонку – кто она, кстати? Тамара не смогла этого понять за неделю, сколько ни перебирала варианты, – так же, как всегда хотел ее, свою жену. В этом смысле между ними нет для него разницы. В этом состоит, быть может, сила человеческой природы, но в этом же и ее омерзительность.

– Ты правильно понимаешь, – сказал Олег. – Я от нее оторваться не могу. Не голова этим руководит. Но знаешь… – Он замолчал, потом закончил с каким-то необъяснимым для Тамары исступлением: – Кто сказал, что голова – правильнее? Может, Илонка… Может, то, что у меня с ней, – лучшее, что со мной в жизни случилось!

Вот так, значит. Лучшее, что в жизни случилось.

Тамара не знала, что на это сказать. Правда, Олег и не ждал от нее никаких слов.

– Пойми ты меня, – сказал он, делая к ней шаг. – Я всю жизнь по жесткой схеме живу. Не подумай, не жалею. Но больше не могу. Если сейчас от Илонки откажусь, конец мне. Просто сдохну. Она для меня – как кислородный баллон. Пойми же, Тамар! Кто меня поймет, если не ты?!

Его голос срывался. В глазах действительно стояло страдание. Тамара в растерянности смотрела на него.

«Он не видит себя сейчас со стороны, – подумала она. – Не видит, не слышит. Иначе не предложил бы мне понять, что он не может без любовницы».

От того, что она все это понимала в нем, ей было сейчас ничуть не легче.

– Я тебя все равно люблю, пойми, – сказал Олег. – И ее, и тебя. Обеих.

Это было уже слишком. Никакой разум, никакое сочувствие, никакая привычка не поможет это выслушивать!

«Надо уйти, – подумала Тамара. – Уйти, не слушать все это. Если не уйду сейчас же, сию секунду, то начну выть и биться головой о стенку».

Раньше, в прежней их жизни, она не могла бы сказать, что муж хорошо ее понимает – ее чувства, интересы, стремления. Но что он видит ее насквозь, Тамара знала всегда. А теперь, когда он впал в эту бешеную горячку, его проницательность, наверное, лишь обострилась.