Мона Кастен - Спаси меня

– Разумеется, ты изменился. – Рядом со мной на диван плюхнулся Алистер. Его золотисто-белокурые волосы растрепаны, а щеки в пятнах от румянца. Либо он хорошо подвыпил, либо подцепил какого-то парня и только явился из гостевой комнаты Рэна.

– Ну и в чем это я изменился? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие и пытаясь уговорить себя, что мне безразлично, что они все думают.

Алистер начал перечислять по пальцам:

– Во-первых, больше ты не приходишь на вечеринки или уходишь до рассвета, чего никогда бы не сделал прежний Джеймс Бофорт. Во-вторых, ты проводишь свободное время с выскочками из организационного комитета – не в обиду будет сказано, Камилла. – Она показала ему средний палец. – В-третьих, тебе вдруг стало наплевать на наши договоренности.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать этот бред.

Алистер вскинул бровь:

– Это не бред, и ты это знаешь.

– Алистер прав. Мы хотели насладиться последним школьным годом и оторваться по полной, – сказал Рэн. – Такая была договоренность. Carpe Diem – живи настоящим, лови момент. Каждый день, пока мы еще вместе. К сожалению, ты того Джеймса, который подбил нас на стриптиз, где-то потерял по дороге.

Я откинулся на спинку дивана и сделал глоток. Теперь жжение от алкоголя было невыносимым. Смысл их слов доходит до меня, и желудок судорожно сжимается.

Они правы.

План был такой, чтобы сделать последний школьный год лучшим в жизни и наслаждаться временем, проведенным с друзьями. С ребятами, которые для меня как вторая семья. В план не входило влюбиться в того, с кем в любом случае не будет будущего.

Я все еще чувствовал на губах вкус Руби, а на коже – ее ладони. К сожалению, это означало лишь то, что я слишком трезв.

Руби подарила мне чувство, которого я прежде никогда не испытывал. А именно: когда она рядом, для меня нет ничего невозможного. Красивая, страшная ложь. Ибо, по правде говоря, я не всесилен. В отличие от нее, передо мной не открыт весь мир. Уже давно предопределено, какой будет моя жизнь.

Может, это было именно то, что с самого начала привлекало в Руби. Пока она брала жизнь в собственные руки, мною манипулировали и я чувствовал себя шахматной фигурой. Пока она жила, я – существовал.

Мы не подходим друг другу.

Вот только хотел бы я понять это до того, как ее поцеловал.

Как говорить с человеком, с которым вы целовались как безумные?

Единственный парень, с которым я целовалась до Джеймса, был Рэн, и его я потом попросту игнорировала и делала вид, что ничего не было. С Джеймсом этому не бывать. Почти все воскресенье я провела в постели, таращась на его толстовку, которая так и лежала, свернутая, на письменном столе. Мне бы хотелось написать ему сообщение или позвонить, но в голову не приходило ничего, кроме А не могли бы мы это повторить? и Что это значит для нас теперь? Сказать ему я не смогу ни то, ни другое. Тем более вчера он так внезапно исчез вместе со своими родителями, что я даже не попрощалась с ним.

В конце концов этими мыслями я так надоела самой себе, что решила отвлечься и занялась отчетом о мероприятии. Если не считать кратковременного отключения света в самом начале, все прошло по плану, и сегодня утром я уже получила электронное письмо от ректора Лексингтона, в котором он хвалил нашу команду за хорошую работу. Я переслала его письмо остальным членам группы, добавив пару теплых слов от себя. Потом взяла одну из книг, подаренных бабушкой и дедушкой на день рождения, и принялась за первую главу. Отмечать важные места и наклеивать рядом с ними разноцветные стикеры – это всегда помогало мне наводить порядок в мыслях. Делая пометки, я наполняла голову информацией и фактами, пытаясь при этом отогнать воспоминания о крепкой руке Джеймса на затылке, и о его губах, прильнувших к моим.

Интересно, сколько девушек он перецеловал, чтобы набраться такого опыта.

И еще интересно, как далеко бы мы зашли, если бы нас не прервали.

А также интересно, выпадет ли мне еще раз случай его поцеловать.

О’кей, может, эта книга не так уж и хорошо справляется с моими мыслями, как я рассчитывала, но я не позволю Джеймсу все испортить. И уж совершенно точно не допущу, чтобы он свел меня с ума. Разум я точно сохраню. Он никуда не денется только потому, что Джеймс разбудил в моем животе несколько спящих бабочек.

К вечеру этого дня я прочитала половину книги, хотя это был перебор. Я так устала, что рухнула в постель замертво. К сожалению, всю ночь мне снова и снова снился Джеймс, его темные глаза и томный шепот, которым он произносил мое имя.

Следующее утро было для меня как в первый школьный день. Я нервничала и волновалась, а желудок мой скрутило, когда автобус подъехал к остановке и открыл двери. Я не знала, что будет, когда снова увижу Джеймса. Подойдет ли он ко мне? Или я должна подойти к нему? Не слишком ли это будет назойливо? Или мы оба сделаем вид, что ничего не было? Или между нами после субботы теперь однозначно нечто большее? Мысли путались в голове, обгоняя одна другую, и я сердилась, что вчера просто не позвонила ему. Тогда бы я по крайней мере точно знала, в каких мы отношениях и как себя вести. Противнее всего для меня была неуверенность.

Выйдя из автобуса, я все силы приложила, чтобы поправить школьную форму. Ни одна складочка не должна выбиваться из ряда стройных складок, галстук должен быть на месте. На плече висела сумка, подаренная Джеймсом. Ее тяжесть странным образом придавала мне уверенности. Как будто она была подтверждением того, что между Джеймсом и мной действительно что-то есть. Я пробежалась пальцами по инициалам на клапане, не сводя при этом глаз с массивных железных ворот Макстон-холла.

Я справлюсь. Веди себя совершенно нормально. Все как обычно, – уговаривала я себя мысленно, выпрямив спину, ступая на территорию школы.

Во время собрания Джеймса нигде не было видно. Его друзья сидели в левом ряду, и когда я прошла мимо них, то услышала, как Сирил насмешливо фыркнул. Не знаю, относилось ли это ко мне, но сразу стало не по себе от этого. Я обернулась к нему, он холодно смотрел на меня.

В первом блоке занятий сегодня искусство, и как бы я ни пыталась, сосредоточиться не получалось. Все, о чем я могла думать, – это то, что после этого урока я пойду на математику, а она пройдет в том же классе, где сидит Джеймс. Мы уже не раз встречались там между занятиями в коридоре, потому что миссис Уэйкфилд постоянно переносит свои уроки.

Когда прозвенел звонок, я попыталась не слишком резко вскочить со своего места, но если судить по взгляду, который на меня бросил Алистер с другого конца класса, мне это не очень удалось. Я поспешила в сторону главного корпуса. Чем ближе я подходила к нему, тем быстрее билось сердце. Перед тем как свернуть в нужный коридор, я остановилась и подтянула черные гольфы. После этого, сделав глубокий вдох, свернула за угол.

Мысленно я была подготовлена к тому, что встречу Джеймса, но когда я заметила в холле знакомый силуэт рядом с Лидией, сердце на какой-то момент замерло. Видеть его в школьной форме кажется одновременно и привычным и странным. После короткой паузы, за которую я попыталась выровнить пульс, я пошла дальше. Я же могу лишь поздороваться с ними. Только сказать «привет». В этом нет ничего странного. Мне меньше всего хотелось бы, чтобы в этом было что-то странное. Мне надо только заглянуть в его глаза, чтобы знать, что между нами происходит. Увижу ли я в них ту же нервозность, какая терзала мою душу все воскресенье?

Лидия заметила меня первая. Легонько она толкнула Джеймса локтем. Тот пробормотал ей что-то и кивнул. И пошел ко мне. Моя улыбка превратилась во что-то более радостное. Он уже в нескольких шагах, и я открываю рот, чтобы поздороваться, но тут…

…он прошел мимо меня.

– Эй, – крикнул он за спиной. Я обернулась и увидела, как он здоровается с Сирилом. Они обменялись несколькими словами, Джеймс жестикулировал, а Сирил смеялся. Оба пошли вместе к классу и скрылись за его дверями, не оглянувшись.

В груди возникла противная боль. Я замерла на месте, прямо посреди коридора. Я тяжело сглотнула. Когда подняла глаза, вокруг не было никого, кроме Лидии. На какой-то момент показалось, что она хочет что-то сказать, но потом Лидия молча развернулась и поспешила в свой класс, а я не могла сделать ни шагу. Я просто не могла сдвинуться с места.

Остаток дня я провела как в трансе. Каждый час занятий казался длиннее, чем предыдущий. Я слышала слова, которые говорили учителя, но не понимала их значение и не пыталась ничего усвоить. На перемене я не могла пойти в столовую. У меня выворачивало желудок при одной только мысли о том, что я увижу там Джеймса с его друзьями, прочно закрепившегося за свой мир. Вместо этого я сидела в библиотеке и смотрела в окно.

Я просто не понимала, что я сделала не так. Я не могла себе объяснить, почему он так себя ведет. Я ломала голову над этим, но нет, не сделала ни одной ошибки. А если и сделала, то все равно не заслужила, чтобы он так со мной обращался. На математике я еще пыталась обмануть себя, что он просто обознался. Но когда мы после урока снова встретились в холле, он опять прошел мимо, даже не взглянув на меня. Это был уже однозначный сигнал.

Лин, конечно, заметила, что со мной что-то не так, я ей еще ничего не рассказывала про поцелуи, а теперь и не могла рассказать. Я чувствую себя так, будто в груди открытая рана. Мне больно все: дышать, говорить, шевелиться.

Лин пришлось одной вести собрание оргкомитета, а я просто сидела рядом с ней и черкала в своем ежедневнике. Я обнаружила то место, где замазала имя Джеймса белым корректором. Никто не узнает, что под замазкой, только я вожу пальцем по белому пятну и тяжело сглатываю.

Но ведь не выдумала же я наши поцелуи. И то, как Джеймс произносил мое имя. Как он на меня смотрел. Какими отчаянными были его прикосновения. Ведь что-то же произошло между нами. Что-то важное. И даже если он по каким-то причинам решил, что все это было ошибкой, то просто мог бы сказать мне об этом. Я рациональный человек и знаю, что есть вещи, которые просто не работают. Это причинило бы боль, но с этим я смогла бы жить.