Мона Кастен - Спаси меня

Застывшими пальцами я взяла письмо и сглотнула слюну.

– Спасибо.

Он снова заговорил. Ситуация становилась все неприятнее.

– Я бы хотел, чтобы ты знала, что я…

– Нет. – Мой голос звучал очень хрипло. – Пожалуйста… не надо.

– Руби… – Вдруг я заметила в глазах мистера Саттона кроме сожаления еще одну эмоцию: страх. Он боялся меня. Точнее, боялся того, что я могу учинить, зная про него и Лидию. – Я только хотел…

– Нет, – снова выдала я, на сей раз намного тверже, и с возражением подняла руку. – Я не собираюсь никому об этом рассказывать. Правда. Я… я просто хочу забыть об этом.

Он открыл рот и тут же снова закрыл его. Во взгляде читалось удивление напополам с сомнением.

– Это не мое дело, – продолжала я. – И вообще ничье.

Между нами возникла пауза, во время которой мистер Саттон смотрел на меня так пристально, что я даже не знала, куда девать свой взгляд. Было похоже, что он искал в моих глазах ответ, серьезно ли я все это говорю. Наконец он тихо сказал:

– Ты понимаешь, что я в таком случае и дальше буду твоим учителем?

Конечно, я это понимала. И перспектива проводить несколько часов в неделю в одном помещении с Лидией и мистером Саттоном была совершенно непривлекательной. Я могла пойти к директору, но в разговоре с Джеймсом Бофортом он ясно дал мне понять, что будет в таком случае.

К тому же я действительно считала, что личная жизнь мистера Саттона меня не касается.

– Я просто хочу об этом забыть, – повторила я.

Он протяжно выдохнул.

– И ты… не ставишь никаких условий? – Заметив на моем лице возмущение, он быстро добавил: – Я не имею в виду, что ты не сможешь с легкостью сдать мой предмет. Ты знаешь, что ты одна из лучших учениц в классе. Но я думал, что… Я… – Он замолчал, огорченно вздохнув, щеки у него были красные, а в глазах читалось отчаяние. Он вдруг показался мне таким юным, и я впервые задумалась, сколько же ему лет. Я бы дала не больше двадцати пяти.

Я попыталась улыбнуться, но получилось плохо.

– Мистер Саттон, я просто хочу спокойно закончить школу, – сказала я и сунула копию письма себе в рюкзак.

Он ничего не ответил, и я пошла к двери. Там еще раз обернулась.

– Пожалуйста, относитесь ко мне как и прежде.

Он уставился на меня, словно я была каким-то видением, причем нехорошим. Он смотрел с недоверием, и в этом я не могла его винить.

– Спасибо за рекомендательное письмо.

Он сглотнул слюну. Затем кивнул. Я отвернулась и вышла из класса. Затворив за собой дверь, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов.

И тут заметила, что я не одна. Какое-то шевеление заставило меня снова открыть глаза.

Рядом стоял Джеймс Бофорт. Он скрестил руки на груди, подошвой уперся в стену. Взгляд его был жестче, чем вчера. От заговорщицкой ухмылки, с которой он пытался всучить деньги, не осталось и следа.

Джеймс оттолкнулся от стены и пошел ко мне. Он шел медленно и выглядел угрожающе. Этот момент растянулся как в замедленной съемке. У меня чаще забилось сердце. Здесь была его территория, а я – непрошеный гость.

Остановившись передо мной, он молча огляделся, и я на мгновение забыла, как дышать. Опомнившись, я заметила, как хорошо от него пахнет. Бадьяном. Пряно и терпко, соблазнительно приятно. Мне захотелось приблизиться к нему, но я быстро вспомнила, кто передо мной.

Джеймс полез во внутренний карман пиджака.

Это помогло справиться со столбняком. Я прищурилась и сверкнула глазами.

– Если ты снова будешь совать мне деньги, я запихну их тебе в рот.

Рука Джеймса секунду была неподвижна, но потом он вынул ее из кармана. В его глазах вспыхнуло что-то мрачное:

– Прекрати корчить из себя мать Терезу и просто скажи, чего тебе надо от моей семьи.

У него был бархатный низкий голос, который странно контрастировал с грубыми словами, которые он произносил.

– От твоей семьи мне ничего не надо, – начала я, радуясь, что у меня за спиной дверь. – Кроме того, я хочу спокойно ходить в школу. А мать Тереза взяла бы деньги и отдала их столовой или нищим на улице. Ну, ты знаешь, любовь к ближнему и все такое.

Джеймс стоял с каменным лицом.

– Тебя это забавляет? – спросил он, в голосе слышалась подступающая ярость. Он сделал еще один шаг ко мне, так близко, что носки его туфель уперлись в мои ботинки.

Еще один миллиметр, и я бы пнула коленом ему в пах – и плевать, что после этого все в Макстон-холле узнали бы мое имя.

– Мне не нужны неприятности, Бофорт, – сказала я как можно спокойнее. – Ни с тобой, ни с твоей сестрой. А особенно мне не нужны ваши деньги. Единственное, чего я хочу – доучиться этот год.

– Ты правда не хочешь денег? – спросил он и посмотрел на меня с таким недоверием, что я невольно подумала, через что же пришлось пройти его семье в прошлом. И с какими людьми иметь дело.

Меня не касается, меня не касается, меня не касается!

– Да, я не хочу твоих денег. – Может, он поверит мне, если я уверенно повторю это несколько раз, глядя ему в глаза.

Казалось, он смотрел на меня целую вечность, изучая мое лицо и угадывая намерения. Затем он исследовал мой рот, подбородок и шею. Его взгляд опускался все ниже и ниже.

Когда он снова поднял глаза, на лице его отразилось понимание. Он немного отступил.

– А, тогда ясно. – Он вздохнул и посмотрел по сторонам. – Где ты это хочешь?

Я не понимала, что он имеет в виду.

– Что?

– Где ты хочешь? – Он почесал затылок. – Думаю, найдется свободная учительская. Есть подходящий ключ. – Он испытующе посмотрел на меня: – Ты как, очень шумная? А то ведь там рядом кабинет миссис Уэйкфилд, а она обычно сидит допоздна.

Я продолжала таращиться на него, пытаясь понять, какого черта ему надо.

– Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.

Он с ухмылкой поднял одну бровь:

– Да брось ты. Знаю я этот приемчик «не хочу денег».

Он внезапно схватил меня за руку и повел по коридору. Перед нужным кабинетом нашел в брючном кармане ключ и открыл дверь. Джеймс на ходу ослабил галстук свободной рукой.

Где ты хочешь?

Когда мне стало ясно, что он имел в виду под «этим», от ужаса перехватило дыхание. Вцепившись в дверной косяк, я отдернула руку.

– Что это ты устраиваешь? – накинулась я на него.

– Проведем переговоры заново, – ответил он и посмотрел на наручные часы. Они выглядели шикарно: бронзовый корпус на черном ремешке. Наверняка безумно дорогие. – Сегодня еще тренировка. Было бы замечательно, если бы мы поторопились.

Развязав галстук, он начал расстегивать рубашку, придерживая передо мной дверь и взглядом приглашая войти внутрь. Когда я увидела его грудь и постыдно застыла на выразительных мускулах, в мозгу случилось короткое замыкание. В горле пересохло, как в пустыне.

– Ты что, с катушек слетел? – прохрипела я и сделала шаг назад, пока он не снял рубашку.

Джеймс пронзительно посмотрел на меня:

– Не делай вид, будто не понимаешь, что происходит.

Я презрительно фыркнула:

– У тебя не все дома, если ты думаешь, что заставишь меня молчать своей запредельной привлекательностью. Да кем ты себя возомнил?

Он заморгал, явно удивился ситуации. Затем пожал плечами.

Щеки горели. Не знаю, от отвращения или от стыда. Думаю, я испытывала и то и другое.

– Ты абсолютно ненормальный.

Он фыркнул:

– У каждого есть цена, Робин. Назови свою.

– Меня зовут Руби, черт подери! – зашипела я и сжала кулаки. – Сейчас же отвали – вот моя цена. Я не могу допустить, чтобы меня видели рядом с тобой.

Он сверкнул глазами:

– Ты не можешь допустить, чтобы тебя видели рядом со мной? – Он расставил ударения, издеваясь над их смыслом.

Эта издевка должна была меня разозлить, но я испытывала лишь сострадание. Почти.

– Довольно того, что ты подошел ко мне в столовой. Я не хочу быть частью твоего мира.

– Моего мира, – сухо повторил он.

– Ну, ты знаешь… эти ваши вечеринки, наркотики и прочее. Я не хочу иметь с этим ничего общего.

Вдруг в коридоре послышались шаги. Мое сердце сначала остановилось, но потом забилось очень быстро. Я толкнула Джеймса в кабинет и захлопнула за нами дверь. Затаив дыхание, я надеялась, что шаги проследуют мимо кабинета.

Только не сюда, только не сюда, только не сюда.

Шаги становились все громче, и я зажмурилась. Перед дверью они остановились, но потом стали отдаляться и вскоре окончательно стихли. Я с облегчением вздохнула.

– Ты это серьезно? – Интонация Джеймса была какой-то загадочной, как и его взгляд.

– Да, – ответила я. – Застегни, пожалуйста, рубашку.

Он не торопясь выполнил мою просьбу. Будто хотел усмотреть лазейку, которую я оставила, но ничего не нашел.

– Ладно, договорились.

У меня камень с души упал.

– О’кей. Чудесно. Ну, мне пора домой, родители заждались. – Большим пальцем я показала через плечо на дверь. Он ничего не сказал. Я неловко подняла руку, прощаясь, и повернулась к выходу.

– Я все равно тебе не верю. – От его низкого голоса у меня по рукам пробежали мурашки.

Я нажала на дверную ручку:

– Взаимно.

Атмосфера в раздевалке была напряженная, воздух как будто наэлектризовался от переполняющего нас адреналина. Эти минуты перед тем, как тренер произнесет свое напутствие и мы наконец выйдем на поле, – ужасны и в то же время они самые лучшие. Любой исход кажется возможным: победа и поражение, гордость и позор, триумф и разочарование. В это время командный дух сильнее всего и мотивация выше.

Снаружи слышны кричалки одноклассников, как, впрочем, и фанатов противника. Сейчас трудно поверить, что еще пять лет назад в Макстон-холле никто не интересовался лакроссом. Тогда это был спорт для неудачников. Тех, кто не отличился ни в регби, ни в футболе, отправляли в команду лакросса, поэтому она была очень слабой. Толпа дрыщей переходного возраста с прыщавыми лицами и длинными конечностями, которые они не знали, куда девать.