– Привет.

Он произносит это очень дружелюбно, так же дружелюбно, как мы с ним общались два последних вечера. Вежливо. Сдержанно. Но дружелюбно.

– Эмми, вернись назад, пожалуйста, ладно?

– Он выпал из машины, – говорит Эмми, будто совсем не слышала отца. Она все еще протягивает мне игрушку. – Нобс выпал из машины, и теперь грязный. Ему нельзя спать со мной в кровати.

– Эмми, я же тебе сказал, мы постираем Нобса, и тогда он снова сможет с тобой спать. Я просто хотел… раньше она никогда так не делала. Не уходила вот так из дома, – обращается Нилл уже ко мне, словно обязан объяснять.

– Все ясно. – Я уже стою у себя в коридоре, готовясь наконец закрыть дверь. – Тогда желаю вам…

– Нобсу грустно. – Ручка Эмми опускается. Зайчик, грустный Нобс, почти волочится по полу.

Мне тоже грустно. Черт, мне так грустно, Эмми, если бы ты только знала.

– Эмми, давай уже, заходи.

Несколько мгновений кажется, что девочка снова проигнорирует теперь уже настойчивое требование Нилла, но потом она опускает голову и протискивается мимо, не дотрагиваясь до него.

Нилл бросает на меня последний взгляд, после чего с улыбкой, выражающей что-то между извинением и непосредственностью, закрывает дверь в свою квартиру.

С колотящимся сердцем я следую его примеру и лишь потом понимаю, что последние пару секунд задерживала дыхание. Еще несколько минут я просто стою и таращусь в стену.

Эмми чем-то отличается от других. Почему она никогда не улыбается? Дети ведь обычно смеются чаще, чем взрослые. Они смеются с другими детьми, смеются с родителями, смеются с совершенно незнакомыми людьми, смеются просто так. Я часто гадала, как бы звучал смех Фэй, а теперь гадаю, почему девочка, которая с недавних пор живет рядом со мной, выглядит так, как будто никогда за всю свою жизнь не смеялась.

И еще кое-что кажется странным: она словно… сторонится Нилла. Не разговаривает с ним, даже почти на него не смотрит, похоже, старается даже к нему не приближаться… Не будь это чем-то таким, что в отношении Нилла я вообще не могу себе представить, то предположила бы, что дочь его боится, хотя он не был строг или груб с ней.

В памяти вспыхивает, как Нилл выпроваживал того типа из «Брейди», его ледяной взгляд в тот момент. И я тут же мотаю головой, словно это выбросит из нее ненужную мысль.

Потому что есть разница: вышвырнуть из паба мужика, который устроил разборки, и маленькую девочку… Нилл никогда бы…

Но почему тогда в выходные Эмми совсем не было слышно? Разве до моей квартиры не должен долетать какой-нибудь шум, указывающий на то, что по соседству живет маленький ребенок, бегает туда-сюда, играет и разговаривает?

Пока мой папа находился дома, мы с Пиппой вели себя так незаметно, как только возможно. Абсолютно ничем не привлекали к себе внимания.

Но мой отец проклятый психопат, а Нилл… просто Нилл. Как бы меня ни сбивало с толку поведение Эмми, предположение, что это связано с Ниллом, не находит во мне поддержки.

Обеими руками тру лицо и в итоге отбрасываю волосы назад. Пора в душ. Сегодня понедельник, «Брейди» закрыт, а меньше чем через час у меня назначена встреча с Айрин, Лив и Кьером. Сейчас пойду в ванную, а потом упакую кое-какие вещи, чтобы занять свой параноидальный мозг чем-то полезным. Уверена, Нилл последний, кто стал бы запугивать ребенка.

Как минимум не намеренно.

Я раздраженно зажмуриваюсь, а потом начинаю наконец собираться. Скорее всего, Эмми просто застенчивая. Для нее здесь все в новинку, ей просто нужно привыкнуть. А как только тут окажется ее мама, ей станет проще.

Если ее мама тоже сюда приедет.

Мои движения опять замедляются, пока я стягиваю потную одежду и включаю воду в душе.

Что с матерью Эмми? Если бы она планировала в будущем жить с дочерью и Ниллом в Каслданнсе, хотя бы так долго, насколько он тут задержится, она бы уже давно появилась. Какая может существовать причина, чтобы посылать их одних заранее?

Рассеянно делаю воду теплее, прежде чем встать под душ.

Видимо, у нее не получается приехать в Каслданнс из-за работы или она где-то в разъездах. Или болеет. Или они не вместе и выбрали такую модель, при которой дети по очереди живут то с одним родителем, то с другим.

Или Эмми ей не нужна. Может, она бросила не только Нилла, но и дочь. Это бы объясняло, почему девочка выглядит такой печальной.

Эту мысль я обдумываю, пока повязываю полотенце на влажных волосах и начинаю вытирать раскрасневшуюся от горячей воды кожу.

Вероятно, что-то между Ниллом и Эмми пошло не так, но почему именно он должен быть в этом виноват? Как ни крути, а у ребенка всегда двое родителей, которые могут все испортить.

* * *

Невзирая на то что я прибегаю впритык по времени – если не сказать опаздываю, – все равно оказываюсь не последней, кто появляется на причале. Айрин еще нет, и я немножко нервничаю, когда здороваюсь с Лив и Кьером. И это странно, ведь по крайней мере с Кьером я общаюсь довольно часто, хоть и только в «Брейди», а Лив очень милая. Нет совершенно никаких причин чувствовать себя некомфортно в их присутствии, но тем не менее я слишком надолго изолировалась от людей, чтобы спокойно стоять возле них.

– Сиенна, я и не ожидал, что ты действительно высунешь нос из паба, – заявляет Кьер сразу же после приветствия.

Очаровательно.

– Кьер! – Лив в ужасе, но я не скрываю улыбки. Так даже легче.

– Здесь, снаружи, мне тоже не продохнуть, – отвечаю, и Лив только тогда понимает, что я подхватила шутку Кьера, когда тот начинает смеяться.

Она улыбается.

– Айрин сказала, что ты сегодня вечером тоже останешься на Кэйрахе. Это правда?

– Да, я была бы рада, – заверяю ее, и моментально осознаю, что это никакое не пустое заверение, я в самом деле рада.

– Ты его полюбишь!

– Кого?

– Ну, Мэттью.

– А Мэттью это, простите, кто? – удивленно смотрю на Лив. До этого я считала, что на маяк направляемся только я, Лив, Айрин и Кьер. О том, что поедет кто-то еще, Айрин не предупреждала.

– Мэттью – это маяк! Только не говори, что ты не знала?

– Маяк зовут Мэттью? – удивленно переспрашиваю я. – У него есть имя?

– Имя ему дал Макс Ведекинд. Ты же знаешь, кто это, так?

– Естественно.

Макс Ведекинд – хозяин маяка – мужчина, который прожил там в одиночестве одиннадцать лет. О том, что он назвал маяк Мэттью, Дин мне не рассказывал.

– Вон идет Айрин. – Кьер отлепляется от швартовочного столба, к которому прислонился, пока мы болтали, и закидывает руку на плечи Лив. – Поехали.

– Подожди, – просит Лив, – давай поможем Айрин с сумками.

– Привет! – Айрин задыхается, дойдя до нас, и ставит на землю два огромных пакета, чтобы по очереди всех обнять. – Здорово, что ты с нами, спасибо большое, – говорит она, отпуская меня.

– С удовольствием. Спасибо, что позвала, – отзываюсь я и хочу взять один из пакетов, но за ними уже нагнулся Кьер.

Айрин, Лив и я следуем за ним по причалу к одной из пришвартованных лодок, где Кьер помогает сначала мне, а потом Лив забраться в моторную яхту. Лишь Айрин игнорирует протянутую руку и грациозно пробегает по узкой доске, даже не взглянув на темную воду под ней, притом за плечами у нее громадный рюкзак. Эта очевидно тяжелая вещица с громким хлопком приземляется у ее ног, после того как Айрин устраивается возле меня на мягком сиденье возле кокпита [5]. Если бы нас сегодня не сопровождал Кьер, Айрин поехала бы сама. После того как стало ясно, что управление старым маяком передадут ей, первым делом она получила права на управление лодкой.

Лив стоит с Кьером, положив голову ему на плечо, пока он отчаливает и выводит яхту из гавани. Все это время одна его рука свободно лежит у нее на бедре.

Айрин толкает меня и указывает подбородком в сторону этой парочки.

– Одна из причин, почему я спросила, не хочешь ли ты присоединиться. Так у меня будет человек, с которым можно пообщаться, пока Кьер нашептывает что-то на ухо Лив, а та его боготворит.

Лив оборачивается, чтобы показать Айрин язык.

– А что? Это же правда, – невинно хлопает ресницами в их сторону Айрин.

В следующий миг Кьер притягивает свою девушку ближе, с ухмылкой оглядывается на нас и что-то нашептывает ей на ушко, отчего она сразу же начинает хихикать.

– Видишь? – Со вздохом смирения Айрин откидывается назад и ненадолго руками собирает свои рыжие локоны в свободный хвостик. – Это невыносимо.

Улыбнувшись, я воздерживаюсь от комментариев.

Море зеркальной гладью простирается перед нами, по сине-зеленой воде проходит лишь легкая рябь волн. Сейчас полдень и так тепло, что я стягиваю с плеч куртку.

На протяжении какого-то времени кажется, что кроме нас, на море ни души. Материк остается позади, а Кэйрах еще не видно, но немного погодя на горизонте показывается темное пятно, которое стремительно расширяется до продолговатого острова. В самой высокой его точке, над практически отвесными черными утесами возвышается белая башня. Смотрится так, будто кто-то вырезал кусок из яркого синего неба. Судно описывает широкую дугу вокруг острых скал до бухты с мостками. Двигатель гудит, пока Кьер причаливает, и вскоре после этого мы вчетвером стоим на деревянных досках пирса. Айрин вопреки протестам Лив снова закидывает на спину тяжелый рюкзак и топает за Кьером, который уже ушел вперед с пакетами в руках. Нам с Лив ничего не остается, кроме как тащиться за ними только со своими однозначно более легкими рюкзаами.

Бухта со всех сторон окружена высокими скалами, на песке, в который упирается причал, полно мелкой гальки. Отсюда, снизу, маяк не виден. Я недолго задавалась вопросом, как мы заберемся по голым каменным стенам, до того как обнаружила лестницу, которую кто-то прорубил в шершавой скале. Я единственная, кто пользуется руками, карабкаясь наверх, даже Айрин с гигантским рюкзаком преодолевает высокие ступени без особого труда.