Нилл отпускает меня, но, вместо того чтобы развернуться и уйти, я прислоняюсь лбом к его груди. И я слишком вымотана, чтобы рассуждать, почему так себя веду.

Теплая рука Нилла гладит меня по спине, медленно, снова и снова, а потом он вдруг замирает.

– В ту ночь, когда ты заплакала… – Я чувствую, как он подыскивает слова. – Я сделал что-то, что тебя…

Резко подняв голову, смотрю ему в глаза.

– Нет. – Не хочу об этом говорить. Прекрасно понимаю, что мои действия выглядят как побег, а в слова сложно поверить, но все же я нащупываю ручку двери. – Нет, это совершенно с тобой не связано.

На этот раз Нилл меня не держит. Я спиной выхожу на площадку и медленно закрываю дверь перед его лицом. А он просто стоит, не останавливая меня, но по его глазам я читаю слова, предложения, вопросы и кое-что еще, то, из-за чего на последних сантиметрах так осторожно закрываю дверь, что замок защелкивается почти бесшумно.

За дверью не слышно шагов, и я представляю себе, как Нилл до сих пор стоит там, всего в паре сантиметров от меня. И аккуратно прикладываю ладонь к темному дереву. Под ледяными пальцами оно кажется теплым.

Глава 12

Перемены в поведении Нилла по отношению ко мне едва заметны, но я их ненавижу. На первый взгляд он кажется таким же ненавязчивым и сдержанным, как и прежде, но я ощущаю, как периодически мужчина задумчиво смотрит на меня и то и дело улучает моменты во время работы, чтобы что-нибудь сказать, хотя я практически не даю ему такой возможности. Уже несколько ночей я не была на пляже и действительно хотела бы, чтобы Нилл просто игнорировал то, что услышал из моего телефонного разговора с Пиппой.

В Каслданнсе нет места моей кошмарной истории. Это мой идеальный мир, где всегда должно быть безоблачно, но сейчас осведомленность Нилла давит на меня тяжким грузом.

Эмми все происходящее мало беспокоит. Буквально через день после того, как я, словно ненормальная, вломилась в их квартиру, с утра она стояла у меня под дверью, и на следующий день, и потом тоже. Поначалу стоило опустить взгляд на рыжую головку девочки, мой уровень стресса подскакивал на невообразимую высоту, но с каждым ее визитом напряжение снижается. Это серьезное лицо одновременно успокаивает и выбивает меня из колеи, так часто я распознаю на нем эмоции, которые не отличаются от моих собственных. Чем бы ни было то, что нас связывает, оно притягивает нас друг к другу. Эмми поддалась этой силе, а я слишком слаба, чтобы не обращать внимания на ее стук в мою дверь.

Она приходит рано утром, таща за собой Нобса, обычно между восемью и девятью часами, а когда однажды малышка не показывается в привычное время, я чуть ли не принуждаю себя не стучаться в соседнюю квартиру с вопросом: «Привет, а можно Эмми выйдет поиграть?»

Только в районе одиннадцати стук все-таки раздается, и я удивлена, обнаружив в дверях не только Эмми, но и ее отца. У него на лице смесь беспомощности, вины и неуверенности.

– Вчера ночью я запер дверь, чтобы не дать Эмми постоянно заявляться к тебе, – поясняет он, пока девочка безучастно смотрит мимо меня внутрь квартиры. – Десять минут назад я проснулся, а она просто сидит на полу перед закрытой дверью… не знаю… ничего, что она к тебе ходит?

– Конечно.

Теперь это в каком-то смысле официально, и Эмми по утрам отправляется не в детский сад, а ко мне. И пусть пару недель назад я считала это невозможным, пусть со временем на мне все больше и больше сказывается недостаток сна, я радуюсь ее присутствию. Осознаю я это, когда однажды утром она вновь не возникает у меня на пороге.


У Эмми температура, но в остальном она

чувствует себя более-менее хорошо.


Это сообщение от Нилла прилетает мне в половине десятого.


Может все равно прийти, если хочет.

И если ты разрешаешь.


Не проходит и десяти минут, как раздается стук в дверь.

Не знаю, воспринимает ли девочка это таким же образом, как я, и поэтому ли тянется ко мне. Часто мы просто молча проводим время вместе, Эмми тихо разговаривает с Нобсом, а я сижу рядом и слушаю. Иногда мы общаемся в странной, осторожной манере, периодически подбираясь к темам, которые, вероятно, каждая из нас по своим причинам считает слишком тяжелыми, чтобы о них говорить. Но ничего страшного. Как-то я предложила Эмми почитать ей вслух, и хотя она долго сомневалась, в итоге согласилась. Время, которое мы проводим вместе за книгой, создает между нами еще одну связующую нить. Я заказываю детские книги, которые много значили для меня раньше, и то, что могу прочитать их с девочкой, тоже меня успокаивает.

Мы теперь не играем в «Маму, папу и ребенка», и Нобсу больше не нужно спать в моей постели. Ни разу больше я не предлагала девочке спеть вместе, однако в душе у меня есть такое желание. И мне хочется спеть именно Эмми, не Фэй. Понимание этого сначала приносит боль, но Фэй – это Фэй, моя малютка, а Эмми – это Эмми, девочка, которую приняло мое сердце.

В обед Нилл ее забирает, и каждый раз Эмми без малейших возражений встает и направляется к двери, даже если в этот момент мы дочитали до интересного места. Она топает мимо отца, тот прощается, а я просто сижу и размышляю, буду ли – и если буду, то как – обсуждать с Ниллом странное поведение его дочери рядом с ним. Если бы он хотел об этом поговорить, то уже бы это сделал. Он же терпит, что я ему тоже ничего не объясняю.

После ухода Эмми я, как правило, ложусь еще часа на два в кровать. Вместо сна мои мысли часто мечутся вокруг Пиппы, которая с того утра уклончиво реагирует на мои вопросы. Мол, все нормально. Нет, он больше не срывался. Нет, она не боится.

– Сиенна, не задавай мне постоянно одни и те же вопросы, ладно? – однажды говорит Пиппа. – Тебе больше не нужно ни за кем тут приглядывать.

Эта фраза сражает меня наповал, предложения разрывают внутри глубокую рану. Знаю, сестра не то имела в виду, но тем не менее ощущаю себя оторванной, отделенной, отвергнутой семьей. Моей семьей, состоящей из Пиппы.

– Хорошо, – несмотря ни на что, отвечаю я, и у меня даже выходит придать этому слову невинное, добродушное звучание. – Просто хочу, чтобы ты знала…

– Я знаю, – прерывает меня сестра.

Черт.

Сильнее, чем когда-либо, нарастает стремление поговорить обо всем с кем-нибудь. Возражающему голосу во мне, который выдвигает аргумент, что потом я буду вынуждена жить, зная, что у людей в головах засядут эти факты, приходится с каждым днем затрачивать все больше энергии.

Лежа по ночам в своей постели после утренних часов, проведенных с Эмми, после одиноких дней, порой прерывающихся короткими разговорами с Айрин, Лив или Пиппой, после семичасовых смен в «Брейди», я чувствую себя такой подавленной и истощенной, что иногда даже представляю себе, как было бы приятно еще раз начать все сначала в другом месте. Снова уехать и на этот раз не брать с собой никакого багажа, совсем никакого, однако, даже пока предаюсь этой мысли, осознаю, что никогда этого не сделаю. Не существует ничего, что разлучило бы меня с Пиппой.

И я буду скучать по Эмми у себя в гостях.

И я хочу продолжать видеть Нилла. Просто видеть. Не больше.

* * *

Объявление на двери паба бросается в глаза, как только я выхожу из своего узкого переулка. Вырванный из блокнота листок бумаги, несколькими полосками скотча приклеенный к деревянной двери.


К СОЖАЛЕНИЮ, СЕГОДНЯ ЗАКРЫТО


Закрыто? Субботним вечером? В замешательстве я пару секунд пялюсь на большие, жирно обведенные черным буквы, затем вставляю ключ в замочную скважину.

– Эй, – зову я еще до того, как сдвигаю в сторону тяжелую занавеску, – что здесь?..

Замолкаю, увидев Нилла, стоящего за барной стойкой с прижатым к уху мобильником. В качестве приветствия он просто поднимает руку и продолжает телефонный разговор.

– Да… именно. Без понятия, еще вчера ночью никто ничего не заметил… нет. Еще нет, но пол мокрый и… да.

Мой взгляд непроизвольно перемещается на медового цвета половицы у меня под ногами. В первый момент не обнаруживаю ничего необычного, а потом – тонкую пленку воды, выползающую в зал из-под бара. Нет, я ошиблась, похоже, она вытекает из кухни.

– Хорошо. Когда? До этого вы мне сказали, что могли бы сразу… да. О’кей… да, до встречи.

Пока Нилл прощается, я дохожу до двери на кухню и просовываю голову в рабочую зону Нелли. Ее самой нигде не наблюдается, зато на стене над мойкой красуется крупное темное пятно. Задняя часть помещения полностью затоплена, оттуда вода течет в бар. К плите прислонена одинокая швабра.

– О нет.

– К несчастью, да. – Позади меня появляется Нилл, засовывая смартфон в карман джинсов, а я оборачиваюсь и распахиваю кухонную дверь. – Вот такая хрень. Нелли я отправил домой, ты тоже можешь идти. Сегодня тут уже точно нечего делать.

– Как это получилось? Трубу прорвало? Разве это не только зимой бывает?

– До сих пор я тоже так думал. Но в аварийной службе сказали, что часто дело просто в проржавевших трубах, – вздыхает он. – Сейчас позвоню Дину, чтобы объяснил мне, где хранятся документы по страховке. Мастер приедет не раньше чем через час.

– Я могу что-нибудь сделать? Помочь вытереть пол?

– Если хочешь? Пока вода не поднимается и не достает до розеток, по словам сантехника, все в порядке. Только если протечка станет больше, мне надо будет звонить пожарным, чтобы они все откачивали. Но центральный кран уже перекрыт, и вода вроде бы не прибывает.

– Ладно, тогда я еще раз сбегаю наверх за второй шваброй.

Дежавю. Нилл тоже это понимает и впервые с моего прихода ухмыляется.

– До скорого.

Десять минут спустя мы молча работаем бок о бок. Обувь и носки мы сняли, а брюки закатали. Несмотря на то что у меня уже начинают болеть руки, озеро на кухне не сильно-то и уменьшается.

Темные волосы Нилла падают ему на лоб, когда он проводит шваброй по воде, не замечая, что я его разглядываю. Мои движения замедляются. Он одет в черную футболку и черные джинсы, и если бы стоял сейчас за стойкой, то, как всегда, был бы самым классным барменом на свете, на ослепительно-белой кухне, опять вооруженный шваброй… не могу сдержать улыбку. И, как назло, недостаточно быстро отворачиваюсь, когда он внезапно поднимает глаза.