– Потом она как-то заявилась в салон совершенно не в себе. Рыдала и никак не успокаивалась, я перенес одного из клиентов и закрыл студию, чтобы побыть с ней. Мы легли на диван в дальнем углу салона, и тогда это просто случилось.

Он пристально смотрит мне в лицо.

– Я обнимал ее все это время, и она все-таки перестала плакать. Думаю, мы оба уснули, по крайней мере в какой-то момент я проснулся, когда она наклонилась надо мной. Посмотрела на меня и… если скажу сейчас, что раскаиваюсь в том, что произошло, это будет лишь отчасти правда. Тогда бы не было Эмми.

Он шумно выдыхает.

– После этого мы снова уснули, и я проснулся, когда она поднялась. Это было… странно. Я пытался понять, мы теперь… ну, вместе или нет, а Кара сказала, что ей нужно уйти, но даже не объяснила, куда именно. Еще я спросил ее, увидимся ли мы вечером, она ответила: «Да!» – и ушла, мы… не виделись больше четырех лет.

– Что?

Нилл беспомощно пожимает плечами.

– Я искал ее, спрашивал у всех ее знакомых, но она как испарилась. Как будто ее никогда и не было. Пара человек упомянули, что она вернулась к родителям в Эдинбург, Кара из Шотландии. У меня остался ее номер, но она не брала трубку, не ответила ни на одно из моих сообщений, а потом абонент просто отключился. Я долго задавался вопросом, почему Кара уехала, беспокоился, но в итоге… в общем, мы не так уж близко друг друга знали, – повторяет Нилл и, похоже, старается убедить в этом больше не меня, а себя самого.

– А дальше? – тихо спрашиваю я через несколько минут, потому что он замолчал. – Как ты узнал об Эмми?

– Кара приехала, – просто произносит Нилл. – Она приехала, презентовала мне Эмми, провела у меня одну-единственную ночь и на следующее утро пропала во второй раз, теперь уже – чтобы покончить с собой.

Мне на грудь словно опускается тяжелый камень. Я с усилием моргаю сквозь наворачивающиеся слезы.

– Что? – Голос у меня звучит так тонко, как у Эмми.

– Она была на взводе. В отчаянии. Но смеялась, как обычно. Сказала, что ради дочери перепробовала все. На какое-то время даже отказалась от наркотиков, как минимум от самых тяжелых, что бы это ни значило. Сказала, что ради Эмми хотела изменить свою жизнь и у нее почти получилось.

Нилл встает и нервно шагает к окну, а потом обратно к дивану.

– Они обе едва переступили порог моей квартиры, когда Кара представила меня Эмми как «твой папа»… без понятия, кого из нас это больше шокировало – меня или ребенка. Наверное, меня. Эмми хотя бы знала, что где-то у нее есть папа, Кара явно обо мне рассказывала, но я не знал ничего, совсем ничего! Поначалу я был в шоке, затем разозлился, а потом… это оказалось чересчур. Так как осознал не только то, что внезапно стал отцом, а что помимо всего прочего Кара чего-то меня лишила. Первых лет с… моим ребенком. С Эмми. Я хотел быть частью этого. Ты понимаешь?

Он стоит передо мной, обыкновенный мужчина в джинсах и футболке, татуированные руки, привлекательная внешность. На первый взгляд он – человек, с которым жизнь хорошо обошлась, которого все любят, однако от него исходит грусть, которая кажется почти ощутимой. Как ему так хорошо удавалось скрывать от меня такое горе?

Я неловко встаю, толком не понимая, как поступить дальше.

– Кара говорила, что увидела в беременности свой шанс, новое начало. Она хотела сжечь все мосты, покончить со всей своей прежней жизнью, и это не имело никакого отношения ко мне. – По лицу Нилла проскальзывает печальное выражение. – В ту ночь я не проявил к ней большого понимания. Забросал ее упреками, сказал, что она объявилась слишком поздно, я… не знал… если бы я только мог подумать…

Голос у него обрывается, взгляд блуждает по комнате, пока не натыкается на мой, и в эту секунду он, судя по всему, принимает решение.

– Я много чего еще ей высказал, фразы, о которых теперь жалею. Мы разговаривали всю ночь, ссорились, пока Эмми спала в моей постели. Уже почти рассвело, когда я отправил Кару в спальню к дочери и сам устроился в гостиной. А когда проснулся, Эмми стояла возле дивана, а Кары не было. Эмми сказала, что мама попрощалась с ней и пообещала, что скоро вернется, чтобы ее забрать. – Нилл слегка помотал головой. – Это единственное, в чем я еще виню Кару, все остальное… – На краткий миг он вжимает стиснутые кулаки себе в лоб, как будто хочет выдавить картинки из головы. – На кофеварке валялся конверт, в нем лежали документы, касающиеся Эмми, свидетельство о рождении и тому подобное, а кроме этого письмо от Кары. Она хотела еще раз письменно подтвердить, что я биологический отец Эмми и что она добровольно оставляет со мной дочь. А еще она желала мне всего наилучшего и просила всегда напоминать Эмми, что у нее есть мама, которая ее любит, всегда любила и…

На этом месте голос у Нилла ломается, и я заставляю себя позволить ему выговориться, не перебивать тем, что подойду и обниму его.

Он откашливается, а его взгляд, который только что невидяще смотрел сквозь меня, вновь проясняется.

– Если бы я был внимательнее к Каре, прислушался к словам, может, существовал шанс отговорить ее от задуманного. Если бы я дал понять, что помогу ей… я обязан был не допустить, чтобы она ушла, чтобы вышла из квартиры, чтобы…

Отчаяние, ярость, неверие, ненависть к себе… не знаю, как давно умерла Кара, но эмоции отражаются у Нилла на лице, как будто бы это случилось вчера. И я думаю… я знаю, что эти демоны будут преследовать его еще долго. Возможно, всегда.

– Понадобилось два дня, чтобы выследить ее, несмотря на то что предсмертная записка, которую она мне оставила, оказалась достаточной причиной для полиции, чтобы основательно взяться за ее поиски. Но я даже не был в курсе, где она жила последнее время. От Эмми тоже не удалось ничего добиться. Нашли Кару, лишь когда хозяин одной гостиницы сообщил о ее смерти, о ее… суициде. Она что-то себе вколола… хотя бы это было безболезненно. Но я даже не знаю, почему она это совершила, почему Кара привела ко мне Эмми именно в тот момент, что опять догнало ее в этой жизни.

Тон Нилла становится немного прохладнее, чуть более отстраненным. Ему хочется быстрее положить этому конец, и я могу только догадываться, как много сил ему потребовалось, чтобы все мне рассказать. И поступил так он в принципе лишь из-за Эмми, тут я даже не сомневаюсь.

– Я водил Эмми к психотерапевту, которая посоветовала на первых порах дать ей личное пространство, сказала, что ей нужно время, чтобы приспособиться к новой обстановке. Эмми постоянно спрашивала о матери, пока я улаживал дела со службами, и каждый раз я пытался ей объяснить, что Кара никогда не вернется и больше ее не заберет. Так или иначе, а она перестала спрашивать о Каре, а точнее, вообще перестала со мной разговаривать. Мне казалось, что Эмми осознала смерть Кары, но после сегодняшнего вечера я уже не уверен. Я слышал, что она сказала тебе в спальне.

– Может, Эмми до сих пор ждет, – отвечаю я. – Тебе надо поговорить с ней об этом.

Нилл выдыхает.

– Для нее это важно, – шепчу я.

Тишина, опустившаяся между нами, ножом вонзается мне в сердце.

Глава 15

Нилл укладывается на диване, а я заползаю, как и договаривались, на кровать к Эмми. В идеальном мире признание Нилла освободило бы что-то в нем, чувство вины немного отступило бы и, возможно, это даже немного сблизило бы, нас. Однако в реальности вместо этого между нами выросла стена.

Дело не только в знании о матери Эмми, о женщине по имени Кара, которая в какой-то миг решила, что все слишком сложно. К этому добавляется понимание, что самообладание Нилла, его независимость и спокойная уверенность в себе, впечатлявшие меня с самого начала, в какой-то мере напускные. А я этого не заметила, не распознала.

Как у него так получается?

Каждый день дочь напоминает ему о произошедшем, каждый божий день он видит взгляд маленькой девочки, которая наверняка все равно ждет свою маму. Он чувствует себя ответственным за боль Эмми, хуже того, он считает, что стал одной из ее причин.

Эмми… ей следует узнать, что Кара умерла. Но от одной лишь мысли отнять последнюю надежду у малышки, тихое сопение которой слышится рядом, я крепче вцепляюсь в одеяло.

Ощущаю себя беспомощной и словно парализованной, больше всего мне хочется разрушить эту новую стену между мной и Ниллом и пойти к нему, но я боюсь, что он неверно все истолкует, примет мою потребность в человеческом тепле за жалость и сострадание.

Разумеется, мне и жаль тоже, причем жаль всех: Нилла, Эмми, Кару… и Фэй, и Пиппу, и даже мать. Она оказалась не способна сберечь своих дочерей, но защищает мужчину, который ненавидит собственную семью. Я вечно ее упрекаю в том, что она бросила нас в беде… и это правда, но в то же время и нет. По крайней мере, она была с нами. День за днем. Вставала по утрам, готовила нам обеды в школу и заодно пыталась пробудить в нас сочувствие к отцу.

Мама чертовски много раз поступала неправильно и продолжает так делать. Но она была рядом. Делает ли это ее хорошей матерью?

Я долго вглядываюсь в темноту, прежде чем ответить себе на этот вопрос. Нет. Нет, это не делает ее хорошей матерью. Но она хотя бы не исчезла. Возможно, однажды мне все же удастся это оценить.

Когда я просыпаюсь, уже занимается рассвет. Осторожно откидываю одеяло и спускаю голые ступни на пушистый коврик перед кроватью. С одеждой в руках крадусь в ванну, а чуть погодя – вниз по лестнице.

Нилл лежит на диване в гостиной, глаза закрыты, одной ногой он упирается в подлокотник, вторая немного торчит над спинкой дивана. Он не переоделся, до сих пор в джинсах и футболке, и даже во сне выглядит усталым. Уязвимым.

Внезапно Нилл распахивает глаза, и я подпрыгиваю, застигнутая на месте преступления.

– Привет.

Он улыбается своей фирменной улыбочкой и неожиданно снова превращается в мужчину, которого я знаю, в мужчину, в которого влюбляются все создания женского пола по другую сторону барной стойки, в мужчину, который и во мне самой что-то изменил. Как бы это ни случилось.