– Теперь Нобс тоже умер, – бормочет Эмми, и Нилл резко выпрямляется.

То, что он тут же поднимается и уходит, шокирует меня настолько, что даже утрата плюшевого друга по сравнению с этим теряет значение, и моя рука замирает на спине у девочки. Не может же он просто встать и уйти! Даже если его дочь лежит у меня в объятиях, он должен хотя бы попробовать ее как-то утешить. Должен быть рядом с Эмми. Просто рядом.

С трудом снова переключаю внимание на малышку, которая тихо и неподвижно обмякла у меня на коленях, прижавшись головой к моему животу. Я до глубины души разочарована побегом Нилла, но в эту минуту речь не обо мне.

– Мне так жаль, Эмми. – Автоматически опять начинаю ее поглаживать, бережно провожу пальцами по рыжим волосам, ловлю отдельные вьющиеся прядки, которые вновь скручиваются, как только я их отпускаю. – Может быть… море вернет его нам обратно. – Стоило бы просто захлопнуть рот, но я не могу. Детское горе вынуждает меня выдумывать чудеса, я прекрасно это осознаю, но не в силах остановиться. – Возможно, он выплывет на сушу… Нобс ведь помимо всего прочего отличный пловец. Наверное, его найдет какой-нибудь пиратский корабль, и он отправится навстречу таким приключениям и…

Безуспешно обшариваю закоулки памяти, надеясь обнаружить то, что успокоило бы Эмми. Однако все яснее понимаю, что слова не помогут девочке пережить утрату и мне предстоит разделить с ней горе. Если уж Нилл этого не делает.

– Я хочу к маме, – едва слышно шепчет Эмми. – Она должна вернуться. Мама должна меня забрать. Она не должна была умирать.

Малышка снова начинает плакать, и на этот раз я ничего не говорю. Больше никаких чудес. Эмми знает, она прекрасно осознает, что ее мама больше никогда не придет, и еще сильнее, чем секунду назад, я желаю, чтобы Нилл остался здесь. Этот момент болезненный, печальный и важный, и ему нужно быть тут. Он просто обязан.

Пролетает маленькая вечность, но я продолжаю держать девочку на руках. Даже после того, как онемели все мышцы до единой и я не чувствую ног.

Согнувшись над Эмми, возвращение Нилла я замечаю, только когда он оказывается практически рядом с нами, и от его вида в первую секунду у меня перехватывает дыхание.

Он вымок до нитки: джинсы, обувь, футболка, все. На обоих предплечьях обнаруживаю продолговатые ссадины, на лице под левым глазом кровь, а в руках у него Нобс. С зайца не капает вода, наоборот, он выглядит тщательно выжатым.

Я выпрямляюсь.

– Эмми.

Головка девочки поднимается. Широко распахнутыми глазами она смотрит на отца, который, присев рядом с нами на корточки, протягивает ей Нобса. Все так же не отводя взгляда, малышка берет игрушку.

Крепко прижав зайца к груди, она поднимается. И время останавливается, когда ее маленькая ручка касается щеки Нилла. Или, скорее всего, время не останавливается, а несется со скоростью света, потому что, прежде чем до меня доходит сила этого момента во всей его значимости, он уже заканчивается. Тоненькими ручонками Эмми обвивает влажного игрушечного зверька, делает несколько бесцельных шагов по короткой колючей траве и просто садится на землю, стискивая Нобса.

Лицо у нее красное и пошло пятнами, отчетливо видны дорожки от слез, но девочка больше не плачет, во всяком случае пока. Будет еще столько слез, в этом я уверена и с такой же уверенностью понимаю, что это хорошо – видеть, как Эмми плачет.

Все это время я мечтала, чтобы она засмеялась, но лишь теперь мне становится ясно, что гораздо важнее для нее способность плакать.

Нилл запускает руку в волосы, трясет головой, и капельки, сверкая, разлетаются во все стороны. Обнаружив, что я за ним наблюдаю, он застывает на середине движения.

– Что?

– Ты… – неверяще указываю на мужчину и его насквозь промокшую одежду, – плыл?

– Немного пролез по скалам и хоть и не по своей воле, но плыл, да.

Я представляю себе, как он срывается с камней в воду, как борется с течением, стараясь не напороться на опасные гребни, которые скрываются под поверхностью воды, как ищет опору на острых камнях, чтобы спасти Нобса, и в этот миг мне ничего не хочется сильнее, чем броситься ему на шею.

Глава 16

На Кэйрахе дни пробегают слишком быстро. Неделя на этом острове – ничто, время летит, как ни пытайся его притормозить.

Днями напролет мы по большей части гуляем снаружи, хотя Кэйрах такой маленький, что вскоре у меня возникает ощущение, что я изучила каждый его квадратный сантиметр. Во второй раз Эмми понравилось искать на пляже перед причалом ракушки и красивые камешки, и мы раскладываем перед печью ее сокровища, чтобы их просушить. Несмотря на время года, мы растапливаем ее каждый вечер просто потому, что так становится уютнее.

Не единожды мы ищем и находим Эльзу, по крайней мере Эмми не сомневается, что каждая повстречавшаяся нам овечка – это она. Как по мне, так почти все овцы одинаковые, однако ни меня, ни животных не беспокоит, что иногда кого-нибудь из них называют Эльзой.

По утрам мы подолгу завтракаем за полукруглым столом у окна, и мы с Эмми придумали игру – описывать, какого цвета сегодня море. Причем малышка весьма изобретательна: например, в четверг утром, когда на остров приехал Кьер и привез продукты, вода была «зеленая, как трактор, но грязный трактор». До сих пор это единственный день, в который небо затянуто облаками, и Кьер показывает нам местечко неподалеку от маяка, расположенное высоко над утесами. Там высятся несколько громадных валунов, которые выглядят, как укрытая от ветра лощина.

– Это любимое место Лив на острове. Как-то она даже развела тут большой костер, – рассказывает он, обращаясь при этом напрямую к Эмми, – посреди ночи.

Девочка только кивает. В присутствии посторонних она все так же стесняется, но, что слова Кьера произвели на нее впечатление, выясняется, когда вечером она просит отца разжечь костер на скалах.

После этого Нилл оттаскивает туда почти все дрова, сложенные на втором этаже маяка, и устраивает из них огромное кострище, а вместо овощной запеканки, которую я планировала на ужин, мы жарим на углях заранее принесенную картошку.

Когда стемнело, мы втроем ложимся на широкую кровать в спальне: Нилл справа, я слева, а Эмми – посередине. К тому времени уже вошло в привычку, что, почистив зубы и с Нобсом на коленях, девочка терпеливо дожидается нас. Она сворачивается под одеялом, только когда мы оба укладываемся с ней.

Над головой у Эмми я вижу очертания лица Нилла и знаю, что он тоже смотрит на меня. Связь между нами становится крепче и настолько сильнее, что порой я буквально чувствую, как тьма во мне сжимается и дышать становится легче. Иногда поверх книги, которую читаю малышке, я ловлю взгляд ее отца, когда он наблюдает за нами. Или проходя мимо меня с Нобсом, которого ему доверила дочь, пока сама плещется в ванной, он на секунду дотрагивается рукой до моей спины. В такие моменты мои эмоции хлещут через край, мне хочется раскинуть руки и обнять все вокруг, в том числе Нилла, Эмми, и себя саму. Между тем Нилл все еще ждет, когда я поведаю ему о своем прошлом. Трудно об этом забыть, тем более что вечер за вечером я проверяю на телефоне сообщения от Пиппы.

В пятницу утром я звоню сестре. Пиппа заставляет меня описывать ей каждый холмик и каждый камень на Кэйрахе, восторгается моими рассказами про Мэттью, поэтому я обещаю, что когда-нибудь покажу ей остров.

Сама же она всячески уклоняется от моих попыток расспросить ее об обстановке дома.

– Все нормально, – отмахивается Пиппа. – Ничего нового. Скарлет снова рассталась с парнем.

Сестра отвечает, как наша мать, когда хочет увести разговор в сторону от определенных тем, и неприятное чувство, которое рождается у меня после этого, не отлипает до конца дня, как колючий репей.

– У тебя дома все в порядке? – шепчет Нилл, когда мы лежим в спальне, а Эмми засыпает.

– Не знаю.

– Может, нам съездить туда на следующей неделе?

Поехать в Талламор? Вместе с Ниллом? Представить его маме и надеяться, что в этот конкретный день на ней не будет следов от побоев? Рисковать наткнуться на отца?

Когда просила Нилла отвезти меня в прошлый раз, я не задумывалась обо всем этом, но там была экстренная ситуация. Все мои мысли тогда были сосредоточены на том, как быстрее всего добраться до Талламора, чтобы не дать отцу убить мать или Пиппу.

– Твою сестру мы тоже могли бы забрать. У нее же сейчас каникулы? – Как обычно, Нилл читает мои мысли.

– Да, до конца августа.

– И что ты думаешь?

Привезти Пиппу было бы здорово. Однако я уже сейчас предвижу, что она скажет. Что не готова оставить маму одну.

– Спрошу у нее, – все равно отвечаю я.

Несколько секунд пялюсь в темноту. В полосках света, падающих из приоткрытой двери в спальню, видно, что Нилл лежит на спине, закинув руки за голову. Вдруг без единого звука он садится. В прошлые вечера мы всегда засыпали вместе с Эмми, но сейчас он вылезает из постели. Он медлит, и я на автомате тоже сажусь. Эмми во сне вздыхает.

– Что ты задумал? – шепчу я.

Вместо ответа Нилл протягивает мне руку, и я хватаюсь за нее.

Следом за ним спускаюсь по ступенькам в гостиную, Нилл щелкает выключателем около лестницы, гася свет. В печи еще потрескивают угли, а в окно просачивается сияние сотни миллионов звезд. Никогда в жизни я еще не видела такого звездного неба, как на Кэйрахе, и прошлой ночью мы с Эмми уже любовались им.

Нилл ведет меня к дивану и опускается на него, не отпуская. Обнимает меня обеими руками и немного откидывается на спинку, укладывая мою голову себе под подбородок.

– А теперь рассказывай, – произносит он безо всякого перехода. – Что с твоей сестрой? Ты боишься за нее, не так ли?

Я невольно пытаюсь вывернуться из объятий, но Нилл не поддается – во всех смыслах.

– Эмми… – бормочу я.

– Эмми спит. А если проснется, то либо позовет нас, либо снова включит свет на лестнице, прежде чем спуститься. – Очень медленно он поглаживает ладонью мою спину. – Говори уже.