Сорвавшись с места, бегом устремляюсь к шкафу. На нижней полке – три чемодана. Их мы купили не так давно, чтобы ездить в путешествия. Хочется снова заплакать, но я держусь. Отдам всё это добро Верниковскому, пусть забирает к чертям.

Через полчаса набитые под завязку чемоданы стоят в прихожей. Вещи Дани бросала как ни попадя, и все, которые попадались на глаза. Даже его любимые кружки – тоже упакованы заботливой бывшей женой.

Накатывает удовлетворение. Острое, но какое-то истеричное. Ничего… мне просто нужно время, и я смогу себя склеить.


Мне просто нужно хоть немного времени.

– Привет, заходи.

Открыв дверь Верниковскому, стараюсь на него не смотреть, но проигрываю сама себе. Он заметно похудел. Вчера я не обратила на это внимания, зато сейчас у меня есть возможность отметить эти детали.

Даня смотрит на чемоданы, но задавать вопросы не торопится. Просто разувается и проходит на кухню.

– Кофе не предлагаю, разговор и вправду будет коротким.


Зайдя следом, я складываю руки на груди.

– Как отметила день рождения? – поворачивается ко мне Верниковский и опирается на спинку стула. Словно ему нужно за что-то держаться.

– Просто прекрасно. Как твой сын? – парирую в ответ.

Наверное, глупо об этом спрашивать. Ведь это напоминание о причине крушения нашей семейной жизни прежде всего бьёт по мне. Впрочем, мне уже не настолько больно. Вон, даже дышать могу.

– Хорошо. Успокоился.

Он делает глубокий вдох. Распрямляется, шагает ко мне. Я инстинктивно отступаю. Только не это! Только не попытка меня обнять или поцеловать. Я не хочу – ни попыток этих, ни Даню рядом.

– Сонь… пожалуйста, не разводись со мной, – шепчет он хрипло. – Пожалуйста. Ты – самое важное и главное, что у меня есть.

Едва собираюсь сказать, что главным для него должен быть сын, как Верниковский падает на колени. Это настолько выбивает из колеи, что мне хочется развернуться и бежать, куда глаза глядят.

– Соняяяяя…

Он подползает ко мне, хватает за ноги. Прижимается с такой силой, что я впиваюсь в его одежду в бесплодной попытке оттолкнуть. Я в ужасе, мне снова не хватает кислорода.

– Отпусти меня, Верниковский! Отпусти!

Господи, неужели этот вопль вырывается из моей груди?

– Соняяяяя! – муж рыдает. Таким я не видела его ни разу в жизни. – Мне так хреново… так хреново без тебя.

Я пытаюсь его отпихнуть, хочу сделать больно. Теперь уже не в одежду впиваюсь, а в волосы – чтобы он только меня не трогал, не делал того, что меня, только-только начавшую собирать себя по кусочкам, вновь превратит в пыль.

– Даня, хватит! Хватит, прошу! Ты больно мне делаешь!

Это даже не физическая боль, хотя, от того, с какой силой он меня сжимает руками, я чувствую ещё её. Это боль где-то глубоко внутри, так глубоко, что её оттуда не вытравить ничем.

Верниковский слушается. Отпускает, закрывает лицо ладонями. Продолжает рыдать, а у меня только одно желание, которому и поддаюсь.

Выбегаю из кухни и прячусь в ванной. Запираюсь, в надежде, что Дане хватит ума не ломиться ко мне.

Несколько пригоршней ледяной воды в лицо не отрезвляют. Дышу надсадно, но понимаю, что стараюсь делать это как можно тише, а сама чутко прислушиваюсь к тому, что происходит в квартире. Хочется услышать звук закрывшейся входной двери, но… как мы станем существовать дальше, когда так или иначе придётся встречаться, просто не представляю.

Выйдя из своего убежища, обнаруживаю Верниковского на кухне. С пола поднялся – и то хлеб.

– Я прошу тебя только об одном, – говорю тихо и хрипло, и Даня вскидывает на меня глаза. – Спокойно отпусти меня. Подпиши все бумаги…

– Не могу, – шепчет в ответ муж, не дав договорить.

– Придётся смочь, Верниковский. Я не выдержу, если такое будет случаться и дальше.

– Дай мне возможность искупить свою вину.

– Я этого не хочу. Не хочу, понимаешь? Не в пику тебе. Не чтобы больно стало хоть на грамм так же, как и мне. Я просто ничего больше не хочу.

Он делает рваный вдох, а я… просто стою напротив и жду, когда же муж уйдёт.

– Дай мне время… Сонь, это всё, о чём прошу. Дай мне возможность. Шанс хоть один…

Эти слова снова отзываются внутри тем, что приносит лишь страдания.

– Как ты себе это представляешь, если я не готова принять тебя после того, что ты натворил? Ты ведь врал мне много лет. Деньги крысил от законной жены. Ребёнка своего в опасности оставлял. Мне родить не давал всё это время. А я же тебе верила… Верила, что ты хочешь сына или дочь. Пусть позже, но хочешь ребёнка. Нашего, общего, понимаешь, Верниковский?

– Я хочу!

Он вскакивает с места, я же – просто смеюсь. Коротко и зло. Хочет он, ну надо же. Очень «вовремя».

– Хоти его с кем-нибудь другим теперь. У меня жизнь новая. И у тебя тоже.

Он подходит, а я руки на груди складываю в защитном жесте. Не хочу Даню рядом. Даже на орбите собственной жизни.

– Я тебя люблю… Люблю так, что сдохнуть сейчас хочется, когда понял, что теряю.

– Потерял. Ты меня уже потерял. Запомни это и давай уже просто по-человечески разведёмся. Можем же мы сделать хоть что-то именно так?

– По-человечески?

– Да, – киваю с усмешкой на губах. – Как двое разумных взрослых людей.

Верниковский голову опускает, а у самого на лице такая же усмешка – горькая, кривая.

– Я когда думаю о том, что сделал, разум теряю.

Мы молчим. Мне совсем не хочется напоминать Дане о том, что потерянный разум нужно было возвращать давно, шесть лет назад. Признаваться во всём и не отнимать у меня эти годы жизни.

– В следующий выходной подаю заявление на развод. Судиться за машину не буду, оставь себе. Вещи твои в прихожей. Остальное заберёшь как-нибудь. На этом всё, Дань. Говорить больше не о чем.

Повисает тишина. Только слышу, как за окном идёт своим чередом жизнь. И хочется просто выйти на улицу, бродить среди прохожих и ни о чём не думать.

Верниковский смотрит на меня пристально несколько минут. Я же отвожу взгляд, изучаю обои на стене. А потом он просто проходит мимо и покидает квартиру. Чемоданы остаются стоять там, куда я их выволокла.

И к чёрту всё! Я приняла решение и планирую следовать ему до конца. Другого выхода у меня нет.

Ему совсем не хотелось снова встречаться со Светой. Но не решить всех формальностей Даниил попросту не мог. Хотя, кажется, прекрасно понимал, чем именно закончится их разговор.

– Кофе не предлагаю. Пива? – спросила она, когда Верниковский переступил порог небольшой квартиры, которую арендовал для сына и Светы.

– В десять утра? – насмешливо приподнял бровь.

– Как хочешь.

Светлана налила себе какое-то дешёвенькое пойло в обычную кружку для чая. Села за стол, кивнула напротив себя.

– Вообще я так рано не встаю, – напомнила она то, что он знал и так.

Верниковский пожал плечами. Взгляд наткнулся на тарелку с динозавриками, которую он когда-то привёз сыну. На ней лежали окурки вперемежку с какими-то фантиками.

– А у меня потом времени не будет с тобой говорить. Работаю я, как ты помнишь. – Он устроился за столом и сказал: – Я хочу, чтобы ты отказалась от Марка. Оформим официально проживание со мной.

– Нет.

Верниковский даже отшатнулся, когда услышал этот категоричный отказ. Нет, он и не надеялся, что разговор будет простым, но рассчитывал хотя бы на обсуждение.

– Ты же знаешь, что Марку с тобой плохо.

– Так он и не со мной. – Света пожала плечами, усмехнулась, снова глотнула мутного пива.

– Хорошо. Я хочу, чтобы он официально жил со мной.

– Нет, Данил. Я думала об этом, ждала, что ты приедешь это обсудить. Всё останется так же, как и сейчас. Квартиру продолжишь снимать. Те крохи, что мне платил, тоже останутся. Заметь, на алименты я не подавала, хотя, могла бы. Но мне хватает.

Верниковский сцепил челюсти. Злость была такой ярой, что руки сами по себе сжались в кулаки. Только не на Свету злился, а на себя в первую очередь.

– Я хочу иметь право, например, вывезти ребёнка в другую страну. Марк ничего ведь в жизни не видел.

– Вывози, какие проблемы? Нотариально оформим всё. Вроде как воскресный папа забрал на пару недель сына.

Даниил поднялся и тяжело опёрся руками на стол. Навис над Светой. Вляпался в какую-то разлитую бурду, хотя… вляпался не только в неё. Но и вправду сам был виноват.

– Ты только помни, Данил, что я мать Марка. И сейчас он должен быть со мной. Забирать без моего согласия ты его права не имеешь.

– Ты о чём?

Верниковский не понял, что именно имеет ввиду Света. Это сейчас… угрозы такие?

– О том, что если вдруг начнёшь предпринимать какие-то шаги за моей спиной, придётся обратиться к ментам и рассказать, как ты моего сына похитил, на которого по дурости я в свидетельстве тебя отцом указала, и мне угрожал.

Даня сделал рваный вдох. Пока он вообще не понимал, что делать дальше. Да и главным сейчас было спокойствие Марка.

– Ты сама понимаешь, что несёшь? Это же твой ребёнок… о нём надо думать в первую очередь.

Света хмыкнула – зло, коротко. Отвернулась, но Даня заметил, какая ненависть в её глазах мелькнула.

– Что-то ты запоздало хорошим отцом стал, Верниковский. Раньше надо было чесаться.

Пришлось снова сцепить зубы, чтобы не наговорить того, о чём впоследствии он пожалеет. По сути, всё было ясно. И угрожать судами, адвокатами и прочим «весельем» было Верниковскому не на руку.

– Марк остаётся со мной. Остальное в твоей жизни остаётся, как есть сейчас, – процедил он и, развернувшись, пошёл к выходу.

Последнее, что услышал, и от чего едва не сорвался, были слова Светы:

– И помни, кто мать Марка, и где он должен быть в данный момент! Если вдруг что…

– Пап! Смотри, что мы с дедом в гараже сделали!

С того дня, когда сын оказался рядом, с Марком произошли такие перемены, что Верниковский только и делал, что мысленно костерил себя – почему не признался во всём раньше? Почему не забрал Марка, пусть даже и на условиях Светы? Хотя, он знал ответ на этот вопрос. Это было равносильно тому, чтобы потерять настолько же ценное – любимого человека.