Он всё думал, что сможет как-то компенсировать Марку своё редкое присутствие, но сыну были нужны ни игрушки, или, скажем, походы в кафе. Ему нужно было ощущение земли под ногами, а не бесконечная карусель, в которой он был самым уязвимым звеном.

– Что сделали? – улыбнулся, увидев, как Марк прячет за спиной скворечник, который виден со всех сторон.

– Вот! Домик для птичек! Скоро осень, дед сказал, что им нужно будет где-то жить.

Сын нахмурился, как будто в воспоминаниях мелькнуло что-то нехорошее, но выражение лица Марка тут же смягчилось.

– Я пойду бабушке покажу. Она сегодня повидленные пироги печь будет.

Он умчался, а Верниковский тяжело опустился на стоящей в прихожей стул.

– Ну? – потребовал ответа отец, выходя из ванной и вытирая руки о полотенце.

– Сказала, что ничего официально оформлять не согласна.

– Понятное дело, тогда алименты и квартира уплывут.

– Это ещё не всё.

Даня сделал глубокий вдох. Когда ехал домой, о многом успел передумать. И раз за разом приходилось напоминать себе, что сейчас для него главным станет вопрос того, чтобы узаконить проживание с ним Марка. Потому что мысли были о Соне. О том, что может сделать, чтобы только она не исчезла из его жизни. О том, каким дебилом был, когда со злости поимел незнакомую девку.

– Продолжай, – подогнал его отец.

– Алименты я платил не по суду. Расписок не брал. Света намекнула, что может стребовать их сейчас.

– Скотина!

Верниковский невесело хмыкнул. Он и перед отцом был виноват, когда просил его дать в долг, чтобы покрыть убытки за сгоревший дом.

– Но и это ещё не всё. Она пригрозила, что выставит меня похитителем, если я начну предпринимать какие-то шаги. Подам в суд, например.

– Так она сама тебе Марка привела!

Возмущению в голосе отца не было предела, и Даня бы разделил его, если бы не одно «но».

– Не мне, а Соне. Наверное, понимает, что втягивать жену я в эти разборки не буду. Ну, или она сама меня пошлёт куда подальше, случись что.

Отец перекинул полотенце через плечо, опёрся плечом на стену.

– Соня согласится свидетельствовать, если понадобится. Она – девочка с сердцем.

– Нет. У нас и так полное дерьмо в отношениях сейчас. Да и нет их, отношений этих.

Верниковский поднялся на ноги, взглянул на отца.

– Я всё равно с адвокатом знакомым поговорю. Может, что выяснить удастся. Обскажу ему всё, как есть, пусть скажет, что можно сделать, – сказал папа после паузы.

Даниил кивнул. Ни мыслей о чём-либо, ни сил на это всё не осталось. Главное, что Марк сейчас был с ним. Только вот как теперь убедить себя, что цена, которую он за это заплатил, не была непомерной?

– Тётя Соня, здравствуйте!

Приходится закрыть глаза, когда слышу этот голосок. И почему мир такой тесный? А главное, как уверить себя в том, что мне просто почудилось?

Досчитываю до трёх и… смотрю прямиком на Марка. Он уже подбежал к скамейке, на которой я устроилась. Забирается на неё, чтобы сесть рядом. И по-хорошему, мне стоит встать и просто уйти, сделав вид, что я его не знаю… Но у него на лице написан такой восторг от встречи, что я потом ночами спать не буду, если сейчас сбегу.

Взгляд тут же мечется по парку. Лишь бы сын Верниковского был здесь не с ним и своей мамой! Выдыхаю, когда замечаю спешащую к нам свекровь. Одну.

– Привет, Марк.


Эти слова удаётся произнести ровным тоном и даже искривить губы в невесёлой улыбке. Ну и мысленно напомнить себе, что этот ребёнок никакой вины передо мной не имеет.

– А почему вы к нам в гости не приезжаете? – хмурится Марк. – Знаете, сколько я вам всего показал бы!

Он с ещё большим восторгом начинает крутиться на скамейке, сбивчиво рассказывает про то, как они с дедушкой построили скворечник. И как бабушка ему супы варит такие, что он их наконец полюбил.

А мне всё это как серпом по натянутым нервам. Представляю сижу, как дура, что это мой ребёнок с бабушкой в парке гуляет. Что отец Верниковского его премудростям мужским учит. И такая на душе тоска…

– Сонечка… – выдыхает свекровь, наконец, добравшись до нас. – А я смотрю… Марк к тебе побежал.

Вижу, что ей неуютно. Наверное, самое время просто встать и уйти, позвонить Андрею, с которым договорились встретиться и погулять, и сказать, что я сегодня ни на что не способна. Но Виктория Павловна говорит:

– Маркуш… иди обратно на качели. Поиграй там. Вон Катя тебя заждалась.

Её внук покорно кивает и, покинув скамейку, устремляется туда, где его «заждалась Катя». Лишь оборачивается на ходу и звонко кричит:

– До встречи, тётя Соня! Приезжайте к нам!

А я не хочу встреч этих. Потому что нутро и так всё вывернуто наружу. Не хочу и разговора со свекровью, который она собирается завести, но почему-то сижу и не даю понять, что мы с ней теперь чужие люди. Может, потому что всегда умела ценить людей родных?

– Как ты? – тихо интересуется Виктория Павловна.

Приходится сделать вид, что меня этот вопрос совсем не пугает необходимостью прибегнуть ко лжи. Что могу вот так просто соврать, что у меня всё прекрасно.

– Я в порядке. Сейчас вот в парк с другом пойду гулять.

– С другом?

В голосе свекрови нет ни капли осуждения, или это мне только так кажется. Но, наверное, – это тот момент, когда стоит расставить все точки над «и».

– Да, Виктория Павловна. С другом. Если вам действительно интересно, чем сейчас наполнена моя жизнь, то могу вас заверить – по Дане я не убиваюсь. Учусь всё строить с нуля. С другом в парк сходить, с подругами – в кафе. Вы ведь не просто ради вежливости спросили, каково мне?

Совсем не такого мне хочется, но слышу, как это враждебно звучит. И тут всё в кучу – Марк, разбередивший мне сердце, то, что свекровь вообще ни разу не позвонила и не спросила, не нужно ли мне простое человеческое участие. Но я ведь уже всё решила – моя прошлая жизнь таковой остаться и должна. Только теперь задаюсь вопросом – а могут ли люди стать «прошлыми»?

– Мне интересно, – тихо откликается свекровь. – И горько очень, что так всё вышло.

– Нормально всё вышло, – передёргиваю плечами. Замечаю Андрея, который направляется к нам, и очень рада, что скоро избавлюсь от того, что настолько бередит душу. – У вас внук теперь есть. Вы же так о нём мечтали.

Поднявшись со скамьи, направляюсь к Чернкову. Приходится зажмуриться, чтобы сморгнуть жгучие слёзы. И только слышу донёсшееся в спину:

– Софочка…

Ускоряю шаг, достигаю Андрея и, улыбаясь через силу, прошу:

– Давай в другом парке погуляем, хорошо?

На плакатах – яркие картинки. Детские рисунки и лозунг: «Мой папа – пожарный. Мой папа – герой!».

– Я не знал, что здесь будет проходить эта ерунда, – стискивает челюсти Андрей, когда мы с третьего раза паркуемся возле парка на берегу Финского залива.

– Почему ерунда? Смотри, сколько народу!

Я выхожу из машины и меня захлёстывает каким-то нереальным чувством. Словно попала в водоворот праздника, весьма неожиданного, но такого притягательного.

– Да что там смотреть? Как будут машины поджигать?

– Черенков, перестань. Иначе я пожалею, что вообще согласилась с тобой встретиться.

Андрей и вправду замолкает. Мы идём ко входу в парк, и я себя чувствую… принцессой, попавшей в сказку. Хоть меня и окружают совсем не замки, кареты и прочие тыквы. Но то, что творится кругом… это и вправду настоящее, ничем не омрачённое событие. Когда здесь собрались семьи – дети, бабушки-дедушки, мамы и папы. И все они текут бесконечными потоками по дорожкам парка.

Только в отличие от предыдущей прогулки совсем не ощущаю себя на обочине жизни. Напротив, чувствую себя частью всего этого действа.

– Сонь, кукурузу хочешь? Или лучше мороженое? – спрашивает Андрей, а я его почти не слышу.

Иду, как заворожённая, туда, где пожарные устроили самое настоящее шоу. На моих глазах, как по волшебству, поднимается ввысь огромная лестница. По ней наверх тут же устремляются мужчины. И одного из них, кажется, я прекрасно знаю.

– Воды лучше. Без газа, – шепчу едва слышно, а сама замираю и слежу за тем, как споро он залезает на самый верх.

И теперь уже у меня в душе тот же восторг, который бушует кругом. Саша Дарьялов собственной персоной. Сейчас он для меня не только уставший мужчина, который подбросил до дома, когда мне это было особенно нужно. И не тот, кто забыл в моей квартире свои очки. Он ещё и такой – быстрый, бесстрашный, настоящий.

– Нравится? – с бахвальством спрашивает Андрей, протягивая мне бутылку воды.

Как будто поезда сюда была именно его идеей.

– Круто же! – восхищаюсь, глядя на то, как пожарные начинают выделывать какие-то свои трюки на самой верхотуре.

– Не знаю, – хмыкает Черенков. – Может быть и круто.

А я стою, смотрю на всё это действо и чувствую, как у меня внутри начинает исчезать то, что причиняло лишь боль.

Никогда не знаешь, куда тебя отправит реальность, и что именно будет способно хоть отчасти облегчить тот ад, в котором ты существовала последнее время.

А потом всё исчезает и растворяется. И ощущение это восторженное, и облегчение. Теперь сбежать хочется, как будто тот самый порог, перейдя который, я смогу забыть – ещё не пройден. Да и невозможно его перейти столь быстро.

– Сонь, ты чего подвисаешь? Знал бы, что будешь на других мужиков пялиться – уехали бы, не заходя в парк.

Вот оно что? Вскинув брови, поворачиваюсь к Андрею. Он что, считает, что кто женщину ужинает, тот её и танцует?

– А чего на них не попялиться? Красивые, спортивные, на таких любая баба полюбоваться готова.

Отпиваю глоток воды, а сама чувствую, как внутри меня какая-то чертовщинка появляется, какой раньше не было.

Черенков сцепляет челюсти, улыбается кривовато. Потом смотрит мне за спину, и я резко оборачиваюсь.

– Привет, – с мягкой полуулыбкой говорит Саша.

Он уже спустился и даже успел меня узнать. Со спины.