– Хорошо. Значит, в суд идти не придётся.

Говорю это, а у самой голос дрожит так, что я вибрации слышу. Но мне нужно быть сильной. Пусть и вынужденно, но я просто обязана таковой стать.

– Не придётся.

Даня поднимается на ноги. Делает шаг ко мне. Нависает сверху и шепчет сбивчиво:

– Но от тебя не отступлюсь. Завоюю снова, несмотря на этих всех твоих хахалей новых. Завоюю так, чтобы не сомневалась, что ты мне нужна. А потом, если согласишься – сыграем роскошную свадьбу.

Он быстро уходит. Обувается в прихожей, выходит из квартиры. И мне остаётся только одно – совершенно непонятное чувство, которому я не могу дать названия. Впрочем, Верниковский вроде как вручил мне свободу… пусть и в данный конкретный момент.

И сейчас у меня есть возможность просто побыть наедине с собой и ни о чём не думать. Впрочем, очень сомневаюсь, что мне это всё же удастся.

– София! Соня! – слышу голос, в котором явственно различаю совершенно чёткие интонации, и знаю, кому он принадлежит.

Тому, чьи солнцезащитные очки так и лежат у меня в квартире. Сердце вроде бы бьётся спокойно, но как только оборачиваюсь на голос, немного ускоряет ритм.

– Привет, – улыбаюсь Саше, он тоже немного кривит губы в ответной улыбке. – И как мы не догадались просто обменяться номерами телефонов? – качаю головой, подходя к Дарьялову. – Давно ждёшь?

– Только подъехал. Я тоже не сообразил тогда в парке номер твой спросить.

Он усмехается, смотрит на меня с прищуром. Совсем не понимаю, почему от взгляда этого меня в жар бросает.

– Поднимешься за очками? У меня кофе новый… вкусный.

Лепечу, как будто мне не под тридцать, а в два раза меньше, и передо мной – объект моих мечтаний. Дарьялов качает головой, и у меня внутри всё замирает.

– За очками поднимусь, кофе пить не буду. Я тут просто рядом был, решил заскочить.

И почему от этих слов мне становится так… неприятно?

– А, окей, – пожимаю плечами. – Могу вообще тебе их принести.

– Я не потому, что не хочу, – говорит Дарьялов. – Просто у меня собака в машине.

Мой взгляд инстинктивно скользит по авто Саши. Цепляется за приоткрытое заднее стекло, за которым ничего, впрочем, не видно.

– Можно посмотреть? – спрашиваю, а сама уже иду к машине.

– Конечно.


Дарьялов оказывается рядом, распахивает дверцу, и я… застываю на месте. На меня с ужасом смотрят два огромных глаза какой-то настолько крошечной и худой собаки, что не сразу соображаю, что это за порода. Потом малышка жалобно и очень тоненько скулит и, закрыв глаза, прижимается всем своим телом к сидению.

– Что с ней? Она будто год не ела!

Перевожу взгляд на Сашу, на лице у которого то жёсткое выражение, с которым он тогда мне про пожар и Марка рассказывал. Что-то совсем не вяжется у меня в голове – спасатель, а так собаку замучил?

– У пи… короче, у малолетних идиотов двух забрали. Ну, как малолетних? Вроде под два десятка обоим, а без мозга. Хотя бы одного на двоих.

– Они над ней издевались?

– Можно сказать и так.

– И куда её сейчас?

– Волонтёрам знакомым отдам. Свозят в клинику, потом пристраивать будут.

Собачка так и продолжает вжиматься всем тельцем в сидение. Дрожит так, что удивительно становится, как вся машина не ходит ходуном. Мы стоим рядом с Дарьяловым, так близко, что я касаюсь плечом рукава его куртки. И вдруг говорю то, что даже толком не успела обдумать:

– А можно я её себе заберу?

Поворачиваюсь к Саше, успеваю заметить на его лице мелькнувшее удивление, которое, впрочем, очень быстро исчезает.

– Я буду очень ответственно к ней относиться. Сейчас же вызову такси, свезу к врачам. Почитаю, что нужно таким собакам. Ну там, корм…

Не успеваю договорить, когда Дарьялов закрывает дверцу машины, и уже рассчитываю, что он выскажет мне что-нибудь по поводу того, что вот так спонтанно животных не заводят. Вместо этого Саша открывает пассажирскую дверь и кивает на сидение рядом с водителем.

– Поехали.

Очки в этот день остаются у меня. Мы просто напрочь забываем о них в хороводе того, что происходит дальше. Сначала поездка в клинику, потом – по магазинам для животных. Спор о том, кто должен платить, который я с треском проигрываю. И вот – малышка чихуахуа у меня дома. Сидит, забившись под кровать, откуда пока я даже не думаю её вызволять.

«Дайте ей время, она сама выйдет, когда поймёт, что ей ничего не грозит». Именно так мне сказали в клинике, где я официально стала хозяйкой малышки. И сейчас, сидя на диване и глядя на расставленные и разложенные возле кровати игрушки и миски, даже не могла представить, что не взяла бы эту собаку.

«Как вы?» – приходит получасом позже сообщение от Дарьялова.

Улыбаюсь, как последняя дурочка. Хорошо хоть номерами телефонов успели обменяться.

«Мы неплохо. Руфи только раз показала нос из-под кровати».

«Руфи? Интересное имя».

«Ну не Пакость же!)»

Да-да, эти скоты называли малышку Пакостью.

«Да, она точно не Пакость».

«Ты так и не забрал очки».

«Будет повод приехать ещё».

Вроде бы ничего такого в этих словах нет, но… у меня чувство, какого не испытывала раньше. Это в восемнадцать с Даней всё было пропитано каким-то сумасшедшим восторгом. Сейчас же от простого общения внутри просыпается совсем другая Соня.

«Ты можешь приезжать и без повода. Мне приятно с тобой общаться».

Мысленно ругаю себя уже через пару минут за то, что сказала. Потому что Дарьялов замолкает. Даже Руфи выглядывает из-под кровати и смотрит на меня испуганно-вопросительно.

Ты дура, Софа. Даже если тебе самой и кажется, что в этих словах нет ничего особенного.

Впрочем, ответ всё же приходит. И именно тот, который хочу услышать. Словно Саше просто нужно было время, чтобы понять или примерить сказанные мною слова на себя.

Смотрю на экран телефона и улыбаюсь ещё шире, перечитывая сообщение раз за разом:

«Мне тоже очень приятно с тобой общаться, Соня».

– Юлькааааа, – буквально простанываю я имя подруги, когда она приходит ко мне на чашку чая и поболтать.

– Софкаааа!

Обнимает крепко, и мне легче от этого становится. От того, что не должна из себя что-то изображать, что с осторожностью к словам относиться не стоит. Просто побуду собой, ведь мне этого так не хватает в последнее время.

– Гошпадиииии! А кто это у нас тут такой маленькииииий? – умиляется Юля, когда к ней бочком подкрадывается Руфи.

За последние пару дней она заметно осмелела. Даже иногда даёт себя погладить, но чуть что не по ней – пулей устремляется к излюбленному месту – под кровать.

– Слушай, Верниковская, а ты её откормила за это время. От первых фоток прям фонило – собака-жертва-Холокоста, – качает головой подруга, скидывая обувь.

Слух режет фамилия, которую совершенно привычно произносит Юлька. Хм, а это впервые. Раньше ведь даже не задумывалась о том, что теперь я без пяти минут не Верниковская.

– Скоро снова буду Морозовой, – поправляю подругу, когда прохожу за ней на кухню.

Она оборачивается ко мне и смотрит удивлённо. Хмыкает, начинает доставать из принесённого с собой пакета всякую снедь.

– Удивительное рядом. Я уж думала, вы с Даней никогда не разведётесь.

Юля хозяйничает на кухне, я сажусь за стол. И сама думала, что мы с Верниковским никогда не разведёмся, а тут вон как выходит.

– С чего ты это взяла? – уточняю вяло.

Не пойму, почему так реагирую на слова подруги, которые и вправду отражают самую суть.

– Потому что ты всё тянешь и тянешь.

Юлька ставит передо мной бокал, который наполняет красным сухим. Раскладывает на тарелке сыр и вяленую говядину. И едва я собираюсь возразить, добавляет:

– Ты не подумай. Я на тебя не наседаю, ничего такого. Но… переживаю. Вот правда – совершенно искренне за тебя переживаю.

Она садится напротив, отпивает глоток из своего бокала. Смотрит на меня со всей серьёзностью во взгляде, от которой мне не по себе.

Может, я и впрямь закрываю глаза на то, что уже стоило бы решить давным-давно?

– Я знаю. И спасибо тебе за это, – просто отвечаю, скрывая истинные эмоции за глотком из бокала.

– Ты, Верниковская, бывшая-будущая Морозова, для себя реши, что тебе нужно. И сразу легче станет. Захочешь с Даней остаться – к чёрту развод.

– Нет!

Юлька усмехается, когда слышит от меня это слово, вырвавшееся изо рта на чистом автоматизме.

– Ну а не хочешь – так разводись. Не тяни кота за все подробности, Морозова.

Я тоже в ответ улыбаюсь, только от улыбки этой всё внутри льдом сковывает. Не знаю, права ли подруга. Станет ли мне легче, если всё решено будет?

Вообще-то это позиция страуса – голову в песок, и будь что будет. Но я ведь так жить не привыкла.

– В ближайшее время поедем подать заявление, – решаю я, закрывая для себя вопрос с Верниковским.

Я ведь настроена на то, чтобы подписать все бумаги и больше не пересекаться. Настроена, несмотря на эмоциональные качели, появляющиеся внутри так или иначе. Подруга права – зачем же тогда время тянуть?

– А Черенков твой? Что с ним?

Я инстинктивно хмыкаю. Что с ним? Этого не знаю. С того момента, когда они с Верниковским раскрасили друг другу морды, прошло несколько дней. За это время Андрей на горизонте не появлялся.

– Пока пропал. Может, это и к лучшему, – пожимаю плечами.

Между мной и Юлькой растекается молчание. Это очень ценно – вот так посидеть без слов и ничем не омрачить возможность побыть в тишине.

– А Саша? Что с ним? – спрашивает наконец подруга.

И в вопросе её – лишь желание быть рядом. Я это чувствую.

– А Саша… я не знаю, – выдыхаю рвано, а сама на Руфи смотрю.

Она как раз выбралась из самовольного заточения и принялась за корм. С таким аппетитом, будто я не кормила её чёрт знает сколько времени.

– Он просто человек, который мне нравится. Понимаешь, человек, в первую очередь?