Я опустил голову и выдохнул. В груди разливалась жгучая боль.

— Когда я спросил, связано ли это со мной, ты сказал «напрямую нет». Что ты имел в виду?

Льюис оглядел кладбище. Глаза его слезились, но слезы так и не пролились.


— Он оставил записку. — Льюис покачал головой, а потом посмотрел на меня. — Он был геем.

И словно по щелчку, появилось ощущение, будто меня ударили в сердце.

— Он сказал, что осознавал, что наши родители никогда не поймут. И ему не удастся состыковать того мужчину, которого они хотели бы видеть, и другого, которым он являлся.

Он больше не мог… жить с чувством вины и разочарования.

— О, боже.

Льюис кивнул, и по щеке скатилась слезинка.

— Он винил их. О чем им и заявил. Он сказал, что теперь на их совести смерти двух сыновей. — Он сверлил меня взглядом. — Они считали тебя мертвым. Не его.

Я нервно выдохнул, глаза мои застилали слезы. Это было чересчур.

— Он покончил с собой, потому что был геем?

Слезы хлынули из глаз Льюиса.

— Нет. Он умер, потому что благодаря нашим родителям чувствовал себя никчемным и грязным. Всякий раз, когда они толкали очередную, полную ненависти речь о том, что делает мужчину мужчиной… Должно быть, это его убивало.

— Ты знал, что он был геем?

Льюис покачал головой.

— Нет. Он мне не говорил. У него была девушка, по крайней мере, я так считал. Мы все считали. — Он вытер лицо руками. — Но оглядываясь назад, я могу сложить два плюс два. Вижу, как его передергивало, или как напрягалась челюсть, или его глаза… Вижу, как отчаянно он сопротивлялся.

Он запрокинул голову и в попытках подавить эмоции, глядя в небо, простонал.

— Когда ты уехал…

— Когда меня выкинули, — внес я поправки. — Выбор был не мой.

Он поднял руку.

— Прости. Когда тебя выкинули, он тяжело это воспринял. Очень тяжело. То есть нам обоим было нелегко, но ему в особенности. Мне казалось, он расстроился из — за того, что родители разделили нашу семью. Но ему было двенадцать. Он уже осознавал, что его привлекали парни, и был до чертиков напуган, что родители и его вышвырнут.

— Они бы не поняли.

Льюис медленно покачал головой.

— Нет. Даже прочитав то, что он им написал, они все равно не понимают. Они считают, что так для него лучше… — По его щекам вновь покатились слезы. — Ненавижу их, Спэнсер. Ненавижу.

Я его обнял и, пока он плакал, не отпускал. Он отстранился и, стиснув челюсти, зарычал.

— Как же я зол. Я в бешенстве из — за тебя. И в гневе из — за Арчи.

— Я тоже. Долгое время я злился, обижался и пребывал в растерянности. Так и есть до сих пор, и я никогда их не прощу. Но я не смог бы себя изменить.

— Ты и не обязан, — ответил он. — Они должны любить тебя таким, какой ты есть.

Родители обязаны любить своих детей, так ведь?

— Думается мне, что да.

Надув щеки, Льюис выдохнул.

— Знаешь, что бесит меня больше всего? Люди жалеют наших родителей. Они говорят всем, что ты был неблагодарным подростком, несчастным богатеньким ребенком, которому не приглянулось жить по правилам. Ты в состоянии в это поверить? А насчет Арчи им все сочувствуют. Какие они бедненькие. — Он гневно затряс головой. — Это их вина. Все, что случилось с нашей семьей, — их вина.

— И что ты будешь делать? — скрепя сердце, поинтересовался я. — Полагаю, ты работаешь в компании.

Он кивнул.

— Могу я быть полностью с тобой честен?

— Конечно.

— Я собираюсь выждать удобный момент. Старика ждет сердечный приступ, и когда это случится, я, как единственный оставшийся сын семейства Коэн, с радостью займу его место в драгоценнейшей фирме «Коэн и сыновья». Потом я отменю все пожертвования, которые в течение многих лет он делал всем этим религиозным политиканам, и перенаправлю на благотворительные акции для геев, и каждый цент будет посвящен моим братьям. — Он нервно выдохнул. — И он ни черта не сможет поделать.

— Ты бы так сделал?

— С радостью. И какие бы дивиденды я ни получил, мы делим их пополам. Спэнсер, ты должен понять: что бы я ни получил по завещанию, мы все разделим пополам.

Я от всего сердца улыбнулся.

— Я признателен, но в этом нет надобности. Я не жажду их денег. Они мне не нужны. Все необходимое мне оставила тетя Марви, а больше мне не потребуется.

Он задумчиво кивнул.

— А я — то раздумывал, чего старик так бесился. Несколько недель он был мертвенно — бледным.

Я захохотал.

— Это объясняет полученный мной приказ о запрете противоправных действий.

Он побелел.

— Что?

— Год назад приезжал Арчи и передал мне письмо.

Льюис пристально на меня посмотрел.

— Он не упоминал письмо. Не удивительно, что отец с такой легкостью его отпустил.

— Он говорил, что виделся со мной?

— Да. Сказал, что ты не стал с ним общаться. Сказал, что ты в нас не нуждаешься.

Я покачал головой.

— Льюис, не было ни дня, чтоб я в вас не нуждался. А когда он появился, я был в полнейшем раздрае. Думал, он приехал для того, чтоб попытаться все уладить. Но нет. Вел он себя неуклюже и нервно, будто не знал, что сказать. Протянул мне письмо и ушел. Я пытался вынудить его заговорить. Попробовал догнать…

Льюис похлопал меня по плечу.

— Знаешь, что я считаю? Думаю, он приехал с целью удостовериться, что сможет справиться самостоятельно. То есть если у тебя все отлично, значит, и у него может сложиться так же.

Слишком о многом предстояло поразмышлять.

— Может быть. Встретившись со мной в ЛА, он так ничего и не сказал. — Я старался разложить все по полочкам в голове. — Жаль. Если б он сказал хоть слово, я сумел бы его заверить, что все будет хорошо. Он мог бы остаться со мной. Я сделал бы что угодно.

— Нельзя себя винить, — произнес Льюис, словно только эта отвратительная истина и была ему известна. — И себя я не могу винить. Я не осуждаю Арчи за то, что он сделал.

Мне жаль, что он так поступил. Боже, почему он не рассказал мне о своей гомосексуальности? Если б он сознался, я б тоже его заверил, что все будет хорошо.

Посоветовал бы перебраться к тебе в Штаты. Если б это его спасло. Но честно говоря, Спэнсер, не спасло бы. Единственное, что могло бы его спасти, — любовь и одобрение матери и отца. А такого никогда бы не произошло. Этот факт Арчи знал наверняка. В конце — то концов, он видел, как они поступили с тобой. — Он выдохнул. — Полагаю, он приезжал рассказать о своей гомосексуальности и не смог вынудить себя сознаться. Но правду мы никогда не узнаем.

— Каким он вернулся? — задал я вопрос.

— Молчаливым. Замкнутым.

Я провел руками по лицу и подавил слезы, что угрожали пролиться.

— Какая потеря. Ненужная и… Боже, Льюис, если б я знал.

Он кивнул, и какое — то время мы провели в молчании, лишь разглядывали мраморное надгробие с нереалистичным изображением лежавшего под ним человека.

Он был гораздо значимее всего вот этого.

Поднялся ветер, и я оглянулся. Небо сменило свой цвет, солнце клонилось к западу.

Невдалеке стояли Эндрю и Либби, читали старые надгробия.

— Я мог бы поклясться, что вы с Эндрю вместе несколько лет, — меняя тему, проговорил Льюис. — Судя по тому, как вы себя друг с другом ведете. Будто знакомы всю жизнь.

Я не отрывал глаз от Эндрю.

— Он — лучшее, что со мной случалось.

— Это заметно по тому, как ты на него смотришь.

— Он меня любит, — сказал я. А потом хохотнул, потому что говорить об этом вслух показалось глупостью. — Знаешь, что самое хреновое? — Льюис взглянул на меня и ждал продолжения, а я по — прежнему не отрывал взора от Эндрю. — Я не могу ответить ему взаимностью. Я хочу, но у меня… проблемы. Несколько лет я потратил на терапию после того, как от меня отреклись и выставили из дома мои… наши родители. — Я перевел взгляд на Льюиса. — И это взрывает мозг. Если б не мои друзья, Лола и Эмилио, а теперь еще и Эндрю, и, разумеется, тетя Марви, лежать бы мне рядом с Арчи.

Льюис нахмурился.

— Как считаешь, ты когда — нибудь сможешь? — шепотом поинтересовался он. — Сказать ему, то есть.

Я кивнул.

— За последние два месяца я продвинулся дальше, чем за несколько лет. Он относится ко мне лучше, чем сам осознает. Я знаю, что однажды смогу, остается лишь надеяться, что он сумеет подождать.

— Не сомневаюсь, что сумеет. — Он глубоко вздохнул и улыбнулся. — Я говорил серьезно про разделение дивидендов и совместное унаследование. Ты подумаешь?

— Лучше потратить все это на основание фонда имени Арчи. Почтить его память и помочь молодым бездомным представителям ЛГБТКИ — сообщества. Тем, у кого не осталось надежды.

Льюис искренне улыбнулся.

— «Фонд Арчера Коэна». Мне нравится, как звучит. Но я понятия не имею, с чего начинать. — Он нахмурил лоб.

Я улыбнулся. К нам шагали Эндрю и Либби.

— Родители Эндрю руководят похожим учреждением в ЛА. Могу предоставить тебе полную бизнес — модель.

— Серьезно?

— Я могу помогать тебе из ЛА. Информацией и бизнес — планами, и всем, чем понадобится.

Льюис взволнованно ухмыльнулся.

— Я был бы не против.

Подойдя ближе, Эндрю улыбнулся. Может, моя улыбка сделала его счастливее?

Тогда — то я и обратил внимание, что он все еще держал цветы.

— Льюис? — позвал я. — Ты в курсе, где похоронена тетя Марви?


— О, конечно, — ответил он. — Я должен был сам предложить. Нам сюда.

Мы последовали за Льюисом и Либби, и Эндрю держал меня за руку. Пока мы шли, он смотрел на меня, и в его глазах я заметил незаданный вопрос. Я одарил его улыбкой и сжал руку в надежде, что он поймет: все было нормально.