Однажды, не выспавшись после дикого скандала и бурного примирения, которое утомляет меня еще сильнее, потому что я не могу так быстро перестроиться и перейти от напряжения ссоры к умиротворенной любви, я сижу с довольно жалким видом за стойкой администрации, когда ко мне подходит моя свекровь Лючия и предлагает выпить кофе. Мы садимся в уголке бара и она говорит:

— Лиза, в нашем доме трудно что-нибудь утаить, у тебя начались ссоры с Ивом?

Я киваю головой и у меня из глаз начинают капать слезы.

— Лючия, я не даю ему повода, все его обвинения вздорны.

— Не беспокойся, дорогая, я не обвиняю тебя. Ив пошел в отца. Макс, случается, и теперь устраивает такие же скандалы, а когда я была моложе — не проходило и дня, чтобы он не закатывал дикой сцены. Надо сказать, что у него были на это причины, но я старалась, чтобы он о моих настоящих изменах не знал, хватало и выдуманных предлогов.

— Как же ты все это выносишь?!

— Привыкла. Но судя по тому, что вчера, да и раньше, слышен только голос Ива, у тебя не хватает темперамента, это значит, что тебе еще хуже, чем мне. Ты все воспринимаешь серьезней и принимаешь ближе к сердцу. Я дам тебе один совет: устрой ему такой же грандиозный скандал, да не один. Присмотрись к нему и ты сразу найдешь повод. Он до женитьбы всегда был окружен женщинами, они на нем так и виснут. Думаю, что и теперь их не меньше, просто он стал осторожнее.

Я в изумлении смотрю на нее:

— Лючия, этого не может быть! Он ведь так любит меня!

— Глупая, Макс обожает меня до сих пор. Это не значит, что он не упустит свой шанс. Мужчины все одинаковы! Последи за Ивом и устрой ему хорошую встряску. Это может помочь и уж безусловно, доставит тебе массу удовольствия!

— Я не могу. Это так… — я даже не могу сразу подыскать слово, — гадко! Пусть уж лучше ревнует он. Я-то знаю, что не изменяю ему.

— Бедная глупая девочка, мне тебя жалко!

Я не делаю этого специально, но теперь действительно начинаю замечать, как Ив улыбается молодым женщинам. Его жесты, кивки, взгляды иногда так выразительны, что я какое-то время хожу в шоке от невольного открытия. Наконец, однажды я наблюдаю, как Ив выходит из номера, и невольный быстрый жест, как бы проверяющий, все ли в порядке в одежде, выдает его с головой. Мне становится плохо. У меня не укладывается в голове, как можно искренне клясться в вечной любви, и тут же изменять любимой жене, и опять бежать к ней, чтобы снова уверять в неизменности чувств и изводить ревностью. Мне это кажется чудовищным. Я не могу воспользоваться советом Лючии. Я решаю, что поделом мне, я это заслужила. Когда я пишу об этом Саре, она объясняет, что такое поведение не выходит за рамки типичного поведения влюбленного и ревнивого человека, и еще раз предлагает уйти от него. Но я надеюсь, что с окончанием сезона все опять утрясется. Эта зима очень тяжело мне далась. Я чувствую, что начинаю утрачивать душевное равновесие, всегда позволявшее мне с чувством собственного достоинства воспринимать все несчастья. Никогда я раньше не позволяла себе повысить голос в споре или как аргумент использовать традиционное: «ах, ты так!..»

Наконец, наступил тот момент, который я теперь вспоминаю с содроганием. Доведенная до истерики, я заорала в ответ. Это ошеломило Ива своей неожиданностью. Я перечисляла всех девиц, которые висли на нем со дня свадьбы и до нее, всех, кого он навещал в номерах и не могла остановиться. Говорила я все это по-французски, пересыпая русскими ругательствами и «негодяй» и «подонок» — это самое мягкое, что я ему сказала. Меня трясло. В конце концов, я вытолкала обалдевшего мужа из спальни и с грохотом захлопнула дверь. Лежа в постели и унимая дрожь, я с ужасом думала, что преступила ту черту, за которой я могла бы себя уважать. Когда я кричала на Ива, я уже не вспоминала, что изменила ему сама и люблю другого. Это уже было несущественно, я требовала верности от него. Это поразило меня больше всего и я испугалась. Меня затягивало в трясину, но скандал, который я устроила, принес мне некоторое облегчение. На другой день я с Ивом не разговаривала. Вечером следующего дня, когда я демонстративно села писать свой роман, он буквально рухнул передо мной на колени и, покрывая мои руки поцелуями, умолял простить его. Мне было невыносимо стыдно. Но со временем стыд прошел, и когда Иву опять показалось, что я нежно смотрю на молодого немецкого слаломиста, я опять использовала испытанные приемы. В общем, об этом не интересно рассказывать. До лета мы скандалили постоянно. И я все более непринужденно отвечала обвинениями на обвинения, упреками на упреки. Весной Ив уговорил меня писать вместе. Он всячески старался не дать мне самостоятельно работать. Сара была права: Иву была невыносима мысль, что я в своем творчестве отдаляюсь от него и, пока сижу за письменным столом, живу своей, независимой от него жизнью.

К лету обычно его ревность утихала, но в этом году он изводил меня своими фантазиями все время. Кончилось тем, что он запретил мне ехать домой. Скандал был грандиозный, потому что я, всю зиму ожидая этой поездки, как паломничества к святым местам, пришла в неистовство. Я вопила как базарная баба, это было ужасно, но для меня главным было добиться поездки. Так вот, я ее не получила. Вместо этого Ив повез меня в Испанию, оттуда мы уехали, как только ему показалось, что темпераментные испанцы с вожделением на меня проглядывают. Опять мы сняли виллу на Кее и я немного отдохнула. Поскольку ревновать на пустынном берегу было не к кому, мы мирно прожили там месяц. Я очень загорела, похудела, плавала, как дельфин, на пляже загорала голой, что обычно кончалось одним и тем же. Ив был счастлив здесь: я в полном его распоряжении. Я думала о том, ревновал бы он меня, если бы мы жили на необитаемом острове? Если бы он знал, о чем я думаю, лежа на самой кромке прибоя, он бы убил меня. А думала я только о Коле: о том, как же нам теперь увидеться, о том, как здорово было бы сейчас лежать с ним вот так под неистовым средиземноморским солнцем, наслаждаясь шуршанием волн совсем рядом, а лучше — на травке на Карельском перешейке, где-нибудь в Кавголово, или, спрятавшись от моросящего дождика, — на веранде старой деревянной дачи, и чувствовать его теплую руку на теле… Я вздрагиваю от голоса Ива и от его ласкового прикосновения к обнаженной спине.

— Лиза, ты обгоришь на солнце, давай, я смажу тебя маслом для загара.

Он начинает втирать масло и это опять превращается в эротическую игру. Я еще какое-то время цепляюсь за свои мысли о Коле, но Ив отвлекает меня своими ласками. С каждым разом внутренне мне все труднее поддаваться его желанию. Меня примиряет только мысль, что Коля много лет любит меня, но старается, чтобы Светлана не чувствовала этого ни днем, ни ночью. Что выдержал он, то смогу и я.


Мы возвращаемся в Лугано, там меня ждет пачка писем. Родственники удивлены, почему я не приехала. Сестра пишет о всех новостях и одна приводит меня в шок. Устроенная мной Светлане выставка картин привела к неожиданным результатам: несколько картин у меня купил турист из Германии и попросил адрес Светланы, чтобы заказать ей еще что-нибудь. Ее работы ему очень понравились. Он написал ей, потом приехал в Ленинград, и сейчас она разводится с Колей, чтобы осенью выйти замуж и уехать в Германию. Сашка этому противится изо всех сил, потому что хочет жить с Колей. Он ведь уже перешел в восьмой класс. Чем это все закончится, неизвестно, но Светлана вполне может оставить Сашку на первое время, чтобы он не мешал ей устраиваться. Когда я узнаю это, мне становится плохо. Если бы меня не понесло в эту Швейцарию, я была бы рядом с ним! Мы, как двое проклятых, постоянно делаем ошибки, которые приводят нас к трагическому несовпадению наших желаний и возможностей. Больше всего я хотела бы быть с Колей. Я знала, что ему сейчас тяжело: восемь лет с женщиной в горе и радости, что бы там ни было, трудно перечеркнуть. И Сашка много для него значил, в 34 года этот мальчик был у него единственным ребенком, и любил он его, как родного. А я здесь — и начинаю получать удовольствие от скандалов, Коля меня просто не узнает! Я уже не та, что уезжала от него. Боже мой! Я начинаю паниковать. Тут же даю себе слово, что никогда больше не отвечу в ссоре оскорблением и криком на любые обвинения.

Я пытаюсь писать свой роман, мысленно я уже представляю себе сюжет, он будет незамысловатым, просто история женщины на протяжении десяти лет, ее жизнь и любовь. Писать я могу урывками, когда Ив занят в отеле. Но чтобы я больше была у него перед глазами, Ив предлагает мне пройти вместе с ним курс работы на компьютере, они с отцом решили компьютеризировать обслуживание отеля. Я соглашаюсь, потому что мне самой интересно, и я понимаю преимущества такого нововведения. Для работы времени почти не остается и это самое тяжелое кроме лихорадочного стремления домой. Следующие полгода были самыми трудными в моей жизни. Невозможность заниматься любимым делом, любовь и недосягаемость любимого человека, ревность мужа, его измены и клятвы в вечной любви, скандалы — все это изматывало меня. Мое решение не ввязываться в споры с мужем во время сцен ревности тяжело давалось. Я стала нервной, вздрагивала и сжималась, когда Ив входил в комнату, ночами часто плакала. Я была на грани нервного срыва, но Коле я писала спокойные и ласковые письма. Все, что со мной происходит, знала только Сара и очень беспокоилась. Она считала, что я довожу себя до психического заболевания, не давая выхода эмоциям и не устраняя главный раздражитель — ревнивого мужа. В каждом письме она уговаривала уйти от Ива и продолжить работу над романом. Наконец, после тяжелой сцены, когда Ив больше часа бушевал и мое молчание еще больше распаляло его, я сказала как можно спокойнее, что хочу разойтись с ним. Ив смолк, пораженный, и мы долго сидели, не глядя друг на друга, в напряженных позах, я — в страхе от его непредсказуемой реакции на мои слова. Наконец он тихим и бесцветным голосом говорит, что в таком случае убьет меня и себя. Я в раздражении машу рукой: