Нотариус кивнул и, найдя в пухлом деле какую-то бумажку, откашлявшись, заявил:

– Завещание Ивана Алексеевича Крутоярова, выбравшего меня своим душеприказчиком, содержит несколько условий. Самым главным из них является неразглашение истинных причин, побудивших Ивана Алексеевича и Татьяну Ивановну Крутояровых передать в дар Тарантуль Нине Александровне объект недвижимости на Московской. По нашим данным, вы, Денис Олегович, – нотариус повернулся и пристально посмотрел на Дениса, – докопались до истины. Это правда?

Цесаркин бросил быстрый взгляд на торжествующе застывшую мать, затем глянул на улыбавшегося брата и все понял. Его собственная семья использовала младшего глуповатого сына втемную, пытаясь его руками обделать собственные делишки. Он мог отказаться и заявить, что даже понятия не имеет о чем речь. Его визит в Новые Черемушки никак нельзя связать с уголовным делом Петра Петровича. Мало ли зачем адвокат приехал в архив? Но рядом сидела Нина, и врать при ней не хотелось.

– Да, – кивнул Денис. – Я в курсе, но никто из присутствующих, кроме Нины Александровны, ничего не знает.

– Не имеет значения, – хохотнул нотариус, словно вся ситуация вызывала только смех и радость, – в завещании Ивана Алексеевича об этом сказано прямо, и трактовать его слова иначе не получится. Поэтому, – он снова откашлялся, – я обязан ознакомить с другими документами.

Он достал письмо и принялся спокойно и бесстрастно читать.

Денис мельком глянул на сами листы, испещренные дедовой рукой. Внизу каждой страницы маячила печать и размашистая роспись нотариуса.

" Ай да деда Ваня! – хмыкнул про себя Цесаркин. – Такой талант крючкотвора пропал!"

Он покосился на Нину, внимавшую нотариусу и механически поглаживающую по голове незадачливую Фиби.

А потом сам вслушался в каждое слово, будто в последний раз говорил с дедом.

" Нам всем кажется, – писал Крутояров, – что прошлые поколения жили в святости, питались амброзией и еще при жизни удостоились причисления к лику святых. Но это не так, мои дорогие! У нас тоже есть скелеты в шкафу, и раз вы здесь собрались, значит, самый главный из них с грохотом вывалился наружу. Денис, я знаю, что кроме тебя некому разрубить этот гордиев узел. Но не могу сказать, что горжусь тобой. Пусть бы неблаговидные поступки близких тебе людей навеки покрылись бы слоем архивной пыли. Не всегда правда облегчает жизнь. Иногда, зная ее, становится еще труднее. Наверняка Лера и ты, Юля, просили Деньку разобраться. Что ж, мои дорогие, это ваш выбор.

Я могу только догадываться, каким гонениям подверглась Ниночка. Поэтому мы с Таней придумали такой вариант. Женитьба плюс дарственная, чтобы никто из вас не попытался оспорить каждый из документов в отдельности, объявив меня сумасшедшим недееспособным стариком.

Признаюсь вам, я узнал об этой истории за полгода до ухода на небеса моей любимой и единственной Танечки. И честно говоря, не ожидал. Но кто я такой, чтобы винить молодую девчонку, еще не знавшую жизни? Кто надоумил ее, не знаю, но в возрасте восемнадцати лет Татьяна Ивановна, любящая вас мать и бабушка и моя самая лучшая жена, совершила непростительный проступок. Она написала в НКВД донос на своего отчима Петра Петровича Тарантуля. Она клялась, что лично видела у него доллары, и сочла своим долгом сообщить об этом. Тот факт, что отчим хранил валюту, подтвердился при обыске. И Татьяна Ивановна себя виновной не считала, пока была молода. Со временем она поняла, что хранение жалких пятидесяти долларов и махинации с валютой – совершенно разные вещи, и очень надеялась, что этот нелицеприятный факт ее биографии удастся скрыть. Но не получилось. Сын Петра Петровича, его внучка решили поднять документы и реабилитировать честное имя своего родственника. Вот тут все и вскрылось. Страшно представить, как донос нашей Танечки повлиял на судьбу сына Петра Петровича и на его жизнь. Мальчик, маленький трехгодовалый ребенок, оказался в детском доме, а его отец, известный врач и ученый, умер от сердечного приступа в следственном изоляторе. Так ничтожный листок бумаги погубил целую семью. Естественно, Нина – внучка Петра Петровича – и его сын хотели только одного: восстановить честное имя близкого человека, желая опубликовать его труды, признанные, кстати, во всем мире и позабытые у нас. Узнав об этом от своей младшей сестры, Татьяна Ивановна, настояла на встрече с Ниной. Больше всего моя жена боялась огласки. И мы на семейном совете в обмен на молчание Александра Петровича и Нины решили вернуть квартиру законным наследникам. Справедливо полагая, что вы, наши дети и внуки, получили блага сполна, а такие долги лучше отдавать при жизни. Мы с Таней опасались, что нам Тарантули откажут. Но Александру Петровичу требовался ряд серьезных операций, и только по этой причине нам удалось уговорить Нину. Татьяна, осознавая, что ей остались считанные дни, поручила это нелегкое дело мне. Я всегда любил только ее одну, и лишь она – моя истинная и единственная жена. Считаю, что никто из вас не вправе посягать на наше решение и докучать Нине Александровне своими инсинуациями. Костик, тебя первого это касается! Денис, присмотрись к Ниночке. Мне кажется, из вас получится идеальная пара. Прощайте, мои любимые. Всегда ваш Иван Крутояров".

Когда нотариус закончил читать, в глазах близких Денис заметил растерянность, а Нина плакала, не тая слезы. Фиби, преданная подружка, привстала на лапки, выбравшись из одеялка, и заглядывала хозяйке в лицо, словно говоря: кто тебя обидел?

– Надеюсь, теперь вы отстанете от моей жены, – тихо просипел Цесаркин.

– Жены? – оживился нотариус. – Брак оформлен?

– Еще нет! – закричали одновременно мать и Юлька, а Денис и Нина, кивнули, подтверждая.

– Тогда прошу еще одну минутку вашего внимания, – обратился он к молодоженам. – А вас не задерживаю.

– Да ну? – хмыкнула Юля. – Никуда я не пойду. Что еще отписал наш отец этой аферистке?

– Мы тоже хотим послушать, – заявил Костик за себя и за мать.

– Не возражаете? – учтиво осведомился адвокат.

– Абсолютно, – надменно усмехнулся Цесаркин. – У меня нет секретов от близких.

– Тогда мне придется огласить еще одно завещание, касающееся счетов Ивана Алексеевича Крутоярова.

Мать и тетка насторожились.

– Все денежные средства, хранящиеся на банковских счетах, передать Варваре Ивановне Коржевской, за исключением ста пятидесяти тысяч рублей. Эту сумму перечислить в качестве свадебного подарка моему внуку Денису и его жене Нине в случае регистрации брака до тридцать первого декабря сего года.

– А сколько там? – вскинулась мать.

– Двести тысяч, – спокойно заметил нотариус.

– Это что же получается? – заорала мать, а за ней Юлька. – Нам ничего! Варваре – пятьдесят, а этой аферистке опять досталось все? Да я...

– Мам, успокойся, пожалуйста, – попросил Денис. Но Валерия Ивановна уже пошла в разнос.

– Она и тебя охмурила, не сомневайся. Такая дрянь нигде выгоды не упустит!

– Мама, – снова предупредил Денис. – Пожалуйста, перестань!

– Всего доброго, – холодно попрощалась Нина и, прижав к себе Фиби, направилась к выходу.

Денис понимал, что нужно бежать следом за женой. Плевать на родственников, но что-то, какая-то нестыковка, не давало покоя. Билась в голове, как в предсмертных судорогах. И, конечно, пока он раздумывал, жена выскочила из кабинета.

– Да, малыш, – хохотнул Костик.– Ты думал, что самый умный, а поимели тебя.

– Заткнись, бро, – прошипел Цесаркин, кидаясь следом за Ниной.

– Замолчите все! – громко велела баба Варя. – И ты, Денис, подожди. Никуда Нина не денется.

Все уставились на худенькую старушку, поднявшую вверх сухую ладонь и призывавшую замолчать.

– Татьяна – сестра мне, – тихо начала Варвара. – Но как вы знаете, мы с ней почти всю жизнь враждовали и помирились только незадолго до ее смерти. Эту историю я знала давно. Что-то сама помнила, что-то при мне мать и Танька обсуждали. Одно могу сказать, Ваня обожал Татьяну и сильно приукрасил историю ее доноса....

– Что там можно приукрасить? – взвился Костик. – И так позор несмываемый! Бабушка -доносчица НКВД!

– Одну маленькую деталь, – хмыкнула Варвара и хитрым взглядом окинула Дениса. Но он уже догадался сам.

– Ты полагаешь? – напрягся он.

– Я точно знаю, – горько хмыкнула Варвара. – И Саша Тарантуль тоже.

– Погоди, Матильда, – предостерег Цесаркин.

– О чем вообще речь? Что за птичий язык? И почему наша тетка Матильда? – заорала Юлька.

– Тетя Юля, пожалуйста, – остановил ее вопли Цесаркин и снова уставился на Варвару. – Ты точно знаешь? Уверена?

– Конечно! – яростно закричала она. – Не хранил Петр Петрович никаких долларов. Где бы он их взял? Это Танька ему подложила, а потом донос написала!

– А она где взяла? – отмахнулась мать. – Сама подумай!

– Мне и думать нечего, – хмыкнула Варвара. – Танька сразу после школы устроилась работать официанткой в ресторан. «Маяк» назывался. Самый дорогой в городе. Там с директором шуры-муры водила. А у него – и валюта, и осетрина, и черная икра! Так что было откуда моей сестре взять доллары! Только директора этого потом ОБХСС арестовал. Громкий процесс был. Все газеты писали. Но, слава богу, Танька уже ушла из ресторана. Поругалась там с кем-то и в ЖЭК секретарем устроилась. А потом и Ивана встретила.

– Дед из любви к бабушке нам свою версию изложил и сверху пальцем пригрозил, – растерянно пробормотал Костик, – А бабушка наша еще та штучка была!

– Он любил ее, -всхлипнула мать и добавила с пафосом, – дай бог и вам найти такую любовь, мои сыночки!

– Я уже встретил, – рыкнул Денис и понесся к выходу.

Пройдя полквартала, Нина поймала себя на мысли, что у нее сейчас не хватит сил вернуться в квартиру на Московской. Внезапно захотелось поехать в Тарнаус. Обнять отца, прошептать ему на ухо «я люблю тебя, папа!», да и просто сидеть рядом, болтая ни о чем и обо всем сразу. Повинуясь спонтанному порыву, она тут же вызвала такси и отправилась к родителям. От нахлынувшей обиды щипало глаза. Для семьи Цесаркина Нина Тарантуль навсегда останется аферисткой, охомутавшей деда Ваню, а подлая Коржевская – святой великомученицей.