Эмма Скотт - Среди тысячи слов

– Эй.

Я развернулась и увидела Айзека, опершегося о стену. В зубах он держал сигарету. Мускулистый, покрытый синяками, в своей черной кожаной куртке, он казался темным и опасным для всех. Кроме меня.

– Привет, – сказала я. – Спасибо, что выручил сегодня.

На мгновение он отвернулся, сжав челюсти, а потом снова взглянул на меня.

– Ты испугалась.

Я убрала прядь за ухо и пожала плечами.

– Ты был таким напряженным. Разве не это и должно было случиться?

– Так это все игра.

– Не зря это называют актерской игрой.

Он фыркнул и выпустил дым из носа.

– Мне не нравится тебя пугать.

– Почему?

– Выглядело слишком по-настоящему.

Я скрестила руки на груди.

– Думаешь, мы не ощущаем того же самого, когда смотрим на твою игру? Во время «Эдипа» я испугалась, что ты вырвешь свои чертовы глаза.

– Я серьезно.

– Как и я, – я подняла подбородок с деланым высокомерием и перекинула волосы через плечо. – А возможно, я просто так хороша.

Он кивнул, не улыбнувшись шутке.

– Знаю, что да, но…

– Но что?

На мгновение он задумался, а потом сделал затяжку.

– Мне удается так хорошо войти в роль, только когда она связана с настоящими эмоциями или воспоминанием.

– Я знакома с игрой по системе Станиславского, – ответила я, продолжая огрызаться, чтобы не дать Айзеку увести разговор не в то русло.

Он взглянул на меня, потом снова отвернулся.

– Я не хочу лезть в твою жизнь, но когда сегодня я приблизился к тебе, когда схватил тебя… – он заскрежетал зубами. – Я увидел в твоих глазах страх…

И вот снова Айзек протянул мне руку, сильную и уверенную, предлагая помощь, пока я перехожу огромную черную пропасть.

– Я вызвал этот страх, но не я первым поселил его в тебе, – сказал он. – Не так ли?

– Нет, – прошептала я.

– Кто тогда?

Я тяжело сглотнула.

– Не имеет значения.

– Для меня имеет, – ответил он хриплым голосом. – Для меня это, черт возьми, имеет значение, Уиллоу.

Я поняла, что подошла ближе. Он казался таким сильным, храбрым, ничего не боялся. А я была такой маленькой и уставшей. Я хотела перестать притворяться, что не вымотана до глубины души, и упасть в его объятия. Позволить ему немного поддержать меня, даже если это трусость.

– Мне нужно идти, – сказала я. – Уже поздно.

Еще мгновение он удерживал мой взгляд, затем кивнул и потушил сигарету.

– Я подвезу тебя.

– Нельзя, – ответила я. – Не потому, что я не хочу этого. Клянусь. Мой отец. Он…

Айзек махнул рукой, оборвав меня.

– Не нужно объяснять.

– Вот почему я попросила тебя высадить меня у другого дома.

– Знаю, – он мягко улыбнулся, – все нормально. Марти настоял, чтобы я оставил свой пикап в автосервисе для ремонта. На этой неделе я вожу «Ниссан» Брэнды. Я могу подвезти тебя, и твой отец не узнает.

– Мне неприятно, что все вот так, – сказала я, – мне жаль, что он узколобый придурок, но я не могу потерять эту пьесу.

– Я тоже не хочу, чтобы это произошло, – ответил Айзек. – Пойдем. Ты дрожишь.

Он отвез меня домой на «Ниссан Алтима» Брэнды Форд. Розовые кристаллы свисали с зеркальца заднего вида. Они зазвенели, ударившись о рукав черной куртки Айзека, когда он потянулся поправить их. К кожаным сиденьям лип аромат саше, однако сквозь него я ощущала запах сигаретного дыма. Все эти женские уловки делали Айзека лишь красивее и мужественнее. Он был таким большим рядом со мной, и все же я чувствовала себя в полной безопасности.

Он остановился у обочины перед моим домом, а затем склонился над рулем, чтобы лучше рассмотреть его. Скорее всего, сравнивал его со своим трейлером. Возможно, думал, что я просто еще одна избалованная девочка, не ценящая то, что у нее есть.

– Здесь ты в безопасности? – спросил он.

Я уставилась на него, пораженная. Смущенная. Потом я поняла, о чем он спрашивает, и, боже, у меня защемило сердце. Его мимолетная забота тронула меня до глубины души.

– Уиллоу? – его серо-зеленые глаза смотрели на меня требовательно и пристально.

– Я в безопасности здесь, – ответила я.

Он кивнул, удовлетворенный моим ответом.

– Тебе пора. Думаю. За нами наблюдают.

Я увидела фигуру у окна гостиной, придерживающую занавески.

– Этот папа, – сказала я. – Прямо по расписанию.

– Просто скажи, что тебя подвезла жена постановщика.

– Ага, – и прежде, чем я успела остановиться, я наклонилась и поцеловала Айзека в щеку. Его щетина колола губы, но кожа была теплой и пахла мылом и табаком. Отстранившись, я увидела его широко распахнутые глаза.

– Спасибо, – сказала я.

– За что?

– За то, что тебе не все равно, – внезапно наполнившие глаза слезы стали душить меня. Я распахнула дверь и вышла. Холодный воздух в легких бодрил. Восстановив дыхание, я повернулась к машине.

– Доброй ночи, Айзек. Увидимся завтра.

– Увидимся, Уиллоу. Доброй ночи.

Я закрыла дверь и поспешила к парадному крыльцу. Папа оставался у окна и наблюдал, как Айзек уезжал.

– Кто это был? – потребовал он.

– Тебе тоже привет, дорогой отец, – сказала я. – Это Брэнда Форд, жена постановщика.

– Что случилось с Джастином?

– Сегодня у него не было репетиции.

– Твоя мама говорит, что ты идешь с ним на танцы и что он из очень хорошей семьи.

– Да, и да, и я очень устала…

– Ты держишься подальше от Айзека Пирса, да? – глаза папы потемнели. – Дочь моего коллеги Гэри сказала, что, кажется, видела вас вместе в субботу.

– Ну, дочери Гэри нужно не лезть не в свое дело, не так ли?

Папа упер руки в бока.

– Я серьезно говорил об Айзеке. Не хочу, чтобы из всего города ты общалась именно с тем парнем, у которого такая репутация.

Слова словно желчь поднялись в горле. Я хотела выплюнуть их ему в лицо. Сказать ему взять свое притворное беспокойство за меня и засунуть в задницу. Он беспокоился не обо мне, а о своей собственной репутации.

Но мне было семнадцать. Еще несовершеннолетняя. Если папа скажет Мартину, что не разрешает мне играть в пьесе, у Мартина не будет другого выбора, кроме как выгнать меня.

– Ну? – спросил отец. – Ты виделась с Айзеком или нет?

– Нет, добрый господин, – сказала я, выплевывая слова. – Как вы приказали.

Наступил вечер танцев. Родители, обрадовавшись, что я пытаюсь социализироваться, приготовили закуски и содовую не для шести, а целых двадцати людей. Наши мраморные стойки на кухне были завалены маленькими сэндвичами, фундуком и вишней в шоколаде. Даже крекерами и икрой.

– Икра? – спросила я маму.

– Это протеин, милая. – На ней был фартук с рюшами поверх юбки и блузки «Шанель», словно она все это приготовила, а не заказала из банкетной службы.

– Серьезно?

Она сделала глоток красного вина.

– Думаю, ты хотела сказать «спасибо».

Я вздохнула, пробормотала «спасибо» и пошла наверх переодеваться. Я была бы благодарнее, если бы знала, что она делает это для моих друзей, а не для соблюдения приличий.

Спустя несколько часов Нэш, Энджи, Кэролайн и Джоселин прибыли все вместе.

– Безопасность в количестве, – прошептала Энджи, обняв меня. Она уставилась на вход в наш дом. – Ваша прихожая больше моей спальни.

Как я и предсказывала, она хорошо смотрелась в платье в стиле фигурного катания. Волосы падали мягкими черными кудряшками на плечи. На шею она надела чокер с красным шелковым цветком. На Нэше и Джоселин были костюмы. Нэш надел красный галстук под цвет украшения Энджи. На Джоселин был бледно-голубой галстук и платок в кармане в цвет струящегося голубого платья Кэролайн.

Улыбка мамы стала напряженнее, когда она влетела в прихожую, чтобы поприветствовать моих друзей, а голос поднялся на октаву выше, когда она попросила нас встать вместе для фотографии. Папа стоял в дальнем конце комнаты, засунув руки в карманы, раскачиваясь на пятках. Его улыбка была даже напряженнее, чем у мамы.

– Мои родители не сильно эволюционировали, – сказала я Энджи.

– Смешанная пара и лесбиянки, – прошептала Энджи в ответ со смешком.

– Границы их толерантности трещат.

– Им нужно проснуться, подруга.

Зазвенел дверной замок.

– Подкрепление, – заметила я.

Как я и подозревала, родители были ужасно рады встретить Джастина Бейкера. Он приехал на арендованном лимузине, и мне пришлось признать, что выглядел он сногсшибательно в черном костюме с темно-голубым галстуком под цвет моего платья. Но его красота была подобна красоте холеной машины на выставке. Приятно смотреть, но совсем не хочется пробовать.

«Повторите, зачем я это делаю?»

Мама все ворковала над ним, а папа пожал руку, словно они заключали сделку. Контраст между его обращением с Джастином и моими друзьями сиял, словно неоновый знак: только белые гетеросексуалы.

– Мне жаль, – прошептала я Кэролайн.

Она одарила меня улыбкой.

– Не в первый раз. И не в последний.

Ко мне подошел Джастин, в руках которого была пластиковая коробочка с синей розой-бутоньеркой.

– Выглядишь потрясающе, – сказал он.

– Спасибо, – ответила я.

Учитывая, что мне было трудно смотреться в зеркало и наслаждаться тем, что вижу, я неплохо справилась. Мама настояла на том, чтобы отвести меня в салон, где мне сделали высокий великолепно неопрятный и все же грациозный пучок. Несколько локонов выбились из него, обрамляя лицо, пара прядей струилась по спине. Я нанесла легкие блестящие розовые тени на веки и темно-розовый блеск на губы.

Я казалась себе красивой, но я хотела быть такой не для Джастина. Я мечтала, чтобы глаза, смотрящие на меня, были серо-зеленого цвета штормового моря, а не пустых голубых озер. Я хотела, чтобы предложенная мне рука пахла бензином и сигаретами, а не «Драккар Нуар» и деньгами.

Джастин застегнул бутоньерку на моем запястье, с которого я час стирала маленькие черные крестики. Мне показалось, что они поднялись на поверхность, подобно мурашкам, когда он наклонился поцеловать меня в щеку.