Эмма Скотт - Среди тысячи слов

– Не хотела уходить, не поговорив, – сказала она. – О той ночи.

– Не нужно, – ответил я.

– Знаю, что не нужно. Но разве ты не видишь? Вот что я так ценю, Айзек. Ты никогда на меня не давил. Никогда. И… ну… – Она убрала локон за ухо. – Я совсем опозорилась. Ныла, какой ты красивый. А потом меня вырвало на тебя.

– Неа, ты промазала, – сказал я.

Ее лицо осветила улыбка.

– Слушай, я знаю, что тебе было нелегко выслушать то, что я говорила. Мне жаль, что выбрала тебя, но… Несмотря на все это, кажется, мне это помогло.

– Я рад, – сказал я.

Такие чертовски слабые слова.

«Ты храбрая. Сильная. Ты заслуживаешь лучшего, чем я».

– В любом случае, я хотела поблагодарить тебя за то, что был рядом. И за…

– Уиллоу, – сказал я. – Я собираюсь покинуть Хармони.

Она вздрогнула и нахмурилась.

– Знаю, что собираешься. Это твоя мечта…

– Больше, чем мечта. Всю мою жизнь меня бросало из стороны в сторону. Мама умерла, папа превратился в придурка-алкоголика. Я был беден как церковная мышь и каждый день боролся за выживание. Мне нужно заработать деньги. Настоящие деньги. Для папы и театра. И мне нужно создать себе имя, не связанное с этим местом.

– Понимаю, – сказала она, отворачиваясь. – Тебе нужно уехать, а я хочу остаться. Знаю, звучит безумно, но мне нужен этот город, – ее голос стал тише. – Я все еще не могу спать в кровати. Я просыпаюсь вся в поту, не могу дышать, тянусь за черной ручкой… – она махнула руками. – Прости, не надо…

– Надо, – я подошел к ней на шаг ближе. Руки чесались от желания прикоснуться к ней. – Тебе нужно больше говорить, Уиллоу. Рассказать о произошедшем своим родителям.

Она покачала головой.

– Нет, я не могу. Я не готова и… мы должны сосредоточиться на спектакле, разве нет? Агенты по кастингу приедут посмотреть на тебя. Тебе нужно быть готовым. Ничто не должно отвлекать тебя.

– Правильно, – согласился я. – Ничто не должно отвлекать.

На ее лице отразилась та же боль, что испытывал и я сам, произнося эти слова.

– Ладно, так… мне пора идти. Меня ждет Лоррен. Еще раз спасибо за тот вечер. И за то, что ты из хороших парней.

Она ушла. Я ждал, когда же на меня нахлынет облегчение от того, что жизнь вернется в свою колею. Больше не буду танцевать, держать ее за руку, обнимать ее.

Я продолжил убираться в театре и нашел бумажку на полу, рядом с задником. Любовное письмо Гамлета Офелии, написанное неровным почерком Мартина.

Сомневайся в том, что звезды – огонь,

Сомневайся в том, что солнце движется,

Сомневайся в том, где правда, где ложь,

Но не ставь под сомнение мою любовь.

Я собирался скомкать его и бросить в урну. Но вместо этого аккуратно сложил и убрал в пустой кошелек.

В субботу днем Энджи и ее мама отвезли меня в торговый центр в Брэкстоне на прогулку для девочек.

– Ты выглядела так, словно тебе не помешает тонизирующее средство, – сказала Энджи.

Мы ходили рука об руку с хлопающими нас по ногам пакетами из «Урбан Аутфиттерс». Все ее умные футболки с надписями были в стирке, поэтому сегодня на Энджи была простая футболка. Но она купила новую с надписью «Если бы я была птицей, я знала бы, на кого нагадить».

Бонни отправилась купить новый набор кастрюль и сковородок в «Поттери Барн» и сказала, что встретится с нами в ресторанном дворике.

– Так что там с Айзеком? – спросила Энджи. – Вы все еще просто друзья? После всего, что случилось?

– Да, ничего не изменилось. Он уезжает из города, как только сможет, и… вот и все.

Она взглянула на меня.

– Вот и все.

– У нас останется пьеса, если папа все не испортит. Агенты по кастингу приедут посмотреть на Айзека во время премьеры. Я тебе об этом говорила?

– Всего лишь раз сто, – заметила она. – Я бы сказала, что ты рада этому, если бы ты не выглядела такой грустной.

– Я не грустна.

«Я любил Офелию».

Боже, голос Айзека в тот момент. Я никогда не слышала ничего подобного. Он вырвал меня из фальшивой смерти, и, когда я открыла глаза, у него было такое выражение лица…

– Это глупо, – сказала я, махнув рукой. – Пьеса по-настоящему напряженная, понимаешь? Думаю, она затуманивает мои чувства. Становится сложнее отделить реальность от выдумки.

Энджи нахмурилась.

– Трудно отделить реальность от пьесы, которой миллион лет и которая рассказывает о лордах, леди и копателях могил?

– Это искусство, – сказала я, вспомнив слова Айзека. – Чем оно лучше, тем скорее ты найдешь себя в нем.

Она поджала губы и кивнула.

– Могу понять. Но той ночью он кое-что сделал для тебя, и я подумала, может…

Я пожала плечами и отвернулась.

– Возможно, было ошибкой рассказывать ему об этом. Не знаю, почему или как я выбрала Айзека. Дело в алкоголе, наверное.

– Или, возможно, в том, что ты чувствовала себя рядом с ним в безопасности, – заметила Энджи. – Алкоголь просто помог снять маски. Ты написала ему по определенной причине.

Я открыла рот, чтобы начать все отрицать, сказать, что он просто оказался среди моих контактов. Но правда в том, что даже в пьяном ступоре я знала: Айзек – последнее безопасное место, оставшееся в этом мире.

– Что насчет будущего? – спросила она, когда я не ответила. – Когда тебе исполнится восемнадцать, а он уедет строить карьеру. Как Уэстли в «Принцессе-невесте», – она остановилась и схватила меня за руку. – О боже мой, ты так похожа на Лютик. Есть такая пьеса? Тебе нужно сыграть в этой пьесе.

– Сосредоточься, Энджи, – вздохнула я. – Учитывая произошедшее с «X», не знаю, может ли что-то получиться у меня и Айзека. В физическом смысле, я имею в виду.

Энджи остановилась.

– Придержи эту мысль. Мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Что?

– Я типа рассказала маме о том, что произошло с «X».

– Ты что, издеваешься?

– Просто у нас такие отношения. Я не могу ничего от нее скрывать. Она хотела знать, в порядке ли ты, и я начала плакать, – она осторожно коснулась моего плеча рукой. – Она никому ничего не скажет, обещаю.

– Разве она не должна? Этого не требует закон?

Энджи покачала головой, и ее черные кудри взвились в воздух.

– Она не работает на школу или штат, а ты не ее пациент. Она не обязана ничего делать, клянусь. – Она сжала мою руку. – Мне правда жаль. Я не хотела раскрывать твой секрет. Просто не удержалась.

Мне казалось, что я почувствую себя униженной, преданной или испуганной, но чувство, которое я испытала, было больше похоже на облегчение. Словно на моей стороне появился еще один человек.

– Она шикарно изображает незнание, – заметила я, когда мы пошли дальше. – Всю поездку сюда она вела себя со мной так, словно все нормально.

– Это ее работа, – сказала Энджи. – И ты нормальная. «X» просто бессердечный выродок.

– Она захочет, чтобы я кому-то рассказала, да?

– Она не станет давить на тебя, но не могу обещать, что она не задаст несколько вопросов.

– Это одно и то же.

Энджи крепко меня обняла.

– Мама шикарная. И если честно, я хотела ей рассказать. Подумала, может, тебе нужен еще один человек на твой стороне.

Мгновение я просто смотрела на Энджи.

– Что?

– Ничего.

Бонни сидела в ресторанном дворике за столом для четверых с лимонадом и тарелкой картошки фри. Огромный пакет из «Поттери Барн» стоял у ее ног. Она напряженно смотрела в телефон, закусив губу.

– Привет, мам, – сказала Энджи и наклонилась, чтобы поцеловать ее в макушку. Она уставилась на экран телефона Бонни. – Стоило догадаться. Мама подсела на «Слова с друзьями»[30].

– Картошка на всех, – рассеянно сказала Бонни, а потом вздохнула. – Вот, – она передала мне телефон. – Хочешь попробовать? Не знаю, что мне делать с четырьмя А и тремя Е.

– Можешь сделать звук зевка, – сказала Энджи, хватая картошку и опуская ее в кетчуп.

Мозг отказывался работать, когда до меня, наконец, дошло. Теперь три человека знают мой секрет. Казалось, Бонни, Айзек и Энджи играли в «Горячую картошку», перекидывая секрет между собой. Если он упадет, то взорвется, и шрапнель разлетится в тысяче направлений, разрушая все на своем пути.

– Ничего не могу придумать, – сказала я и отдала телефон.

– Глупая игра, – сказала Бонни со смешком и кинула телефон в сумочку. – Так вы нашли что-нибудь хорошее? Голодны?

Энджи посмотрела на меня, а потом тихо произнесла:

– Она знает, что ты знаешь, мам.

На лице Бонни сразу появилось выражение, которое я приняла за Лицо Психолога. Приветствующее, дружелюбное и чрезвычайно спокойное. Такой взгляд давал тебе понять, что она держит все под контролем, даже если ты – нет.

– Я надеялась, что появится шанс поговорить с тобой об этом, Уиллоу, – сказала она. – Хотя, наверное, не в ресторанном дворике торгового центра. – Она глянула на дочку, а потом снова словно надела Лицо Психолога. – Нам не обязательно говорить об этом здесь.

– Я вообще не хочу об этом говорить, – сказала я.

– Справедливо, – ответила Бонни. – Могу я задать один вопрос? Ты с матерью вообще близка, Уиллоу? Хоть чуть-чуть?

– Вы знаете ответ, – заметила я. – Она не совсем тот человек, с которым сближаются. Она вином словно стеной закрывается от всех.

– Понятно.

– Ее беспокоят только приличия. Как мы одеваемся, какой у нас дом, на каких машинах ездим.

«Парни как…»

– Пойду я в правильный колледж или нет…

– У тебя есть планы на колледж?

– Это два вопроса? – спросила я с легкой улыбкой. – Больше нет.

Бонни кивнула.

– У меня еще один вопрос, и обещаю, я закончила.

– Мам, – протяжно сказала Энджи.

– Черный маленький крестик на твоем запястье связан с насилием?

Я взглянула на стол, на чернила под левым большим пальцем.