Эта мысль накрыла меня мощной волной. Я сидел, уставившись в никуда, и дернулся, когда Фрэнк, оформитель сцены, постучал в дверь гримерной.

– Три минуты, – сказал он. – Три минуты на разогрев.

– Слышали, лицедеи? – сказал Лен, еще раз намазывая бороду театральным клеем. – Три минуты, и эта генеральная репетиция начнется.

Я взглянул в зеркало, перекрашивая в черный собственную светлую бороду и заставляя себе сосредоточиться на процессе подготовки к спектаклю. Я пробежался по эволюции персонажа Гамлета, вспоминая, какой путь он проходит за время пьесы.

– Ты готов, Гамлет, принц датский? – спросил Лен. Он хлопнул меня по плечу, а затем состроил гримасу. – Прости. Ты занимаешься своими ментальными подготовками. Я это уважаю.

Я улыбнулся.

– Ты уважаешь это, Лен, но никогда не помнишь об этом.

Он от души рассмеялся.

– Не знаю, что за таблетки счастья ты принимал, mi amigo[31], но продолжай.

Потихоньку все вышли из гримерки, оставив меня с Джастином Бейкером.

– Я знаю, ты считаешь себя крутым перцем, – сказал он, поправляя жилет перед зеркалом. – Но ты просто сынок деревенского идиота. И не думай, будто я не знаю, что ты делаешь с Уиллоу, – он скривил губы. – Таблетки счастья, черт побери.

Это бред. Если бы он знал что-то конкретное, он бы уже разболтал. Я встал, возвышаясь над ним на добрых семь сантиметров и удерживая его взгляд. Потом протянул ему руку.

– Удачи.

– Отвали, Пирс.

Я пожал плечами и вышел. Он не стоил моего времени. Меня сегодня просто переполнял адреналин из-за предвкушения спектакля или, возможно, это было просто возбуждение из-за планов на будущее, не основанных на отчаянии и сожалении.

Мартин выстроил нас в круг на сцене. Я поискал Уиллоу глазами.

Она стояла напротив меня, поразительно прекрасная в простом белом платье с квадратным декольте, открывающим грудь. Волосы были заплетены в свободную косу. Локоны выбились из-под золотого обруча и падали на лоб. Она была идеальной Офелией, а я был идеальным Гамлетом, и на сцене мы собирались уничтожить друг друга.

Но вне сцены наша история не будет трагедией.

Она одарила меня улыбкой, а затем отвернулась, и ее щеки покраснели.

Кровь закипела. Теперь, когда я планировал остаться с ней, я желал ее, всю. Мои руки чесались от желания прикоснуться к ней, удержать ее, почувствовать ее под собой…

«Успокойся, черт возьми», – сказал я себе, радуясь, что ткань штанов плотная.

Марти в костюме Полония, фиолетовой мантии с золотой каймой, выступил со своей обычной подбадривающей речью, а потом помог нам с вокальными разминками и упражнениями на дыхание. Команда техников в эти выходные ставила свет и фильтры, а звуковики настраивали аппаратуру. Декорации были сделаны так, что намеренно казались незавершенными. Марти никогда не использовал навороченные декорации для классических постановок. Он утверждал, что ему нравилось, когда все просто, а слова выполняют всю работу. Я знал, что его ви́дению мешала нехватка денег. Выручка за продажи билетов и субсидии уходили на ренту и налоги.

«Я и это исправлю, Марти».

Его друг-художник нарисовал красивый акварельный пейзаж дворца Эльсинор. Местный продавец антиквариата одолжил пару изысканных, похожих на трон, стульев. Все остальное легко мог унести один из работников сцены в черном. Реквизит был минимальным.

Включая любовное письмо Гамлета к Офелии.

Команда по реквизиту сделала пергамент, завязанный красной лентой и закрепленный восковой печатью. Мартин всегда хотел, чтобы все выглядело органично, и заставил меня самого написать слова:

Сомневайся в том, что звезды – огонь,

Сомневайся в том, что солнце движется,

Сомневайся в том, где правда, где ложь,

Но не ставь под сомнение мою любовь.

Теперь эти слова были нашими. Меня и Уиллоу.

– Никогда не ставь под сомнение, – сказал я ей, всегда опуская вторую часть строки. Сердце гремело в груди, потому что это мне еще только предстояло ей сказать об этом. Что я вернусь и буду жить с ней, если она этого захочет.

Фрэнк позвал нас всех встать на места. Я ждал за сценой, наблюдая, как два стража занимают места на площадке. Уиллоу стояла где-то во мраке на противоположном конце сцены, за кулисами.

Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Я не стал отбрасывать мысли об Уиллоу, Джастине, отце или чем-либо другом. Я позволил им остаться со мной. Позволил опыту своей жизни слиться со словами Шекспира, чтобы вдохнуть в них свою жизнь.

Пьеса началась.

Мои сцены с Уиллоу проходили именно так, как это видел Марти: слои боли под насмешливыми шутками и игрой слов, с помощью которых Гамлет мог смутить и обхитрить всех вокруг.

«Сначала была любовь…»

Уиллоу была просто поразительна, но именно ее сцена ближе к концу четвертого акта снесла крышу. Вернувшись из Парижа, гневно обещая отомстить за смерть Полония, Лаэрт увидел, что Офелия обезумела.

Я не мог отвести от нее взгляд.

Волосы выбились из косы. Дикие и неухоженные, они висели перед ее глазами. Платья не было, только белая сорочка, испачканная землей и грязью.

«Как ночью на кладбище, когда она рассказала мне свою историю».

Этой ночью она рассказала свою историю через Офелию.

Сердце колотилось как безумное, и я чуть ли не щурился от яркости таланта, исходящего от нее. Как только она сошла со сцены, я побежал за декорации, чуть не споткнувшись о свернутую веревку, хотел догнать ее, следуя за белой тенью в женскую гримерную.

Кровь кипела, кулаки сжимались и разжимались, потому что в моих руках не было ее. Я мучился от жажды и голода по ней. Ее игра на сцене зажгла совсем другой тип желания. Тот, что не имел ничего общего с моей страстью. Я хотел лишь дать ей все, чего она захочет.

Я распахнул дверь в гримерную через несколько секунд после того, как она вошла. Она была одна.

«Черт возьми, спасибо…»

Уиллоу резко развернулась, прижавшись к столу гримерной. Ее глаза распахнулись, а губы открылись, когда я захлопнул дверь за собой и закрыл ее. В труппе была только еще одна актриса – Лоррен, а сейчас, по крайней мере, целых пять страниц она будет занята. До моего выхода оставалось страниц восемь или чуть больше. Куча времени.

– Чем могу помочь? – спросила она, притворяясь спокойной и изумленной, хотя ее выдал хрипловатый голос.

Я подошел к ней и поцеловал. Потом второй раз. А потом мы с отчаянием приникли друг к другу, целуясь так, словно были пищей и водой друг для друга, и воздухом, необходимым для дыхания.

– Нам не стоит, не здесь… – простонала она, хотя ее руки тянули меня так, словно я стоял недостаточно близко к ней.

– Я хочу тебя, – сказал я, толкая ее к маленькому столику гримерной. – Боже, я так сильно тебя хочу…

В каждом ее прикосновении и поцелуе чувствовалось желание, смешанное с нервозностью. Я ощущал это в ее отрывистом дыхании.

– Не это, – прошептал я. – Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. – Мои губы скользнули по ее шее, покусывая нежную кожу. – Хочу, чтобы ты кончила. Сильно…

Ее тело растеклось, как вода, в моих руках.

– Боже, Уиллоу, ты невероятна. Я никогда не видел ничего подобного.

Я поднял ее и посадил на столик, встав между ее коленями, чтобы снова поцеловать ее, долго и страстно. Пыльцы зарылись в ее спутанные длинные волосы. Локоны падали на ее спину. Она уставилась на меня дикими, широко распахнутыми глазами.

– Как же спектакль?

– У нас есть время. Хочу поцеловать каждую часть тебя, – сказал я, прижимаясь губами к ее шее, а затем поднял голову и посмотрел на нее. – Можно?

Ее губы раскрылись, и она втянула воздух в легкие. Кивнула.

– Ладно, – сказала она. – Я… ладно. Но поспеши.

Я удержал ее взгляд, в поисках намека на то, что для нее все это слишком. Потом медленно запустил руки под ее платье, провел ими по бедрам, мягким, как шелк, нашел нижнее белье.

– Айзек, – прошептала она, наклоняясь вперед и страстно целуя меня. – Пожалуйста…

Я медленно спустил ее трусы и снял их. Я снова поцеловал ее, в этот раз медленно, а затем оставил поцелуи на ее шее. Ее пульс громыхал под моими губами. Двигаясь вниз, я оставил дорожку поцелуев на ее груди, открытой вырезом платья. Я медленно опускался, пока не оказался между ее ног. Рука скользнула вверх по ее бедрам, поднимая платье.

– Скажешь мне остановиться, и я остановлюсь, – заметил я. – Ладно?

Она кивнула.

– Скажи это, малышка.

– Да, – она мгновение удерживала мой взгляд, и жидкая голубизна ее глаз была наполнена доверием. – Да, Айзек, – повторила она.

И снова.

«Да», – сказала она, и я оказался у ее колена.

«Да», – выдохнула она, и мои губы скользнули по внутренней стороне ее бедра.

«Да», – закричала она, когда я уткнулся губами ей между ног.

Она говорила только «да», пока не пришлось сдерживать и это слово, чтобы не закричать, когда я попробовал ее в первый раз. Она ахнула и дернула бедрами вверх. Я просунул руки под ее ноги. Они оперлись на мои локти, а я придерживал ее за бедра. Она была открыта, и я мог зарыться в нее, почувствовать на вкус, лизать и сосать и принести ей как можно больше удовольствия.

Она больно ухватилась за мои волосы. Эрекция натягивала штаны. Я сосредоточился на Уиллоу, хотя во мне и пульсировало желание помочь себе рукой.

Она приближалась к пику.

– О боже, пожалуйста, дай мне…

– Сейчас, детка, – сказал я, касаясь губами ее плоти, и зарылся в нее последний раз, высасывая из всю ее сладость.

Она подавила крик и прогнулась в спине. Я оставался с ней, прижимался к ней губами и медленно гладил, пока она не обмякла, дрожа.

– Боже мой, – пыталась отдышаться Уиллоу. – Боже мой, Айзек.

Я вновь оставил след поцелуев теперь на другом бедре и опустил ее юбки. Она сидела надо мной, такая чертовски красивая, с покрасневшими щеками. Поток оргазма медленно покидал ее.