Эмма Скотт - Стань моим завтра

– Это не одно и то же, – проговорила я. – Этот человек умер из-за несчастного случая. Он не был больным, ублюдочным извращенцем.

– Нет, не был, – произнес Бекетт. Теперь в его словах тоже звенело напряжение. – Но увидеть такое, Зэл, неважно, как и почему…

Он покачал головой.

– Не знаю. Не слушай меня. Возможно, это правда поможет тебе обрести покой, к которому ты стремишься, и меньше всего на свете я хочу этому помешать.

Я посмотрела ему в глаза.

– А как насчет твоего покоя, Бекетт?

Он откинулся на спинку стула.

– У нас разные ситуации. Совершенно.

– Ты прав, – сказала я. – Ты оказался в своей из-за случайности.

– Но с тем же результатом. Этот человек погиб. Но у тебя есть выбор, Зэл. Ты все еще можешь его совершить. А я свой уже сделал. Я сделал его, когда решил ограбить этот чертов дом.

Он встал, чтобы выбросить пустую пивную банку, и остался стоять на кухне, уперев руки в бедра и опустив голову. При взгляде на него у меня сжималось сердце. Я хотела дать ему хотя бы маленькую толику утешения и облегчения, которые он дарил мне. Хоть как-нибудь.

– Я знаю про твои письма для миссис Джей, – тихонько сказала я.

Бекетт тут же вскинул голову.

– Что? Откуда?

– Дарлин, – призналась я. – Не злись на нее, – добавила я, увидев на его лице кровожадное выражение. – Ты же знаешь, какая она. Слова подкатывают к ее горлу и отступают прочь, словно приливы и отливы. Это происходит помимо ее воли. К тому же она упомянула об этом лишь потому, что заботится о тебе.

Лицо Бекетта оставалось суровым, но я видела, что его глаза немного смягчились, и этого хватило, чтобы придать мне храбрости.

– И я заговорила об этом, – медленно продолжила я, – только потому, что я о тебе забочусь.

Он смотрел мне в глаза еще несколько секунд. В его взгляде кружилось множество мыслей, и я знала: все они – обо мне. Но потом он встряхнул головой, словно хотел ее прочистить, и сдержанным тоном произнес:

– Эти письма – ерунда. В них нет никакого смысла. Я уверен, она даже их не читает.

– Она пересылает их обратно?

– Нет.

– Тогда не исключено, что она их читает.

– Она ни разу не ответила, – сказал он. – Я написал ей тридцать девять писем, Зельда. Если она все их прочитала, то почему не дала никакого ответа?

Его голос был тверд, как гранит, но в любой момент грозил пойти трещинами. Если бы я хотела зарисовать Бекетта в этот момент, то изобразила бы его в виде увесистого булыжника. Но его поверхность была бы усеяна жилками, по которым струилась надежда, способная разбить этот панцирь боли.

– Бекетт…

– Мне больше не о чем писать, – тихо сказал он.

– Но ты ведь хочешь много чего сказать миссис Джей, – сказала я, обхватывая себя руками. – Тебе нужно, чтобы она дала тебе разрешение жить дальше, да? А если она его не даст, что тогда? Что будет после того, как мы закончим наш графический роман?

Что будет с нами?

Следующую секунду он молчал, а затем произнес:

– Мне нечего тебе предложить, Зельда.

– Это неправда.

– Я преступник. Этот факт будет преследовать меня до конца жизни. Мне нужно будет указывать его в каждом заявлении на новую работу, в каждом заявлении на аренду квартиры. Знаешь, как тяжело было получить эту студию? Если бы не Рой, я оказался бы в жопе, потому что мало кто хочет сдавать жилье преступнику. Я даже не могу открыть гребаный счет в банке, пока не сообщу об этом Рою.

– Я же говорила, что мне плевать.

Я отвела взгляд, заправила локон за ухо и обхватила себя руками еще крепче.

– Мне на все это плевать.

– Но мне нет, – проговорил Бекетт. – Мне не плевать. Мне не плевать на то, что, стоит мне закрыть глаза, я вижу, как умирает мистер Джей. Я вижу, как из его глаз пропадает свет, и какое бы дерьмо ни случилось со мной в течение всей оставшейся жизни, оно покажется чертовой ерундой по сравнению с этим мгновением. С этим единственным гребаным мгновением…

Он провел ладонью по волосам, качая головой.

– Я испоганил свое будущее, – наконец проговорил он. – Меньше всего на свете я хочу испоганить твое.

Я лихорадочно пыталась подобрать слова, чтобы ему ответить, но Бекетт уже направлялся к матрасу, чтобы опустить его на пол.

– По этой погоде день сегодня выдался тяжелым, – сказал он. – Я устал. Давай ложиться спать, хорошо?

Я проследила взглядом, как он пытается уместить свои метр девяносто на этом дурацком матрасе, и неохотно залезла в его кровать. В квартире было тихо, если не считать негромкого и вялого звяканья в радиаторе.

Я уставилась в потолок.

– Возможно, миссис Джей когда-нибудь тебе ответит, – мягко проговорила я в темноту. – А может, и нет. Ты можешь писать ей по письму каждый день в течение долгого времени – хоть лет десять – и так и не получить ответ. Но это не значит, что ты не заслуживаешь покоя.

Бекетт не отвечал. Молчание затянулась и перетекло в бессонную ночь. Я ощущала, что Бекетт лежит в метре от меня, но в то же время томится в клетке прошлого, которое не способен изменить. Со мной происходило то же самое – наша боль была выткана из одной материи, хоть узоры и отличались. Только вот Бекетт мне помогал.

А я не могу ему помочь. У меня ничего не вышло.

Я уткнулась лицом в подушку Бекетта и погрузилась в беспокойный сон. Ранним утром, когда сумрак комнаты только начинал сереть, я услышала, как он слез с матраса и подошел к столу. Потом достал ручку с бумагой и при одном лишь свете от гирлянд, висевших на стене, принялся писать.

Закончив, он оделся в рабочую одежду, засунул письмо в карман и вышел из квартиры.

31 декабря

Бекетт вернулся с работы около пяти – по его словам, рабочий день сократили из-за подготовки к празднованию Нового года на Таймс-сквер. Так что у него было много времени, чтобы отдохнуть и поесть, прежде чем наступит время идти на вечеринку.

Я ожидала, что после предыдущего вечера он опять от меня отдалится, но за ужином он весело улыбался и охотно со мной разговаривал. Я несколько раз заметила, что он бросает на меня взгляды, а потом отводит глаза; в эти моменты у меня неизменно учащался пульс. Между нами ничего не изменилось, но все-таки малейшего взгляда или улыбки хватало, чтобы наполнить мое сердце надеждой.

Мы нацепили на себя шапки, шарфы и верхнюю одежду – погода встречала Новый год мокрым снегом и чрезвычайно низкой температурой. Бекетт надел свитер миссис Сантино, заявив, что не успел в достаточной степени продемонстрировать его на Рождество.

– Напомни еще раз, к кому мы идем на вечеринку? – спросила я.

– К другу друга, – сказал Бекетт, натягивая шапку. – Я не знаю хозяина, но там будут Дарлин и Кайл. А еще мой друг Уэс и его девушка Хайди. Мой друг Найджел и… очередная девушка, с которой он спит.

Я окинула взглядом свои легинсы, полусапожки и объемный свитер.

– Слушай, а я нормально одета? Хотя, кого я спрашиваю… Ты же надел тот свитер. Я могу натянуть на себя костюм гигантского тако, но на тебя все равно будут пялиться больше.

Зазвонил домофон. Бекетт нажал на кнопку и сказал:

– Мы уже спускаемся!

Он ухмыльнулся мне.

– От тебя воняет завистью, Росси.

Он взял в руки две бутылки шампанского. Я думала, Бекетт купил их для вечеринки, но он остановился у квартиры 2С и постучал в дверь. Миссис Сантино приоткрыла дверь на цепочку и уставилась на нас в образовавшуюся щелку. Бекетт приподнял одну из бутылок.

– С Новым годом, миссис Эс!

Дверь захлопнулась, звякнула цепочкой и открылась снова. Не обратив внимания на бутылку, миссис Сантино сосредоточила взгляд на ядовито-зеленом воротнике, выглядывавшем из-под куртки Бекетта. Ее глаза, окруженные морщинками, округлились.