Чего только судьба не выкинет! Лучший друг моего мужа, всегда косо смотревший на меня, оказался тем самым мальчиком, находившимся со мной в плену. Никогда даже предположить такое мне не пришло бы на ум. Андрей – последний человек, с которым я хотела бы дружить. Он раздражал меня тем, что Валера к нему сильно привязан: звонил ему по поводу и без повода, советовался часто в решении важных вопросов не с женой, а с ним. Всё во мне настроено против него, как против соперницы за душу моего мужа.

- Когда ты узнал, что я та самая девочка? – наконец, догадалась спросить.

- В тот день, когда приехал в общежитие твой отец, чтобы предложить за тебя квартиру. Я узнал твоего отца с первого взгляда. Он мало изменился.

- Не сомневаюсь, это ты дал Валере совет принять в дар квартиру и меня в придачу, - невесело проворчала.

- Нет, наоборот, отговаривал! Я был в шоке, ведь искал тебя в других девчонках, похожих на тебя. А ты была рядом. Просто твоё редкое имя Тася я понял тогда, в подвале, как Олеся… Я уговаривал Валеру развестись. Но он, как одержимый, упёрся. Ему понравилось, что после универа не надо будет зарабатывать квартиру. Родители ему никогда бы её не купили, ты же это знаешь. Вы с Тошкой были решением его жилищных проблем.

Прозвучавшая в голосе Андрея насмешка покоробила меня, тем не менее я смолчала. Я вообще не знала, как теперь к нему относиться: на чьей он стороне – моей, Валеры или на своей собственной. Скорее, на собственной.

- Теперь всё будет иначе. Теперь мы будем вместе. – Донесся до моего сознания его лихорадочный шёпот.

Я инстинктивно отклонилась.

- Мы не будем вместе! Даже если я разведусь. Этого не будет! – сказала твёрдо.

- Не говори так, я заберу вас с Антоном в Москву к себе. И ты поймёшь, Валера – это чёрная и ненужная страница в твоей жизни, - не слушая меня, упрямо бормотал Андрей.

Глава IX

Добравшись до дома, с трудом убедила Андрея оставить нас. Он уехал лишь после того, как я пообещала позвонить ему завтра и сообщить о своём решении.

Как будто мне это надо! Для меня он, несмотря на совместное похищение в детстве, всё равно что перевёрнутый валетом Валера на игральной карте. Тот же эгоцентризм, то же пренебрежение к моим чувствам. Как и муж, и в грош меня не ставит. Я это чувствую.

Решение нужно принять до возвращения мужа домой. Разбитый корабль, внезапно с иронией подумала о себе, должен встать на другой якорь в другой гавани, по возможности более тихой – без страстей и мужиков-изменников. И там зализывать раны, вернее, «залатывать пробоины».

Неожиданно для себя, не стала лить слёзы в подушку – уже предостаточно их пролито, а, пристроив Тошку к соседке Ольге, отправилась побродить по городу, как говорится, помыслить над дальнейшей судьбой.

Несомненно, героиня какой-нибудь киношной мелодрамы на моём месте не стала бы долго раздумывать: сына под мышку и рванула бы гордо в неизвестность. Ищи её муж свищи потом. Я тоже бы так с удовольствием поступила. Жаль, не живу в кино.

Куда мне ехать в такой реальной собственной жизни? К отцу с его молодым семейством и тёщей, приехавшей к ним с Украины? Конечно, они нас с Тошкой примут охотно в своём пригородном шестикомнатном доме. А что дальше? Жить опять по указке отца? Меня такая перспектива не привлекает, а ещё больше не хочется просить помощи у человека, беззастенчиво солгавшего мне. Ведь пообещал после рождения Тошки не вмешиваться в мою жизнь, однако вмешался.

Улицы города были почти что пустынны, люди попрятались от жары. Асфальт под ногами казался горячим. Наткнувшись неожиданно на салон красоты, подумала, а не зайти ли в него. Говорят, изменив внешний облик, изменишь настроение. И даже судьбу. Можно окраситься в чёрный цвет. Превращусь-ка из белобрысой вороны в чёрную.

- Будет ужасно! – не согласился со мной парикмахер, молодой парень утончённой наружности. – У вас такие мягкие волосы и цвет волос, светло-русый, приятный. – (После родов я вернула свой цвет). - Давайте придадим им романтический шик и произведём мелирование.

Против романтического шика я не возражала и позволила мастеру производить на моей голове всё, что захочет. После двухчасовых его упорных копаний в моих волосах, вылившихся, кстати, для меня в крупную сумму, в зеркале предстала передо мной не похожая на меня дева с необычной причёской. Небрежная рваная чёлка, чуть осветлённые пряди, постепенно спадающие до плеч, аккуратно уложены в показном беспорядке. В общем, лёгкость, объём и романтичность, как и сказал мастер. С ними я, как ни странно, напоминала родную мать на одной из её девичьих фотографий.

Дома сразу же полезла на антресоли: загорелась сравнить себя с ней. В дальнем углу нашла большой старый чёрный пакет из-под фотобумаги, который два года назад привезла мне Оксана, жена отца.

- Там фотографии и кое-какие документы из твоего детства, - сказала она мне, -думаю, они должны храниться у тебя.

В пакет я так ни разу и не заглянула. Сейчас с трепетом вытащила его содержимое – пачку фотоснимков, где я совсем кроха на руках у матери, несколько снимков, где мы втроём вместе с отцом.

Наконец, нашла нужную фотографию. Она была цветной, сделана в фотосалоне. На ней мама совсем молодая, ей семнадцать, не больше, улыбающаяся, счастливая. Волосы, подстриженные под модный тогда сэссон, распушились, как у одуванчика. Ярко-голубые, опушённые длинными тёмными ресницами глаза сияют счастьем и уверенностью в своём очаровании. В нежном овале лица столько девичьей прелести, что у меня защемило в груди. И почему ты меня бросила, мама? Ты ведь не кажешься стервой!

Взглянув на себя в зеркало, я пришла в недоумение: как только могла отцовская родня утверждать о моей схожести с матерью! Ничего общего, кроме голубых глаз. Да и то цвет у меня не такой сочный. А в лице совсем другие черты.

Она яркая, броская, словно земляничка на зелёной полянке или гриб лисичка из детских книжек. А из меня, скорее, можно представить бледную поганку. Я обычная, хотя не без миловидности. Особенно с новой небрежной мелированной причёской. Но отнюдь не сногсшибательная кукольная красавица, какой была мать, судя по фотографиям.

Среди снимков, к моему изумлению, обнаружилось нераспечатанное письмо. От бабушки. Не от сочинской, а другой – с материнской стороны. Письмо, очевидно, написано после нашей встречи с ней в школе, когда я трусливо сбежала от неё на контрольную. Бабушка извинялась за свою несдержанность и утверждала, что, несмотря на мою отчуждённость, они с дедушкой любят меня, их единственную внучку, и, если мне когда-нибудь придётся туго, они окажут поддержку. В конце под подписью стояли номер телефона и адрес.

Неужели фортуна мне протягивает руку - с надеждой забилось моё сердце. Не раздумывая, позвонила по указанному телефону. Долгое время никто не подходил. Может, номер телефона сменился? Когда уже, отчаявшись, собралась положить трубку, длинные гудки в ней сменил недовольный женский голос:

- Алло, я вас слушаю.

- Мне Елену Георгиевну, - пролепетала я, трухнув вмиг.

- Это я, - резко ответила женщина. – Что вам нужно?

От нетерпеливости, звучавшей в голосе бабушки, я совсем растерялась и хрипло пробормотала:

- Я Тася, ваша внучка. Я только что прочитала ваше письмо.

Наступившее молчание дало понять мне, что со своим звонком опоздала.

- Мне ваше письмо не вручили, - принялась оправдываться, - так получилось. Но теперь вот прочитала… Вы писали, если мне будет тяжело, то могу обратиться к вам. Мне теперь тяжело… - И замолчала.

- Что случилось? – участливо, уже тёплым голосом спросила бабушка.

И во мне, словно через плотину бушующая вода, прорвалась накопленная за последнее время обида. Хлюпая носом, а иногда и плача навзрыд, открыто рассказала об измене мужа, называя все вещи своими именами, вплоть до сегодняшнего оскорбительного заявления глупого мальчишки, устами которого, без сомнения, глаголила истина.

Разговор закончился для меня ошеломляюще: бабушка предложила приехать к ней вместе с Тошкой немедленно, а ещё она вызовет маму из Америки.

Вечер ожидался для нас с Валерой непростым. Я намерена была выяснить всё до конца и поставить, как говорится, все точки над «i». В течение дня муж то и дело звонил мне по сотовому. Но я не отвечала, лишь прочла эсэмэску, где он сообщал, что приедет к восьми часам: не удалось быстро справиться с котлом.

Соседка Ольга, заглянувшая ко мне, поахав минут пять над моей новой причёской, вновь забрала к себе Тошку, заявив:

- Что-то в последнее время с тобой и Валерой происходит. Поговорите наедине. Покричите. И помяни моё слово, вы, как пить дать, помиритесь. Мы с Сёмкой по семь раз на дню ссоримся и ничего, живём любя. Милые бранятся - только тешатся.

Не знает она, что мы с Валерой теперь не милые, и в ругани нам лучше не тешиться. Тем не менее ругаться я буду. Я не допущу, чтобы и дальше об меня вытирали ноги, как об безмолвную половую тряпку.

Чем ближе был час приезда мужа, тем больше я злилась. Переваривая в сотый раз в голове происшедшее утром, анонимные звонки, бесконечные отлучки мужа, увиденную встречу у кафе, рвала и метала, наполняясь гневом и мечтая разорвать Валеру на куски, как только он появится.

Напрочь исчезло в моём сознании всё хорошее между нами. Если в своих копаниях наталкивалась на это хорошее, то в свете измены мужа, оно казалось оскорбительным. Как он мог целовать и обнимать меня, мечтая о другой? Как мог притворяться и врать?

Выходит, по сути, мы чужие друг другу люди. Души наши не близки, наоборот, далеки, как две страны, разделённые океаном. Он никогда не стремился познать мою и не допускал к своей.