— Авария! — восклицает подруга и закрывает рот рукой. — Ты совсем с ума сошла! Почему мне не позвонили? Что это за самодеятельность?! Я бы приехала к тебе лучше, чем всю ночь и половину дня с ума сходить.

Она так искренне сокрушается, что я не сдерживаю порыва и крепко-крепко обнимаю мою беспокойную девочку. Она всхлипывает особенно трогательно, гладит меня по спине и сдавленно ругается на меня, Егора и судьбу в целом. И так тепло становится на душе, так спокойно. То ли шампанское по венам растеклось, то ли беспокойство Наташи растрогало. Но я чувствую себя намного лучше, и слова Егора постепенно меркнут в сознании.

Выпиваем еще по половине чашечки “чая”, и это добавляет мне желания пооткровенничать. Мне нужно сбросить с себя тяжесть, нужно рассказать Наташе, что помимо поступка Егора ранило меня в самое сердце и выбило почву из-под ног.

И я рассказываю о показавшихся чудовищными обвинениях Руслана, о его жгучем презрении, о Виолетте, которая оказалась Нефедовой Кирой — тайной дочерью моего трусливого отца.

Когда я все это проговариваю вслух — впервые, кстати, — вся история принимает очертания мыльной оперы, в которой в самом конце все обязаны задорно станцевать, спеть песню высоким голосом и закружиться в счастливом хороводе.

Только в жизни все выглядит не так сиропно и ванильно. И точно ни на одной афише не написано слово “Счастливый конец”.

— Ну дела, — поражается Наташа и часто-часто моргает. — Сестра, значит? Ничего себе…

Я пожимаю плечами и достаю из прозрачного пакетика шарик “рафаэлки”. Бросаю в рот, морщась от приторной сладости. Но жую, не выплевывать же.

— Ты с ней разговаривала? Виделась?

Отрицательно качаю головой и рассказываю, как мы с Русланом поехали к ней домой, но там оказался лишь мой отец.

— Надо обязательно с ней поговорить, — изрекает с видом двухсотлетнего мудреца, а обычно бледные щеки подруги расцветают маковой краснотой. — Сестра все-таки, не хухры-мухры. Родная кровь, все дела.

Наташа — простая и понятная. У нее мало сложностей в жизни — в этом мы еще недавно были очень похожи. Но сейчас, когда я уперлась в стену и совершенно не знаю, как собрать из разбросанных деталей мозаики цельную картину своих дней, мне невыносимо тяжело.

Столько поводов пострадать, что даже не знаю, за какой первее схватиться.

Виолетта, отец, мама, которая ничего не знает, злые слова Егора, наше расставание, Руслан… этого слишком много для меня одной.

— Мне кажется, есть еще что-то, что ты скрываешь от меня, — щурится Наташа, напоминая юного натуралиста в лесной чаще. — Это ведь не все, верно?

Качаю головой, допиваю налитое Наташей шампанское, но она и не думает сдаваться.

— Я вот знаешь, какую закономерность во всех твоих рассказах вывела? — вещает зловещим шепотом, а я прыскаю, не в силах сдержать смех. — Не хихикай мне тут, а лучше ответь на вопрос: не многовато ли Руслана рядом с тобой, а? То в клубе с тобой его видела, потом вон, докатались до аварии… как-то это подозрительно все. Не находишь?

— Не нахожу! — отрезаю и понимаю, что хватит. Пить, страдать, разговаривать. Времени прошло слишком много, а мне нужно забрать все-таки свою сумку. И постараться больше никогда с Русланом не пересекаться, потому что Наташа права: его что-то многовато стало в моей жизни.

Да, правильно. Только сумку заберу. Блин, надо было попросить, чтобы он через курьера передал. Но ничего не поделаешь, придется ехать самой и лично отнимать свое имущество.

— Наташ, я поеду. Мне нужно в одно место прокатиться. Это важно.

— Ну вот куда ты опять? — беспокоится, а я взмахиваю рукой. Не хочу об этом рассказывать. Не хочу давать ей повод для подтверждения выведенных закономерностей.

Я и сама понимаю: есть что-то неприличное в нашем общении с Русланом. Сама не понимаю, что именно, но это будоражит, сбивает с толку, выбивает из привычной колеи.

— Давай я с тобой поеду, — суетится Наташа, но я отрицательно качаю головой. Решительно и безапелляционно.

Еще раз смотрю на часы и понимаю, что бессовестно опаздываю. Ну вот что я за человек? Мне же нужна моя сумка, а я тут шампанское пью и языком треплю. Черт, даже если я приложу все усилия, на городском транспорте вовремя не приеду. Тогда, возможно, Руслан уедет, и я потеряю время впустую. Что делать?

Ничего не остается, как попросить Наташу вызвать такси со своего телефона. Ничего страшного не случится, нормально доеду.

Быстро принимаю душ, а вернувшись в комнату, переодеваюсь в удобное платье, засовываю ноги в любимые балетки и выбегаю на улицу, где меня уже ждет такси.

До “Покрышкино” не очень далеко — километров пятнадцать по центральной магистрали, но я не хочу опаздывать. Таксист всю дорогу напевает что-то себе под нос, мурлычет, как довольный жизнью кот и к моему счастью ни разу не пытается завязать разговор.

А я думаю о каких-то глупостях. Например, почему магазин называется именно так? “Покрышкино” разве не самое глупое на свете слово? Просто отвратительное слово и совсем Руслану не подходит.

— Приехали, — слышу и вздрагиваю от неожиданности. А таксист смеется и продолжает: — Уже минуты три как приехали, а вы все не выходите и не выходите.

— Простите, задумалась, — выдавливаю из себя беззаботную улыбку, протягиваю таксисту деньги и, не дожидаясь, пока он найдет сдачу, выхожу из машины.


Я пару раз приезжала в этот магазин, когда Егор задерживался на работе. И, признаться честно, и в страшном сне не повторила бы, но сумка… не заставлять же Руслана лично мне ее привозить. Спасибо, что она вообще у него, а не потерялась где-то.

Поправляю волосы, одергиваю подол сарафана и бодрой походкой иду к магазину. Главное, чтобы Егора там не было, а с остальным справлюсь — я сильная и смелая, хоть и дрожат коленки слегка.

Перед тем как толкнуть входную дверь, набираю полную грудь воздуха, словно за моей спиной нераскрытый парашют. И раскроется ли? Лотерея.

Но к моему удивлению магазин закрыт. Хоть толкай дверь, хоть дергай — заперто. Хм, странно.

— Привет, — раздается за моей спиной, а я тихонько чертыхаюсь.

Делаю резкий поворот на сто восемьдесят градусов и упираюсь взглядом в широкую грудь, обтянутую черной майкой. Плечи открыты и кажутся еще шире, а ткань так плотно облегает торс Руслана, что каждая мышца проступает рельефом. Как он так подкрался-то бесшумно?

— Привет, — улыбаюсь, переводя взгляд на его лицо, и замечаю, что пластыря на лбу уже нет, а на его месте красная едва затянувшаяся ранка.

Руслан усмехается и достает из кармана связку ключей, и мне приходится отойти от двери, чтобы не мешать ему.

— Мне нужно было ненадолго отлучиться, — пожимает плечами, а я замечаю большой бумажный пакет, который он держит в левой руке. — Не ожидал, что ты настолько пунктуальная.

— Я просто хотела быстрее забрать свою сумку. Не хотела никого задерживать.

— Ну раз хотела, тогда заходи, — бросает, обернувшись через плечо. — Только не уверен, что получится побыстрее.

Я не понимаю, что он имеет в виду, но послушно иду за ним. Руслан зажигает свет в торговопэм зале, а в нем никого, кроме нас двоих. И это немного… пугает.

— Не бойся, солнце, я не маньяк, хотя кто-то и считает меня сексуальным. Пойдем.

— Куда?

— Туда, — и указывает рукой в сторону двери в служебное помещение. — Тебе же нужна сумка, а она в моем кабинете.

И, наверное, шампанское все-таки уложило меня на лопатки, лишив остатка ума, потому что я иду за Русланом. Он подбрасывает ключи на ладони, обозначая каждый шаг мелодичным звуком, и не оборачивается. То ли уверен, что пойду за ним, то ли его вовсе это не волнует.

Но когда распахивает дверь кабинета и пропускает меня вперед, несколько мгновений стою, глядя на огромный букет белых лилий, лежащий на столе, рядом с моей сумкой и слышу дыхание за своей спиной. Тяжелое, учащенное, горячее.

— Прости, я ничего не понимаю в цветах, но эти, вроде бы, красивые.

35 глава

Руслан

— Прости, я ничего не понимаю в цветах, но эти, вроде бы, красивые.

Даже мне они такими кажутся, хоть и воняют безбожно — за каких-то двадцать минут весь кабинет пропитался их удушливым ароматом. Но девушки же любят вот такое, да? Такие знаки внимания?

Черт, знать бы еще, как правильно — ухаживать за невинной обиженной на мужиков девушкой. Что нужно делать, чтобы не сесть задницей в лужу? Не спугнуть? И Артем мне в этом тоже не помощник, потому что с его советами и опытом только Виолетт трахать.

— Лилии? — удивляется и, повернув голову, как-то странно смотрит на меня.

Словно у меня вторая голова выросла или я вовсе в чудовище превратился.

— Все хорошо? Ты не любишь лилии? Выбросим.

Кира отшатывается, врезается в меня спиной, а я инстинктивно прижимаю ее к своей груди. Но насладиться моментом не дает: крутится вокруг своей оси и упирается руками в мою грудь. Смотрит, прищурившись, а в глазах слезы. И мне вспоминается вдруг, как Кира укусила меня в той комнатушке с хламом.

— Это Егор тебе сказал? Ты узнал? Это шутка такая? Думаешь, это смешно?

Что, мать его, происходит вообще? Так сильно не любит лилии? Розы куплю, делов-то.

Глаза Киры вдруг наполняются слезами, веки краснеют, а щеки наливаются румянцем. Краснота эта была бы очень милой, если бы не распространялась по коже с какой-то невероятной скоростью и не казалась такой болезненной. Ненормальной.

И я, окончательно охреневший, опускаю руки, а уже рыдающая Кира почему-то закрывает нос сгибом локтя и сдергивает свою сумку со стола.

Вжик и проносится мимо, а я действую на глубинных инстинктах охотника: догоняю ее у двери магазина, когда она пытается каким-то образом вскрыть дверь, дергает истерически за ручку, а слезы градом текут по щекам. Шмыгает носом, рвется наружу, и это вообще не похоже на поведение девушки, которой всего лишь не нравятся подаренные мужчиной цветы.