Лина Манило - Старший брат моего жениха

Потому и общаться с ней долго боюсь, все больше сообщениями ограничиваюсь, ссылаясь на напряженную работу и усталость от сессии. Не уверена, что не расколюсь насчет сестры. И этим дров наломаю, не разгребем.

Еще раз целую Руслана — на этот раз в губы, — и он позволяет мне выскользнуть из машины на залитый утренним солнцем тротуар. Коротко взмахиваю рукой и улепетываю со всех сил в сторону дворов, чтобы не передумать. Нет, я должна решить этот вопрос раз и навсегда.

Хотя бы попробовать.

Я хорошо запомнила адрес Виолетты. Главное, не дать Руслану догадаться, куда именно я бегу так стремительно.

От квартиры сестры меня отделяет несколько шумных кварталов, и две автобусные остановки — я специально потратила около часа на разбор Гугл-карт, чтобы не промахнуться. Стараюсь не думать, насколько неприглядный район, в котором Кира живет. Наверняка, ее заработка в клубе хватает только на косметику, одежду и оплату коммунальных счетов. А папа? Он же говорил, что помогает… почему тогда его старшая дочь живет в такой глуши?

Вопросы в голове теснят друг друга, и картинки из моего счастливого детства встают перед глазами. Вот мы с папой ходим каждую субботу в парк кормить лебедей. В моем родном городе очень уютно и красиво, хоть он и очень маленький. Там каждая собака знает другую, без исключения. После мне мерещится аромат маминого сливового варенья: она всегда делала его в огромных количествах, обязательно добавляла тертый шоколад. И я любила его больше всех конфет в мире. Мама…

Моя мама слишком добрая, очень мудрая и невероятно романтичная. До сих пор верит в вечную любовь и судьбоносные встречи, милая моя.

В автобус впрыгиваю чуть не на последней секунде, и двери захлопываются, отрезая меня от шумного города. Кто-то прислоняется ко мне, давит на спину локтем, и я пытаюсь хоть как-то предотвратить отбитые после этой поездки почки. В салоне тесно, пахнет точно не цветами, и остается только радоваться, что ехать всего несколько минут.

Меня буквально выпихивает из салона толпой таких же пассажиров, и я даже ногу чуть-чуть подворачиваю. Ничего критичного, но приятного мало. Кручу стопой туда-сюда, морщусь от слабой боли и делаю несколько осторожных шагов. Вроде, жить буду.

Осматриваюсь по сторонам, восстанавливая в памяти маршрут. Так, дворы, арка между ними, ограждение из выкрашенных в веселенький розовый покрышек и пальма из пластиковых бутылок — кажется, вот туда. Кажется, не ошиблась.

Да! Оно! Ковыляю к нужному подъезду, боль постепенно утихает, а сердце стучит все сильнее. Оно уже даже не в горле клокочет — оно грозится выпрыгнуть из него в любую секунду. Даже подташнивать начинает, и я останавливаюсь у входной двери, делаю глубокий вдох, наполняя легкие кислородом.

Чего я жду от этой встречи? Нужна ли она мне на самом деле? А Кире? Знает ли она о том, что отец скрывал ее столько лет? Или считает, что мы — плохие люди, которые не захотели ее видеть? Какая она на самом деле? Что ее толкнуло на такой путь? Чужое равнодушие или личное желание? Боже мой, столько вопросов — голова сейчас треснет на куски, так идиоткой на всю жизнь и останусь.

Я мало, в чем разбираюсь кроме физики, но одно знаю точно: не смогу спокойно жить, если хотя бы не попытаюсь. Не увижу собственными глазами.

И это осознание придает сил, и они толкают меня вперед: в подъезд, вверх по лестнице, к входной двери.

Она точно такая же, как в моих воспоминаниях. В таких местах годами ничего не меняется, что уж говорить про какие-то жалкие несколько дней. Заношу руку над кнопкой звонка и, не оставив себе времени на размышления, касаюсь ее пальцем. Все, назад уже не повернуть.

Сначала совершенно ничего не происходит: за дверью тишина, в которой тонут отголоски трели звонка. Ти-ши-на. Ни шагов, ни голосов, ничего — будто бы в доме и нет никого. И я трусливо радуюсь этой перспективе, словно бы смогу потом сказаться себе: ну ок, значит, не судьба. Но почему-то слишком тревожно на душе.

Уйти? Еще раз позвонить?

Выбираю второй вариант, снова жму на звонок — палец словно прирос к крошечной круглой кнопке. И что-то меняется: за дверью шаги, которые кажутся слишком уж осторожными, крадущимися. Кто-то там, за дверью, явно не хочет видеть никаких гостей. Но там точно кто-то есть!

И вдруг дверь распахивается, но я не успеваю ничего увидеть, ничего разобрать, потому что меня втягивает внутрь чья-то сильная рука. И это рука точно не моей сестры, ибо прямо в глаза мне смотрит какой-то жуткий мужик. Смотрит и скалится, произнося тягучим хриплым голосом:

— Попалась, Кира?

Кира

— Попалась, Кира?

Меня с ног до головы окатывает ужасом. Дверь захлопывается, отрезая от внешнего мира. Щелк, и зубья капкана сомкнулись на моей шее.

Лишаюсь дара речи, кислорода и вменяемых мыслей. Это какой-то дурной сон, а я, как оказалось, полная дура.

Правильно говорил мне наш пожилой сосед дядя Боря, любивший проводить дни, сидя на лавочке у подъезда. Я сутками пыхтела над книжками, и тогда его слова казались мне полной чушью. «Кирочка, ты умненькая девочка, но учебником от плохих людей не отобьешься». И кажется, только сейчас до меня наконец-то дошло, что именно он имел в виду.

Зачем я только поперлась сюда? Дура, идиотка!

— Я не… — Мне зажимают рот рукой. Не больно, но с напором, властно. Пресекают всякие разговоры, чтоб знала свое место и не дергалась.

Только это не мое место!

— Далеко, любимая, забралась. Думала, получится спрятаться? — усмехается прямо в лицо, обдавая кисловатым ароматом. Никого здесь не интересует мое мнение, никто даже не думает меня слушать. — Моя малышка, моя девочка. Любовь моя.

Мычу, кручу головой изо всех сил, даже укусить остро пахнущую табаком ладонь пытаюсь, но мне лишь крепче зажимают рот. Из этой душной ловушки не выбраться, но я надеюсь, что все не закончится вот так.

Липкий чужой взгляд шарит по моему лицу, ощупывает. Мне почему-то очень важно понять, какого цвета глаза у этого сумасшедшего. Почему-то верю, что если такие же как у Руслана, мне повезет и это вообще окажется кошмаром. Не явью, сном. Но не получается, черт. У меня ничего не получается.

— Ну, не брыкайся, детка, — жаркий шепот прямо на ухо, а мне хочется вытереть кожу жестким вафельным полотенцем. — Сначала голову кружишь, потом сбегаешь… нельзя же так. Я же с ног сбился, пока искал тебя. Хорошо, твоя мать, если выпьет, очень доброй становится. Разговорчивой. Только где ты ходила так долго, Кирочка? Я устал ждать.

В коридоре сумрачно — свет попадает сюда только из кухоньки, а я снова себя чувствую запертой огромным телом в том чулане. Тогда мое мнение тоже никто не принимал в расчет. Как и сейчас. Только сейчас рядом со мной не Руслан, а мерзкое похотливое животное.

Мужик все еще шепчет какой-то бред, который с каждым словом все больше напоминает острый приступ шизофрении. А тело его, пусть и не очень крупное, прижимает меня к стене все сильнее. Раскатывает, лишая остатков кислорода.

Он рассказывает, какая у нас с ним была любовь, как искренне верил, что это навсегда, как страдал без меня. Шептал, что я очень изменилась, даже пахну иначе, но так ему даже больше нравится.

Вряд ли он в полумраке четко видит мое лицо. Вряд ли вообще отдает себе отчет, что я вовсе не та, кто ему нужен. Не та Кира.

Меня вжимают в стену все крепче, а сопротивление мое все слабее. Я не могу отбиться от него, не могу выкрутиться, даже объяснить ничего не могу. Господи, ну почему я Руслана с собой не взяла? Почему?!

Но я больше не хочу отвечать за чужие грехи. Хватит, наелась.

И это придает сил, которые, казалось, вовсе закончились. Я пинаюсь, изворачиваюсь, хоть это может плохо закончиться для меня. Если он осатанеет, не выживу. Но не хочу терпеть чужие прикосновения, не выдерживаю душного воздуха этой квартиры. Я борюсь, не думая о последствиях, изо всех сил — отчаянно и самозабвенно.

Пусть делает, что хочет, но живой я не дамся.

— Помогите, пожалуйста! — кричу, когда все-таки удается освободиться от хватки жесткой ладони на своем лице. Кричу надрывно, на пределе сил, и рвусь из объятий.

И вдруг одновременно происходят два события: в дверь чем-то ударяют, а мужик отпускает меня.

От неожиданности, лишившись поддержки, я пошатываюсь и, не успев ни за что схватиться, падаю на пол. Рядом возня, чьи-то крики, отборный мат и женский визг.

— Руслан! — вырывается из меня истошный крик, хотя я только спустя мгновение понимаю, чей отборный мат слышала.

Где только силы нахожу? Вскакиваю на ноги, сплевываю попавшую в рот прядь волос, готовая ринуться в бой. Только бы Руслан из-за меня глупостей не наделал, хоть бы не сорвался! Мне уже наплевать на недавние события — в конце концов, мне ничего ужасного не успели сделать, — главное, чтоб никто не пострадал. Чтобы без последствий.

А в животе глупые бабочки: он пришел за мной. Какая я дура, а он пришел. Невероятный мужчина, самый лучший, самый-самый.

— Оставь! Ты его убьешь! — кричу, пытаясь оттащить Руслана, а мужик орет, что он ничего не знал, не ведал, он все перепутал, «пожалуйста, не убивайте, я не сделал ничего».

Руслан прекращает трясти свою жертву, останавливается. Смотрит на меня, прищурившись, и взгляд не обещает ничего хорошего. Вообще ничего.

В лучшем случае голову оторвет.

Но он пришел, а остальное неважно. Пусть отрывает, заслужила. Главное, что он рядом, а остальное не имеет значения.

Тем временем Руслан

Мне совсем не нравится эта идея с однокурсницей.

Вернее, не так: мне не нравится торопливое желание Киры поскорее от меня избавиться. И ее улыбка — уж больно она ей не свойственна. Какой-то идиотический оптимизм на лице от нее проявился. Такое бывает, если от мужа любовника в шкафу спрятать пытаются, но это же Кира — моя девочка, личное солнце и самая чистая душа. Цветочек, к которому прикоснуться страшно. Какой на хуй любовник?