–Карась,…это ты?

–Я.

Они снова чиркнули зажигалками.

–Уволюсь, вот ей богу!

–Тише ты! Голоса вроде.

В самом деле, впереди они услышали голоса и двинули прямо на них. От главного хода подземелья в стороны отходили другие ходы, боковые, более узкие.

–Заблудимся, Карась.

–Метки нужно ставить.

–Чем?

–Ключами. Только здесь начиркано уже.

–А ты свои метки придумай. Отличительные.

–Ага.

Так шли они на голоса еще какое-то время. Затем заметили впереди свет. Свет был яркий, ходил ходуном, отбрасывал на стены зловещие тени. Главный ход здесь расходился в разные стороны, голоса звучали совсем рядом, за углом. Сизый и Карась продвинулись еще немного, выглянули из-за угла. В небольшом каменном кармане, густо освещенном факелами, стояли два человека.

–Ты что мне голову морочишь, старая ведьма? Где сокровища?

–Так тебе-то что, Борис? Не твое это сокровище! Красовских наследство. А ты к ним никакого родства не имеешь. – Бабка развела руками. Мужик схватил бабку за плечи, стал трясти, как тряпичную куклу, зашипел:

–Веди к схрону! Ну!

Карась собрался уж было прийти на помощь бабке, та хоть и была вреднющей до чертиков, зато веселой. Сизый остановил его. Мужик уже тащил старушку дальше. В руках у него были какие-то бумаги.

–Дурак ты, Борька. Я ж с тобой по-родственному поделиться хотела. Нельзя так. Ты ж мне родная кровь.

–А на что мне твои подачки, тетушка? Я все получу. Слышишь? Все!

–Не по-человечьи это, Борь.

–А что по-человечьи? Девке твоей все добро отдать? Не жирно? И так всю жизнь на всем готовом, так еще и выросла какая…куда там!

–Так Мишаня ей отец. Вот всем готовым и обеспечил.

–Ничего! С тобой покончу, а там и до девок твоих доберусь. Мишка сюда больше не сунется. А тебе наследую я. Так-то вот, Луиза Вацлавна, тетушка разлюбезная.

–Что тебе с имением делать, Борис? Имение больших вложений требует. Морока с ним одна.

–А я вот сокровище сыщу и заживу припеваючи. А ты мне сейчас покажешь, где оно.

–Да разве ж там хватит, ирод? Эк ты замыслил сколько душ перевести…ради чего, Борис?! Опомнись! Сундук с цацками того не стоит!

–А это уж мне решать! Шевелись, давай, старая! – Он с силой толкнул старушку в спину.

–Ой, Борька…погоди…сердце прихватило…

–Знаю твои выкрутасы, актриса ты наша!

–Да не ори! Пришли уже…

Тут они свернули вправо – в глубокой арочной нише имелась низкая дубовая дверь, мужик толкнул ее – за дверью обнаружилась небольшая комната. Он затолкал бабку в комнату. О чем они говорили там, Карасю и Сизому слышно не было.

–Делать-то что будем, Карась?

–Бабку выручать надо, завалит же, век воли не видать.

–Здесь не завалит, не дурак мужик-то. Наружу ее вытащит. А там посмотрим.

Дверь открылась. Появились мужик и бабка. Мужик тащил небольшой сундук.

–Врешь, старая кочерыжка! Быть такого не может! Ууу я тебе, – он замахнулся, бабка стала заваливаться. – Где все добро?

–Да не было больше! С чего б и быть, сам посуди, Борис! Красовские перед революцией бежали, все добро вывезли. Сундук один и остался.

–Где бумаги?

–Дома, – хрипела бабка.

–А ну давай на выход!

Вскоре они вышли к небольшой лесенке. Карась и Сизый следовали за ними по пятам. Дверь от лесенки открывалась в склеп. В небольшом затхлом помещении стояли каменные постаменты с гробами. Мужик подошел к выходу, нажал там рычаг, дверь заскрежетала, поехала вбок, мужик выволок бабку наружу, дверь за ними закрылась.

Карась и Сизый остались в кромешной тьме.

–Карась, я туда не пойду. Там гробы стоят.

–Тише ты, еще кто-то идет!

Они стали прислушиваться. В подземелье раздавались голоса.

–Мать твою! Валить надо, Карась! Эти пройдут, назад вернемся, Лютому позвоним, пусть сам решает!


Виктор Семеныч шел впереди, за ним Катька, Варвара, Бруно замыкал процессию. У Семеныча и Варвары были фонари.

–Варвара, а ты зачем ружьишко взяла?

–А чтоб не страшно, Семеныч. Надоели сюрпризы.

–Это, надеюсь, настоящее ружье, ВарвараМихайловна? Не бутафорское?

–Какое б ни было, месье. Я им и просто треснуть могу от всей души.

–Да заткнитесь вы оба! Надоели! Нашли время! Савелича это ружье! – шипела Катька.

Варя шла молча, сопела. Семеныч освещал путь прямо перед собой, Варя же то и дело начинала водить фонарем по сторонам, разглядывала стены, боковые ходы. Профессиональное любопытство брало верх. Бруно периодически натыкался на нее в темноте. Они переругивались. Неожиданно в свете фонаря на стене, покрытой столетней копотью факелов, обнаружилась надпись. Кривыми незатейливыми буквами нацарапано было «карась». Варя замерла перед надписью.

Бруно потрогал ее пальцем, прошептал:

–Кириллица…Разве Ваши далекие предки не говорили и не писали на языке Гюго?

–Что тут у вас опять? – накинулась на них Катька.

–Да вот… послание начертано. Оставлено для Варвары Михайловны далекими предками.

–Месье, пройдите в задницу с вашими шутками.

Двинулись снова. Через пятьдесят метров снова нашли надпись. И снова начертано было «карась». Варвара прибавила ходу. Через следующие пятьдесят метров загадочный «карась» предстал их взору.

–Может ругательство у них такое было? В общем, некультурные люди были предки твои, Варвара.

–Семеныч, ну ты хоть не нервируй! Долго еще?

–Да не. Почти пришли.

Варвара шла. Фонарь плясал. На этот раз на стене красовалось непосредственно изображение карася.

–В стиле примитивизма.

–Раннего.

Они уже стояли перед третьим таким настенным рисунком, когда Бруно произнес у нее над ухом:

–Вы из семьи…поморов, Варвара? – Она гневно зыркнула на него.

–Может, это писали еще предки предков, – шептала Катька.

–Косточкой от рыбы! Они обжигали кирпичи в ритуальном костре, выкладывали ими пещеру и расписывали рыбными костями! Еще хоть кто-нибудь хоть слово....! – Она посветила фонарем себе под лицо, сделалась зловещей.

Наконец, Савелич вывел их к выходу из усыпальницы. Бруно показалось, что где-то сбоку он уловил движение. Но не придал этому значения. Савелич уже открывал дверь на свободу. Бабушку они так и не нашли.


-А ну стоять! Руки в гору!

–Руки!

Карась и Сизый подняли руки, попятились.

–Петрович? Не стреляй. Такое расскажем – закачаешься!

Петрович приблизился, осветил мужиков, узнал старых своих знакомых.

–Вы-то тут что забыли? – Он еще несколько дней назад приставил к музею группу наблюдения – присматривать. Когда вокруг музея наметилась бурная деятельность, ему позвонили. Он приехал лично. Музей стоял темной безмолвной громадой на фоне лунной ночи. В него и впрямь входили все, кому не лень, – по одиночке, парами и целыми группами. Когда двери в очередной раз открылись и из музея вышли, Петрович решил вмешаться.

–…век воли не видать, Петрович! Порешит бабку, как только наружу выйдут! – мужики закончили свой эмоциональный рассказ. О событиях на кладбище пока решили умолчать.

–А ну идем! – Петрович открыл музейную дверь и на этот раз скрылся за ней сам.


Бабуля хрипела, голова ее болталась из стороны в сторону, руки плетьми повисли вдоль обмякшего тела. К горлу старушки был приставлен нож. Никогда в жизни Варваре не было так страшно! Она навела ружье на человека, которого считала всегда близким родственником. Кудри подали ей на лицо, она сдувала их, поправляла руками, перехватывала ружье. Руки дрожали.

–Отпусти ее, Борис. Слышишь? Отпусти. Скажи, что тебе нужно? Все отдам. Преследовать не буду. Отпусти!

–Бабуле помощь нужна, БорисВасилич. Побойся бога!

–Аааа!…Бога вспомнили! Проходимцы все как есть! А ну стоять! Ты, мужик, а ну не двигаться! – Он пятился назад, увлекая за собой Луизу. Та с трудом переставляла ноги.

–Что тебе нужно, Борис?

–Все, девка! Мне нужно все! Сокровище…

–Сокровище у тебя под ногами стоит. Забирай и проваливай!

–Это ты в другом месте покомандуй, сучка! Опусти ружье! Прирежу ведьму!

Тут дверь из склепа снова открылась. Из недр усыпальницы появился Петрович.

–Ммммать твою…Борис! Ты что, охренел?

–Руки, Петрович! Подними их, чтоб я видел!

–Слышь, Борис! Отпусти бабку. Она ж еле дышит. На руках помрет, тебя и повяжем.

–А мне терять нечего, Петрович!

–Вона как! Савелича ты положил?

–Застукал меня на входе в подземелье. Кинулся к бабке напрямки. Докладываться! Я нагнал и прирезал…

Он все пятился. Уходил к лесу. Сундук толкал ногой.

–Жаден ты, Борис. Ведь не уйдешь!

–Может и не уйду. Так хоть с этой поквитаюсь. Опустили все оружие! – Заблажил он высоким голосом. Петрович, чья рука лежала уже на кобуре, руку медленно отвел.

–А и то верно… Варь, опусти ружье-то. – Семеныч стал подступаться к Варваре, разговаривал с ней, как с маленькой. Варвара в ступоре мотала головой. В этот момент ей важно было видеть на мушке лицо человека, который собирался лишить ее самого дорогого, самого родного. Она давилась слезами, хлюпала носом. Семеныч подошел к ней. Загородил обзор.

–Уйди, Семеныч, – прошептала она.

–Ну что ты мацаешь-то его? Мацать вон Барона будешь…А из ружья стрелять надо…

–Эй, что там у вас?

Семеныч смотрел ей в глаза, разжимал пальцы. Перехватил ружье.

–Я сказал, бросили ружь…– Раздался оглушительный выстрел, мигом разогнал предрассветную тишину, густым эхом прокатился по округе.

–Вот и все, Борис. Вот тебе и факт, ититьськая вошь. – Семеныч облегченно вздохнул, вытер лоб рукавом, привычно взвел затвор.

Борис стал заваливаться набок. Нож выпал из его руки куда-то в траву. Бруно подскочил к нему раньше, чем Борис смог опомниться. Семеныч пробил ему предплечье одним очень точным, своевременным выстрелом.


Варвара сидела в приемном покое. Слезы нескончаемым потоком текли по щекам. Она крепилась и держалась всю дорогу, пока ехали в больницу, пока поднимали заспанных дежурных врачей, пока проводили срочные реанимационные меры, пока пожилой врач разводил руками, говорил, что «остается только ждать» и «надеяться на чудо», что «возраст» и «шансов мало» и что-то там еще....Катька трясла ее за плечи, кричала «Варь, до очнись ты!». Все было как в тумане. А потом она и правда очнулась, и заревела, и вот не могла остановиться. Савелич сидел в уголке, промокал глаза платком, качал головой. Катька, вся в каких-то грязных разводах на щеках, крепко обнимала ее, ревела, как заведенная повторяла «все обойдется». Бруно сел рядом на скамейку, опустил голову на руки.